Кубанская весна || «Известия» 11 апреля 1943 года
Розовато-седые стоят над Кубанью тополя. Они ещё голые, без листьев; сквозь их ветви просвечивает солнце на восходе, - желтое с красноватым отливом. Оно медленно поднимается над степью и золотит быстротечные волны реки. На высоком правом берегу, на склонах короткая поросль молодой травы. Утренний ветер раскачивает невысокие кусты бересты, иглистой и суровой, с вишнёвым оттенком дикой акации. Деревья стоят строгие, подтянутые, и только ива над самой Кубанью набухает почками - весенними, смоляными, обещающими.
Лежит кубанская земля на все четыре стороны. На юг - горизонт раздвигается, там ещё идут бои, пятится к морю враг; на север - холмы, перекаты, широкие, раздольные, от переката к перекату час верхом надо ехать; на восток посмотришь - угадаешь за желтыми облаками голубые предгорья; на запад - нет конца-края кубанской заветной земле. Лежит она под весенним солнцем: пар поднимается над нею прозрачный, как хрусталь; земля вкусная, жирная, трудовая, потом политая, кровью вздобренная. Лежит она готовая, жадно вбирая тяжёлые семена пшеницы, знаменитой сортовой кубанки…
…Когда Алексей Бирюков встретил вечером, на закате солнца, в поле председателя, тот вскинул на него быстрые карие глаза и спросил:
- Ну, как?
Высокий, с выбивающимися из-под шапки белокурыми кудрями Бирюков не ответил, а только провёл рукой широко в воздухе и, легко вздохнул. Кунин понимал, что задавал он Бирюкову праздный вопрос. И один, и другой прекрасно знали, что посев яровой пшеницы в колхозе закончен. Но один, будучи председателем, хотел обязательно спросить, а другой, будучи бригадиром, хотел ответить наиболее выразительно, и широкий жест, какой он бросил на засеянные поля, наиболее точно определял состояние его души.
Может, в былые годы и Кунин, и Бирюков не стали бы останавливаться в поле и свёртывать цыгарки, трудно шевеля пальцами раненых рук, и стоять на ветру, а просто перешли бы к следующему участку, но в этот вечер они оба чувствовали особое волнение - десятки гектаров яровой пшеницы были первыми, посеянными на земле после немца; и эта пшеница была для них в некотором роде символом освобождения, она должна была вырасти на очищенной земле под горячим кубанским солнцем.
И поэтому, когда они вместе проходили по запаханным гектарам земли и Кунин быстро нагибался, разгребая ладонью землю, и смотрел, как посеяно, - Бирюков молчал и сам смотрел на результаты труда своей бригады с таким интересом, как будто видел он этот посев и светлые на чёрной земле зерна впервые.
И хотя эти первые 72 гектара были всего одной десятой общей площади посева колхоза, они были особенно дороги.
Бирюков, 32-летний голубоглазый высокий человек, с незаживающей пулевой раной в левом плече, полученной в прошлом году под Ворошиловградом, был неутомим в труде. Левая рука его, всегда заложенная за борт городского покроя пальто, была неподвижной и придавала медлительность всему корпусу. Но эта медлительность была обманчивой, внешней. В колхозе не было другого такого бригадира, недосыпающего, находящегося в поле от зари до зари, и в дождь, и в снег. Бывший миномётчик, сержант Бирюков, мучительно переживший вынужденное увольнение из армии, нашёл в труде исход своей ярости.
Когда февраль крутил мокрой поземкой и в окнах хаты брезжил еле заметный рассвет, Бирюков, промучившись всю ночь от боли в руке, - сырая погода, - не торопясь, натягивал правой рукой сапоги. Жена говорила:
- Лёша, полежи, поспи… Може, боль схлынет…
- Нельзя, Рая… Скоро сеять. Участки обмерять надо. Весна идёт. - И он открывал дверь. Он шёл навстречу весне, раздувая ноздри, по запаху стараясь определить точный день её прихода.
И вот она пришла. Уже немало дней ходят по черным бороздам резвые кони и флегматичные быки. Уже немало повозок высокосортной пшеницы перевозили ребятишки в поле из амбаров, чисто выбеленных, разделённых внутри на ячейки. Уже легли зёрна покорно в землю и притаились, чувствуя, как нагревается земля, а Бирюков всё не может успокоиться, не может найти себе места, потому что сеять ещё много: и ячмень, и овес, и подсолнух, и кукурузу, - всё это нужно, всему своё время, свой час отдаёт земля.
Казак Темижбекской станицы Фёдор Васильевич Кунин, председатель колхоза, особенно хорошо понимает состояние Алексея Бирюкова, потому что в их судьбе есть что-то общее, война повела их по одной дороге, осенила огнём и свинцом, и вышли они из неё, своей кровью окропив родную землю. Но так же, как и Бирюков, Кунин не сдался, не погас беспокойный огонь в его живых карих глазах.
