Г.Байдуков. Наш полет в Америку* || «Правда» 19 июля 1937 года
ЗАПИСКИ ЛЕТЧИКА-ШТУРМАНА
Продолжение. Начало напечатано в «Правде» 17 июля.
Неизвестные острова
Итак, с высоты 5.000 метров я вновь скользнул вниз. Но теперь уж я только слегка уменьшил обороты, чтобы выхлопной коллектор хорошо обогревал пароотводную трубку. На высоте 3.000 метров облачность кончилась - внизу виднелся еще какой-то остров. Впереди, насколько видит глаз, виднеются большие острова. В проливах сплошной лед, отсвечивающий разноцветными красками. Он сделан словно из цветной мозаики, и только его природные размеры превосходили все, что может сделать строительное искусство человека.
Хорошо теперь заниматься поэзией. А вот 3 часа упорной борьбы с последним циклоном Арктики совсем не располагали к размышлениям о красоте. Человек этим занимается чуть миновав опасность - раньше же он занят по горло борьбой, стараясь перехитрить природу.
15 часов 40 минут. Впереди много солнца, внизу много коричневой земли, изрытой бесчисленными оврагами и речками. Внутри складок - снег, вместо речек - лед. Берега островов высокие и обрывистые, и вид их страшно похож на северную часть нашего Кольского полуострова. Но что это за острова? Может, это Гренландия?
Саша берет высоту солнца. Солнерова линия ложится через остров Бэнкса.
Сравнивая карту с местностью, становится вполне понятным, что в 13 ч. 27 м. мы сквозь разрывы уже видим остров Бэнкса, и теперь его земля тянется под нами.
Как хорошо на высоте 3.000 метров! Дышится легко. В кабине температура +9°, наружная всего -1°.
Я сильно проголодался. Да и понятно почему. В течение 40 часов лишь один только раз, часов 30 назад, мы попробовали кофе и курицу.
Я попросил Сашу дать резиновые мешки с путевым довольствием. Вот курица, вот мясо, вот ветчина, вот апельсины, яблоки, шоколад. Я выбираю розовое яблоко. Оно промерзло, но очень сочное. Даю Валерию и Саше и начинаю сам уплетать вкусное мороженое из яблока. Ломит зубы и приятно холодит внутри. Затем достал все апельсины. Те совершенно промерзли и только на трубе обогрева кабины кое-как оттаяли. Валерий отказался от этого блюда. Он вообще ничего всю дорогу не ест. Саша с’ел еще апельсин, а я докончил почти все остальные. Эх, как подкрепили эти соки! После завтрака я попросил чкаловскую трубку, набил ее капитанским табачком и, с большим наслаждением посасывая, разглядывал пролив Амундсена, весь забитый льдом, и северную часть острова Бэнкса.
Беляков выбился из сил. Он много поработал и теперь просится поспать. Я уступаю ему место. Он разлегся прямо на полу кабины, засунув ноги под запасное управление.
Мыс Пирс-Пойнт
При исключительно хорошей погоде мы оставили сзади южную оконечность острова Бэнкса и пошли над чистой водой. Чистая вода казалась несуразной после непрерывных льдов полюса неприступности. Да и сейчас она выглядит каким-то уродом, так как чуть левее или чуть правее все еще тянутся вместо проливов льды, а перед берегом еще стоит солидная лента берегового припая.
В 16 часов 15 минут под нами проплыл мыс Пирс-Пойнт, о котором мы еще в Москве столько говорили.
Итак, основное задание товарища Сталина выполнено, - под нами территория Канады. Пройдено 6.200 километров. А сколько километров с’едено прожорливыми ветрами Арктики? Сколько затрачено лишнего горючего на тяжелые под’емы в облаках, на обходы циклонов? Вероятно, не меньше 1.500 километров, т.е. 25% общего пути. Но кто нас осудит, если поймет, что мы были исследователями этого трудного пути, что это сделано впервые и сделано наверняка. Теперь на основе нашего полета могут пойти по этому пути с большей скоростью и с более рациональным расходованием энергии и горючего.
16 часов 37 минут. Отличный антициклон. Облаков почти нет. Густая дымка до высоты 3.000 метров и очень тепло - всего ноль градусов.
В 18 часов начались большие Медвежьи озера. Отметив на карте правильность полета, я принялся за радио. Я так же, как и Беляков, мог констатировать только небольшую отдачу в антенне. В остальном станция работала отлично. Все же решил передать радиограмму, надеясь на прием ее ближайшими радиостанциями Канады.
«ВСЕМ от РТ №35
Сталину, Ворошилову, Рухимовичу, Кагановичу, штабу перелета.
Я понимаю, как Вы беспокоитесь. Но поймите и нас, что полет происходит хотя и четко, но не так просто. Трудных часов полета было не мало. Теперь я свободен от слепого полета, так как в начале Канады пока ясно и тихо, и через сутки я теперь передаю Вам наилучшие пожелания в Ваших делах и от экипажа. Благодарю за все и прошу не беспокоиться. Трудное побороли и рады, что в основном уже решили задание своего Правительства и своего народа.
Привет - Байдуков».
Отличная погода
Саша еще спит. Я сижу 3-й час на вахте штурмана. Следует отдохнуть, а то скоро нужно садиться вновь за управление. Будить Сашу не стоит, так как погода стоит отличная. Внизу огромное Медвежье озеро, заполненное плотным льдом. Попрежнему все еще безжизненная, голая земля коричневого оттенка, без леса и кустарника, кажется выжженной пустыней, хотя это не совсем верно, если учитывать льды на озерах. Положив голову на столик, я уснул. Ровно в 19 часов просыпаюсь, бужу Белякова, отдаю ему бортжурнал, а сам отправляюсь менять Чкалова.
Многочисленные приборы указывают, что сердце самолета - мотор имеет нормальный пульс. Курс по компасу - 130°. Можно подумать, что летим куда угодно, только не на юг. Но посмотрите склонение - оно равно +45°, - и вам станет ясно, что мы двигаемся на юг и никуда больше. Обороты мотора на высоте 3.000 метров сбавлены до 1.480, и это кажется слишком диким: почти нет шума и нет того задорного звона, который стоял в течение всего предыдущего времени.
В кабине спокойно можно разговаривать на расстоянии до 2-3 метров. Но беда оказалась в другом. Как только мотор заработал на низких оборотах, труба, подающая теплый воздух в кабину, стала нагнетать холодный воздух, и, следовательно, фактически подогрева уже не стало. Правда, нужды в нем большой нет, ибо температура снаружи все еще ноль градусов.
В 20 часов справа к маршруту круто подошла жирная и извилистая река Макензи, выносящая свои воды в Ледовитый океан. Река уже, очевидно, очистилась от льда, и только разливы еще говорят о недавнем начале весны в этих местах.
Внизу появляются отдельные гряды невысоких гор. Это отроги хребтов, расположенных в районе реки Макензи. По мере увеличения высоты появляются огромные кучевые образования облачности, самые фантастичные по форме.
Начинает побалтывать. Я направляю машину между скал из водяного пара и постепенно набираю высоту, зная, что внизу отдельные вершины гор доходят до 3.000 метров.
Куда свернуть?
Тем временем погода стала ухудшаться. Откуда-то, далеко слева, надвинулся солидный циклон, преграждая нам путь. Справа виднелся на горизонте просвет. И так как видимость по горизонту была еще большая, я решил, что лучше всего уклоняться вправо с постепенным набором высоты; а затем, когда высота полета будет больше высоты облачности, свернуть на прежний курс. Итти на прямую в облачности не хотели, так как температура еще на высоте 4.400 метров была -15°. А прошлый опыт показывал, что можно обледенеть и при более низкой температуре, чем сейчас.
На самом деле, если обледенеешь, куда же придется уходить? Ясно, что вниз. Но посмотрите на карту, и вы убедитесь, что через 2-3 часа полета вы ниже 4.000 метров не спуститесь, иначе можете врезаться в первую попавшуюся горную вершину.
А, может, лучше влево? Но ведь на-глаз видно, что центр циклона именно левее нас. И совершенно неизвестно, как мы проведем ночь, если пойдем в циклоне над горами.
Нет, уж мы научены горьким опытом еще в Арктике и теперь лезть на рожон не хотим. Мы твердо помним слова товарища Сталина, когда он отправлял нас в этот далекий путь: если будет плохая погода, не гонитесь за рекордами, садитесь в любом пункте Канады.