Да и как может погаснуть этот огонь в глазах человека, который защищал Одессу?
Как будто это было вчера, так хорошо помнит он августовский день 1941 года в совхозе «Ильичевка» под Одессой. Полк, в котором служил Кунин, выбивал тогда из совхоза румын. Бой шёл уже в посёлке, бойцы, перебегая от дома к дому, теснили румын. Кунин подбежал к одному из домиков - и вдруг распахнулась дверь, и притаившийся румын почти в упор дал короткую очередь по казаку. Острая боль прошла по левой руке. По Кунин не остановился. На ходу приложившись, он в упор выстрелил в румына, тот упал, и Кунин ткнул его ещё штыком, так, с разлёту, почти бросив винтовку в румына, как копьё…
У Кунина три пули перебили левую руку.
Когда в январе 1942 года, он вышел из госпиталя и был демобилизован, то путь его лежал на Кубань. Горько было оставлять родной полк, армию ему, пулеметчику, старшине взвода.
Это было больше года назад, много событий произошло за этот срок. Пришлось Кунину уходить из села и скрываться от немцев, пережить ни с чем несравнимую радость освобождения своей земли от ненавистного врага, снова вернуться в колхоз и снова принять председательство.
И первым, что стало на повестку дня в колхозе, была наступающая весна, весенний сев.
Фёдор Васильевич видел, что всё для весеннего сева нашлось: и семена, и инвентарь, и люди. Правда, инвентарь был разбит, но были люди, которые могли починить, восстановить и плуги, и сеялки, и бороны, и культиваторы. Беспокоило Кунина тягло. И вот здесь ещё один раз Кунин испытал трудно передаваемое чувство радости, - оказалось, что необходимое количество коней и быков в колхозе осталось, было спрятано, скрыто колхозниками от немцев.
Старый конюх, пулемётчик, проделавший в гражданскую войну знаменитый таманский поход, Харитон Иванович Куценко в первый же день возвращения своих потащил Кунина к себе на Лебяжий хутор. Он хитро посматривал на Кунина из-под нависших над самыми ресницами седых бровей и приговаривал:
- Идём, идём, Фёдор Васильевич… Есть сурприз, подарок, одним словом.
Когда они пришли во двор к Куценко, старик, оставив председателя возле хаты, сам побежал к сараю, проворно сбросив засов и раскрыв широко двери. Кунин увидел несколько рыжих рогатых голов.
- Вот, председатель, четыре пары бычков оборонил от немца, - закричал старческим голосом Харитон Иванович и стал поспешно выгонять быков на снег. Когда все восемь штук стояли во дворе, Кунин обнял старого конюха и сказал:
- Спасибо, Харитон Иванович, этого тебе советская власть никогда не забудет. Благородный ты человек…
Они расцеловались. Кунин заторопился. Ещё столько предстояло обойти, осмотреть… Но Куценко остановил председателя:
- Погодь, Фёдор Васильевич, не спеши… Ещё имею, что показать, - и он снова побежал открывать закрытые было им двери сарая. Кунин стоял посреди двора, не веря своим глазам. Из сарая один за другим Харитон Иванович вывел девять коней. Кунин только сказал:
- Да-а, Харитон Иванович, проявил ты себя!
И то, что Харитон Куценко в колхозе не один, видно по многим парам быков и четвёркам лошадей, впряжённым в сеялки и плуги.
Во все стороны от колхоза лежит земля вспаханная и засеянная и та, которую предстоит ещё засеять. Местами она подходит к самому берегу Кубани. Летом тень от высокой пшеницы будет проплывать вниз по течению реки. Сейчас над рекой звучит песня:
Над лесом солнышко сияло,
Но чёрный ворон прокричал,
Скакал казак через долины,
Через кавказские хребты…
Песня эта кубанская, казачья, старая. Поют её молодые девчата в тутовых, шелковичных посадках, очищая их от прошлогодней густой травы. Здесь снова будут разводиться шелковичные черви.
В синей косынке горошком работает 19-летняя Мотя Серова. На шее у неё мелкие, зеленые с красным, бусики. Руки у Моти быстрые, уверенные. Едва поспевает за ней подружка Лида Шаповалова. И всё звучит над степью песня:
Скакал он, путник одинокий,
Кольцо сверкало на руке…
В весеннем воздухе песня слышна далеко. Доносится она и туда, где в бороздах идут за конями ребятишки. Им по пятнадцати, шестнадцати лет. У каждого из них своя упряжка. Черноглазый, с озорными цыганскими губами, с широким носом, Василий Заболотный кричит шагающему невдалеке, возле четвёрки коней, Николаю Пулинцу:
- Спивают девчата.
- Спивают…
- И ничто их не берёт, - замечает Василий и ласково понукает своего любимца - серого «Гарбуза». Идёт Василий возле садилки по-взрослому, на поющих в тутовнике девчат посматривая с легкой иронией, - дескать, серьёза у них мало, поют во время работы.