И сейчас, сидя на пилотском месте, я больше не раздумываю, а сворачиваю резко вправо и иду вдоль циклона в направлении Тихого океана. Если благополучно доберемся до океана и перевалим Скалистые горы, то там ночь, и при северной погоде покажется все же лучше, чем над горами Канады. Над океаном я, в крайнем случае, могу нырнуть до самой воды и наверняка найду в это время плюсовые температуры, спасающие от обледенения. А все остальное не страшно. Мотор работает, как часы, бензина в баках имеется еще часов на 20, экипаж за время хорошей погоды в Канаде отдохнул.
Эх, не передумываем больше - пошли к Тихому океану вдоль проклятого циклона! Жаль, что нет связи с радиостанциями Анкорейджа и Сиэттля. Мы совершенно не имели представления о погоде уже более суток.
Беляков не принял еще ни слова, хотя неисправность рации, длившаяся несколько часов, уже устранена. Оказывается, кто-то из нас, когда лазил между бортом фюзеляжа и радиопередатчиком, задел за провод антенны и сделал надрыв. И только поэтому ток в антенне был мал. Теперь все в порядке, хотя никто нам не отвечает.
Начались горы, окружающие долину реки Макензи. Их вершины совершенно оголены, и северная сторона завалена белоснежным покрывалом. Облачность становится более плотной и, наконец, совсем скрывает от нас землю.
Через Скалистые горы
Я лезу, как в гору с тяжелой ношей. К 21 часу высота - 5.500 метров. Температура -15°. Сверху - точно навес из высокоперистых облаков, просвечиваемых солнцем.
Саша надел кислородную маску. Валерий почувствовал высоту, проснулся и полез к заднему сидению также подышать кислородом.
Я получил записку от Белякова, - кислорода осталось 20 атмосфер, т.е. на 1 час полета.
«Какой же чорт тебе велел его так расходовать, милый Саша? Теперь, брат, придется поглотать то, что глотает рыба на льду», - подумал я про себя.
Внизу опять появились разрывы, и видно, что нижний слой облачности иногда ложится на вершины горных хребтов. Какая-то долина реки.
22 ч. 50 м. Высота - 6.000 метров. Стало холодно. На наружном термометре -20°. Обнаружено, что внутри кабины совсем замерз бак с запасной водой, - там все превратилось в лед. Это из-за того, что держим малые обороты. Увеличивать же нельзя - будем излишне расходовать бензин, а это очень ценное горючее сейчас нам дороже крови. Ведь мы решили обойти облачность и пробиться в Америку. Нужно свои слова подкреплять делом.
Сказывается высота. Шесть тысяч метров - это не шутка после 46 часов непрерывного полета на высоте 4.000-5.000 метров. Я быстро устаю, и в 23 часа Чкалов забирается на мое место.
У меня темнеет в глазах и, выцарапавшись из передней кабины, я прикладываюсь к сашиной маске с кислородом. Вот как сразу стало хорошо! Я дышу с перерывами и этим экономлю кислород. Нужно поменьше двигаться или лучше лечь на койку.
Валерий сильно побледнел. У него почему-то пошла кровь носом. Еле остановил ее и теперь, надев кислородную маску, ведет самолет прежним курсом - через Скалистые горы к океану. Самолет бреет по вершинам облаков. Чкалов, просидев один час, сильно устал и просит смены.
Ох, как тяжела эта процедура на такой высоте! Пульс доходит до 140, слегка колет сердце. Но как только надел маску и взял штурвал, все быстро проходит. Я оглядываю приборы, - все нормально. Прислушиваюсь к мотору - он четко и бешено вращает свое металлическое нутро, сделанное руками советских рабочих. Из него выжимается вся мощность, какую только он способен дать. Самолет плавно скользит, опираясь на невидимые частицы разряженного воздуха.
Впереди облачность еще больше повышается. 6.100 метров, которые нас отделяют от земли, оказываются недостаточной высотой, чтобы перевалить облачность сверху. Что же, уходить еще правее? Но ведь это будет полет назад! Нет, приложим всю осторожность и рискнем пробиться вперед прямо через облака. Я разворачиваюсь на 60° влево и лезу прямо в мутную и бесформенную громаду облаков.
Часы показывают 24. Значит, начинается 20 июня. Но это верно для Гринвича, на самом же деле скоро будет не утро, как показывают часы, а настоящая темная ночь.
Самолет иногда сильно подбрасывает, и он жалобно вибрирует своими длинными крыльями. Я держу попрежнему компасный курс 130°. Высота еще 6.000 метров. По расчетам скоро должен быть берег. Беляков пишет, что кислород кончился. Плохо делю. Мне не хочется лезть вниз. Сейчас нет обледенения, и я готов итти так сколько угодно, пока не вылезем из облаков. Но ничего не попишешь - лететь без кислорода на высоте 6.000 метров долго нельзя, и я начинаю постепенно снижаться. За час полета я снизился до 4.000 метров; внизу облачность начала чернеть, затем как-то сразу она взлетела вверх, и я оказался между двух слоев. Нижний, разорванный слой лежал над самой водой. О, вода! Значит, кончились Скалистые горы.
Все же пробились к Тихому океану, хотя это стоило лишних 4 часа полета на пересечение высоких Скалистых гор. Берегов не видно, - они закрыты туманом.
Беляков, работая последний час без кислорода, выбился из сил. Но теперь, Сашенька, не опасно. До ночи еще часов шесть. Давай курс вдоль берега и ложись, отдохни.
Устанавливаю новый курс - 108°. Он должен постепенно подводить к берегу. Мы с Сашей внимательно вглядываемся в сторону берега, но ничего, кроме тумана, не видно. Опускаюсь до 3.500 метров.
В 1 час 20 минут туман разорвался, и слева мы увидели какие-то острова. Они угрюмы, скалисты, и большинство покрыто снегом. Бесчисленные фиорды сделали их бесформенными. Море тихое, так как не видно беленьких полосок от пенящихся волн. Солнца нет, и невозможно определить, где же мы все-таки находимся.
Погода не ухудшается, но и хорошего мало, - туман все еще продолжает закрывать землю. В 2 часа 25 минут Саша лег спать прямо на полу кабины.
Через час Саша проснулся. Увидев тусклое солнце почти на горизонте, он взял его высоту. Откуда-то спереди и чуть справа вылезла любопытная луна и, словно подсмеиваясь над нами, то пряталась в верхних слоях облачности, то вновь выглядывала. Беляков взял и высоту луны. Лучшего не придумаешь, - астрономические расчеты могут дать прямо точку местонахождения. И действительно, через 20 минут Саша официально об’явил, что подходим к северной оконечности островов Шарлотты.
4 часа. Чкалов проснулся. Он прекрасно отдохнул и теперь предлагает мне заняться тем же.
Я, как мертвый, повалился на спальный мешок и мгновенно уснул.
Ночь над Тихим океаном
Валерий, покуривая трубку, подаренную ему летчиком Степанченко, все идет вдоль берега. Облачность нижнего яруса постепенно поднимается, и самолет в вечерних сумерках постепенно влезает в пасть многослойных страто-кумулюсов. Внизу изредка мелькают разрывы, но ничего не видно, так как земля уже не освещается солнцем.
- Егор, вставай, вставай, - сквозь сон я чувствую сильную руку Валерия и вскакиваю с совершенно заспанной головой.
В кабине горят огни, и я долго не понимаю, где нахожусь, - очень уж давно был в ночном полете. Часы показывают 6.30, а наступает ночь.
Мир весьма странно устроен. Но об этом потом. Сейчас нужно сменить Чкалова.
- Давай, вон видишь, облака начинают сходиться! - сказал Валерий, освобождая мне свое место.
- Вот дьявольщина! Опять слепой полет! Опять облака, да еще ночью, да еще над океаном!
Увеличиваю освещение всех приборов.
Наружная температура -7°. Высота 4.000 метров - неплохо. Солнце скрылось совсем. Куда ни кинь взор - темно. На всякий случай зажигаю бортовые огни и лампочку освещения водомера. Приборы-гироскопы включаю на мотор.
В 6 часов 30 минут самолет незаметно влез в облака, и начался слепой полет. Медленно набираю высоту. Изредка высовываю из окна руку и чувствую покалывающие удары ледяной крупы. Лучшего и не нужно. Проверив состояние бензина, выключаю свет своей кабины. Фантастически красиво засветились фосфоресцирующими циферблатами десятки приборов. Они кажутся одушевленными и живыми, - так быстро и тонко подмечает каждый из них все, что делается внутри и снаружи самолета.
Проходит напряженный час. Ледяная крупа влетает невидимо в открытые окна кабины и приятно холодит лицо и руки.