Но когда приходит смена, то Василий Заболотный и Коля Пулинец, перекусив хлебом-салом, здесь же, возле бричек с зерном, устраивают борьбу…
Возле них стоят и смотрят, как ребята борются, дед Куценко и дед Быстрянец, прикреплённые к бригаде Бирюкова для инструктажа ребят. И, когда по всем правилам Вася Заболотный раскладывает на земле Пулинца, дед Быстрянец говорит:
- Борьба правильная, в полную силу… Ты, Васыль, по хворме победил, а ты, Мыкола, по хворме сражён… Во всяком деле - хворма прежде всего…
У деда Быстрянца ко всякому случаю своя притча, своя присказка имеется: недавно он рассказал ребятам такую притчу:
- Всё зерно было вынесено из амбара. Лежали в амбаре только два зерна. Амбар чист был, и ни одна мышь уже не приходила, бо какой ей расчёт из-за двух зёрен полтора километра из норы итти.
Но тут пришла весна. И пришёл человек в амбар, и знал тот человек, что в амбаре лежат два зерна. И надеялся тот человек на два зерна. Но когда пришёл человек в амбар, то увидел только одно зерно, а другое зерно схвальшивило, притулилось к стенке, спряталось от человека. Нравилось тому зерну в амбаре в тепле лежать. А человек, который нашёл одно зерно, был раненый на войне, и рана у него сочилась… А он всё искал другое зерно, а кровь капала на зерно, которое он держал на ладони. Не нашёл человек другого зерна и заплакал. На войне воевал, смерть в глаза видел, а такой обиды не испытывал, чтобы надежду потерять. И тогда сказало зерно, что лежало в его ладони: «Ты не плачь, казак… Ты меня кровью оросил своей, ты за меня кровь пролил, вынеси меня в степь на чистое место, зарой в землю, и я тебе такой урожай произведу, что и тебе хватит, и жене твоей, и деду твому, и младенцу твому, и тёще твоей…» И пошёл казак в поле, и посадил на ровном месте зерно, и пригрело его казачье солнце, и всё поле хлебом покрылось. Не обмануло зерно. Не обмануло, потому что честной кровью было омыто, справедливое зерно было.
***
По ночам, когда кубанское небо густо усеяно крупными, щедрыми звёздами, лежит в темноте молчаливая земля. Возле Кубани слышно, как шумит береста, шелестят тополя. Весенний свежий ветер проходит над полями, над незримыми в ночи бороздами. В небе слышен далёкий рокот советских бомбардировщиков, направляющихся к Тамани.
А когда замолкает гул самолётов и в небе снова становится тихо, слышно, как кричат в высоте дикие гуси, возвращающиеся на Кубань. И их курлыканье, и резкие крики, и всплески крыльев звучат весенней песней, проплывающей над степью. || А.Софронов, спец. корреспондент «Известий». Лебяжий хутор, Майкопский сельсовет Гулькевического района Краснодарского края.
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
Сбор книг в Государственный фонд литературы для библиотек, разрушенных фашистами
Обращение Наркомпроса РСФСР и ЦК ВЛКСМ к комсомольцам, пионерам и школьникам
Фашистские варвары разрушают во временно оккупированных ими районах нашей страны библиотеки и уничтожают книги, которые с любовью собирались целыми поколениями.
В освобождённых Красной Армией городах и селениях началось восстановление народного хозяйства и культуры. Одна из важнейших задач - восстановить как можно быстрее библиотеки и дать им книги. Народному комиссариату просвещения РСФСР поручено создать Государственный фонд литературы для восстановления библиотек, разрушенных фашистами. В Госфонд войдут книги, приобретённые на средства государства, и книги, выделенные библиотеками Советского Союза, а также книги, собранные среди населения.
Наркомпрос РСФСР и ЦК ВЛКСМ обратились в связи с этим к комсомольцам, пионерам и школьникам с призывом принять горячее участие в сборе книг у населения.
В обращении говорится:
«Дорогие друзья!
Собирайте и сдавайте в ближайшие библиотеки книги, брошюры и учебники по всем отраслям знания, художественную литературу и журналы. Из собранных среди населения в исправном виде и сданных вами в библиотеки книг работники Государственного фонда литературы создадут полные комплекты литературы для восстановления разрушенных фашистами районных, городских, областных и республиканских библиотек.
Сожжённые библиотеки будут восстановлены, и в этом патриотическом деле огромную роль сыграют комсомольцы, пионеры и школьники».
+ + + + + + + + +
Источник: « Известия» №85, 11 апреля 1943 года
# П.Павленко. Кубань казачья || «Красная звезда» №64, 18 марта 1943 года
# П.Трояновский. В низовьях Кубани || «Красная звезда» №112, 14 мая 1943 года