Температура на высоте 4.500 метров -20°, но от напряжения в слепом полете я сильно разогрелся, и мне жарко. Расстегиваю куртку. Стало свежее. В горле пересохло и хочется пить. Валерий не нашел воды, предлагает лед. Ну что же, давай пососем. Но куска было недостаточно, чтобы утолить жажду, и я вскоре получил еще добавочную порцию.
Самолет летит устойчиво и требует небольших физических усилий для управления. Мы запакованы в двойную коробку. Одна коробка - сплошные облака с ледяной крупой, другая - длинная южная ночь. Вместе они дают полную изоляцию от мира. Очень скучно!
Лампочка, укрепленная на передней части моторного капота, окутывает тусклым светом стекло, а заодно и винт. Поэтому впереди, в туманной каше, виднеется какой-то огромный спектр в виде сияния, и мы его никогда не догоним. Тушу лампочку, Веселящее сияние сгинуло, а на лобовом стекле передней кабины появилась, как в зеркале, вся задняя часть самолета. Оглядываясь назад, я вижу сонную картину. И Чкалов, и Беляков спят, освещенные многими лампами. В кабине, как после боя в окопах, - беспорядок. Стало корежить от одиночества. Но что могут сделать мне ребята, чем помочь? Ничем, но все-таки приятней, когда видишь, что они живут, двигаются, улыбаются. Кто знает, может, они плохо себя чувствуют? Не стало сильно трепать, и я, забыв, обо всем, весь отдаюсь внимательному пилотированию. Через полтора часа слепого полета справа тускло засветила луна. Это сильно помогло разобраться в обстановке. Я прибавил еще газу и вскоре вышел в новый промежуток облачности. Вверху были не толстые, высокослоистые облака. Мотор вновь получил облегчение и, словно кот, которого чешут за ухом, непрерывно что-то мурлычет, выказывая довольство показанием всех приборов. Включаю на время огни. Да, температура масла всего 80°, давление высокое, бензин в порядке. И мне становится весело от этой безотказно-четкой работы советского мотора. Луна иногда вдруг прячется за полосой густого облака. Я настороженно вглядываюсь в приборы, затем через минуту серебристые лучи кокетливой планеты вновь заливают верхний облачный слой, над которым мы продолжаем лететь на высоте 4.500 метров, и я опять развлекаюсь ландшафтом. Саша уже проснулся. У него радио работает. Просит Сиэттль, чтобы дали рацию пеленгам. Через несколько минут Саша написал записку: «Смотри на радиокомпас и веди по нему по пеленгам». Маяк почти совпадает с компасным курсом, и я лечу, контролируясь двумя показаниями. Луна осела к горизонту и густо покраснела. Через полчаса она стала совершенно раскаленной и быстро скрылась, словно почувствовав стыд за свою плохую помощь нашему экипажу. Стало темнее. Зато над головами замелькали мириады звезд. Небо почти не отличается от нашего московского, и я вскоре нахожу Полярную, затем Арктур. Восток все более розовеет, резко очерчивая границу облачности. Кажется, что там огромный зубчатый хребет. Наступает утро. Звезды одна за другой постепенно гаснут. Слева вдалеке вылез из-за горизонта Юпитер. С каждой минутой полоса слева все более светлела и ширилась по горизонту. Я могу уже выключить все освещение внутри. Оставляю только одну нижнюю лампу бензиномера.
Температура понизилась до -20°. В кабине похолодало. Самолет сильно подбрасывает. Но в общем настроение не плохое. Верно, внизу еще океан, но что его бояться и на сухопутном самолете, если мотор, как всегда, работает ровно и бесперебойно? Я все еще иду по пеленгам по радиокомпасу. Саша связался с Анкорейджем, но не может разобраться в том, что принял. Наверное, передают на английском языке. Мы ни черта в нем не смыслим. От обиды Беляков вскоре вновь улегся, проверив правильность курса следования. Валерий все еще спит. Моя вахта затянулась, но мне приятно сидеть, освежая льдом пересохшее горло. Настоящее блаженство! Впереди темнота раздвигается перед верхними лучами солнца, как шторы окна, и я вижу безоблачное небо. Радости нет границ. Бензина имеется еще часов на семь. В 11 часов солнце выскочило слева из-за облаков и, словно проспавшее свой нормальный час под’ема, торопится наверстать, оглядывая, что тут наделали за его пятичасовое отсутствие. И вместе с солнцем я вижу внизу еще двухслойную облачность. Верхняя, повыше, - более плотная, нижняя же представляет собой разрывающийся туман. В 12 часов внизу заблестели огни каких-то городов. Я опускаюсь ниже, до 3.000 метров, и различаю в окна какую-то бухту и горы. В самолете - как на улице утром. Он оживился и теперь в нем копошатся все жители. Больше всего заглядывают в окна левого борта и с радостью констатируют, что начался берег настоящей Америки. Расчеты оправдываются целиком.
Над Америкой
Саша подсчитывает путевую скорость. Оказывается, вдоль побережья нас держали все время встречные ветры. Мы много потеряли на этом деле. Особенно жалко бензин. Теперь вряд ли хватит более чем на 5 часов. Ну что ж, используем время на продвижение к югу.
Водомер показывает легкое снижение уровня в расширительном бачке. Нужно подкачать. Работая насосом, убеждаюсь в бесцельности такого занятия - помпа захватывает только воздух. Но это не так уж страшно. Мотору еще сбавлены обороты, и он ,идет, как положено по графику, с минимальной скоростью горизонтального режима.
Шестьдесят часов полета. Беляков раскопал все материалы об Америке и по радио настраивается на Сиэттль. Я изменяю курс по его настройке. Странно, магнитный компас дает 200°. Показания радиокомпаса обратные. Все ясно. Сиэттль прошли и идем от него опять к берегу. Нужно ждать маяка Портланда. Саша все нервничает. Наконец, долгожданные позывные ПД (Портланд) приятно подействовали на слух штурмана, и он немедленно пишет записку: «Слушай Портланд и иди в зоне «а» - «Н». Надеваю наушники и ничего не пойму: кто-то быстро и монотонно бормочет на английском языке. Я ругаюсь. Но вот позывные, а вот и точка, тире. Есть маяк. Слышу хорошо и стараюсь войти в нейтральную зону. В общем мы за эти полчаса овладели техникой американских маяков для самолетов и теперь уверенно идем на сигналы.
В 14 часов 30 минут перед нами вновь оказалась облачность, и я на высоте 3 тыс. метров полез в облака. Прекрасная погода по сравнению с Арктикой. Здесь нечего бояться обледенения. Мое лицо иногда покрывается каплями дождя, врывающегося в окна. Температура +7°. Как долго тянется моя вахта! Уже прошло 8 часов. Но ничего, скоро погода улучшится, и тогда я отдохну.
Беляков доволен, что овладели маяками. Действительно, вещь в хозяйстве подходящая, и я, прислушиваясь к непрерывным сигналам, часто уточняю свой курс на Портланд.
Чкалов сидит за спиной на баке и изучает карту, затем переговаривается с Беляковым. По подсчетам, горючее скоро кончается, и Саша об этом уведомляет меня официальной запиской. Я кладу ее в карман кожаных брюк и прошу Чкалова еще раз заняться осмотром бензобаков. В это время мне показалось, что водомерный поплавок («чортик») слишком понизился, и мне нужна вода. Помпа не берет, так как там только лед. Мои товарищи собирают все, что похоже на воду, а все это - немедленно в бак. Но и это не помогает - помпа все еще захватывает воздух, но не воду, в которой мотор так нуждается.
Мы смотрим на карту. По времени скоро Портланд. Перед ним - долина реки с невысокими горами. Нужно опуститься, чтобы растаял весь лед. Сбавляю газ и лезу вниз, не теряя маяка. Иду в зоне буквы «Н». Самолет очень облегчен и весьма неохотно спускается вниз, хотя скорость с убранным газом достигает 200 километров. С тысячи метров зачернела земля. Справа шли невысокие горы, прямо под нами - извилистая и солидная река. Температура резко лезет вверх. Как и предполагал, теперь водяная помпа закачивает воду.
Кстати, мы ознакомились с подходом к Портланду, теперь полезли вверх. Вновь те же дождевые облака приветливо окружили самолет, и я по маяку продолжаю держать курс на Портланд.
Вновь записка от Белякова: «Портланд под нами, давай курс на Медфор или обратную зону ПД».
Замечательно. Америка уже твердо под нами. 15 часов 20 июня, т.е. шестьдесят два часа мы висим в воздухе. Краснокрылый «АНТ-25» под дождем моется после длинного и опасного пути.
Что такое? В расходном бензиновом баке началось понижение? Эге! Неужели действительно скоро горючему конец? Прямо не хочется верить, что мы скоро должны садиться. Но простая арифметика показывает, что как ни крути, а горючее, по расчетам, уже должно кончаться.
Я сообщаю об этом Чкалову и Белякову. Они не верят, и каждый из них хочет еще закачать из центральных баков бензин. Но помпа абсолютно не берет. Под нами город Юджин. Решаем повернуть назад на Портланд, как самый ближайший культурный аэродром Америки. Курс точно на север, и вновь те же сигналы маяка. По ним лететь настолько легко, что, несмотря на слепой полет, я не чувствую непрерывной десятичасовой вахты за штурвалом.
Минут через 15 начинаю снижение.Один слой, затем другой, и мы несемся над разорванными клочьями тумана, часто прикрывающего небольшие горы и леса, которых здесь так много.
Вот и река. Чкалов дал мне две карты, но все это не удовлетворяет. Я прошу самую лучшую. По ней видно, что Портланд не имеет военного аэродрома. Он чуть дальше, у города Ванкувера. Пойду туда.
Чкалов развернул перед глазами справочник по аэродромам. Я лечу низко и рассматриваю посадочное поле. Вот и два моста. Так, направо вдоль реки тянется узкая зеленая полоса. Для нашего самолета этого маловато. Прохожу низко над аэродромом и ангарами. Знаков никаких нет. Аэродром узкий. С одной стороны его тянется река Колумбия, с двух других сторон - высокая насыпь железной дороги, и только четвертая совершенно открыта.
Я над землей закладываю вираж, и красное крыло лезет к земле. Над верхушками деревьев самолет проходит на 1-2 метра. Мелькает болото. Мотор окончательно сбавлен, и самолет, опорожнившись от нескольких тонн горючего, теперь долго несется над землей. Вот он начинает просаживаться вниз. Чкалов сидит сзади и нервничает. Я его понимаю.
Но пусть не обижается - я в прошлом году так же сидел сзади и нервничал.
- Газ давай! - кричит Валерий, и я действительно вижу, что нужно немного подтянуть, иначе попадем в какую-то запаханную часть поля. Вновь мотор утих, самолет плавно проваливается к земле. Я подтягиваю руль глубины, и вот колеса коснулись земли. Мы бежим по отсыревшему аэродрому. Выключаю зажигалку. Чувствую небольшой прыжок. Это поперек идет дорога. И наконец, окончательно утвердившись на американской земле, самолет медленно заканчивает свой пробег. Винт еще по инерции вращается. Включаю вновь магнето, мотор послушно заревел знакомым голосом. Идет дождь. Откуда-то бегут военные. Чкалов прыгает из самолета и о чем-то говорит при помощи пальцев с американским солдатом. Навстречу бежит и гражданская публика. Скоро появилась колодка. Валерий подкладывает ее под правое колесо, и я, завернув к ангару, подруливаю к каким-то воротам.
Красная птица «АНТ-25» с надписью по фюзеляжу «Сталинский маршрут» привлекает много публики. Уже десятки автомашин сгрудились на рядом идущем шоссе. Я выключаю мотор и, открыв верхнюю крышку пилотской кабины, чувствую духоту и дождь. От десятичасовой вахты слегка устал и хочется курить. Скорей на землю. Саша еще в воздухе невозмутимо начал уборку самолета, и никакие крики Чкалова не могли отвлечь его от этой работы. И сейчас еще он, не торопясь, делает уборку, выбрасывает веревочки, бумагу, складывает карты и журналы. Я оставил его за этим занятием и выскочил на землю.
Вот она, настоящая земля!
Ноги твердо ее чувствуют, и теперь мне ясно, что задание своего народа и своего вождя Иосифа Виссарионовича мы выполнили целиком.
Теперь Сталинский маршрут продолжен еще на 8868 километров из Москвы в Америку через Северный полюс.
Новая дорога, связывающая два Света через неприступную Арктику, открыта советскими летчиками. || Г.Байдуков, Герой Советского Союза
20-21 июня 1937 г.
Канада-Сан-Франциско-Чикаго-Вашингтон.
+ + + + + + +
Источник: «Правда» №197, 19 июля 1937 года
# Г.Байдуков. Наш полет в Америку || «Правда» №195, 17 июля 1937 года
# Г.Байдуков. Наш полет в Америку || «Правда» №196, 18 июля 1937 года