В.Гроссман. Проклятые и осмеянные || «Красная звезда» 26 декабря 1941 года
Это село расположено на крутом берегу реки. Летом здесь, вероятно, хорошо: зелень, река, деревья. Теперь все под снегом - и река, и берега ее, и крытые соломой домики из красного кирпича. А в общем - село, как село. Таких сотни в этом широком степном крае. Здесь была крайняя точка вторжения фашистских полчищ, в этом селе простояли они четыре дня, отсюда Красная Армия погнала их на запад.
Всю ночь шел бой. Хмурым зимним утром передовые части германской армии вошли в село. Вошли те, кто пробивал для Гитлера путь к Варшаве, Брюсселю, Парижу, Белграду, Афинам. Мы видели на немецких фотографиях, как проходили они под триумфальной аркой в Париже, по пылающим улицам Белграда. Маршируя по европейским столицам, они старались выглядеть внушительно, эти фашистские фронтовики.
И вот они-то вошли утром в русское село. Головы солдат были повязаны платками. Некоторые надели под черные шлемы детские капоры и вязаные женские рейтузы. Многие солдаты волочили за собой детские салазки, груженные одеялами, подушками, мешочками с едой, старыми ведрами. Некоторые, желая облегчить себя, впрягли в детские санки жеребят и подгоняли их. Немцы везли награбленное у крестьян добро - одежду, спасавшую их от холода, запасы деревенской еды.
Колхозники смотрели на эту необычайную колонну войск. Древние старики прятали в бородах умную, злую усмешку. Это были последние дни германского наступления. Это было начало конца отвратительной романтики тотальной войны, существовавшей в германской армии бредовой разбойничьей романтики, отравлявшей душу армии и большей части германского народа.
Солдаты пробивных фашистских частей вошли в село, волоча детские салазки, подгоняя кнутиками худых, тоскующих по маткам жеребят. Они разбрелись по избам, злые, голодные, одновременно страшные и смешные, людишки-хорьки.
Наш мудрый народ сразу подметил, что эти кровавые солдаты стали смешными. И в рассказах об ужасах оккупации, о бесчинствах, о зверствах фашистов вместе с гневом проскальзывают нотки народной издевки и презрения.
Пожилая колхозница Бельская говорит о четырех днях немецкого постоя в селе. Рассказ Бельской дополняет ее невестка Анна Ивановна, качающая грудного младенца, семидесятилетняя Демина, женщины, пришедшие из соседних изб. Рассказывая, они иногда начинают плакать. Ведь шесть часов тому назад в избе еще стояли немцы. Вот на столе их бумаги, сумки, каски, еще тлеют подожженные ими избы, их мертвые тела, развороченные советской сталью, валяются в снегу. И женщины, чувствуя, что кошмар этих дней кончился, вдруг восклицают сквозь всхлипывание: «Голубчики вы наши, вернулись!»
- Ну, как было, - говорит Бельская, - пришли немцы. Первое - стучат в дверь, набились в хату, стоят у печки, как кобели, худые, стучат зубами, трясутся, руки прямо в печку суют, а руки красные, как сырое мясо. «Топи, топи!» - кричат, а сами зубами: стук, стук.
- Это всюду так, - добавляет колхозница Фомина: - топи, топи!
- Ну, ладно, - продолжает Бельская, - только обогрелись, стали чесаться. Ужас смотреть и смешно. Как собаки, лапами чешутся. Вошь от тепла по ним в поход пошла.
- Ей-богу, как собаки, - подтверждает невестка.
- Да, поскидали с себя все, и я ахнула прямо. Вшивые-то какие! Стали у лампочки, утром ведь пришли, только развиднелось, - и бьют этих вшей. Прямо треск поднялся. А один пожилой взял веничек и веничком их с мундира сметает. Аккуратный человек…
- Как жили у нас? Да нешто это люди? - высоким, гневным голосом закричала старуха Демина. - Меня, старуху, с внучкой из избы выгнали на мороз, валенки с меня один снял, все занавески посдирали, пеленку с ребеночка грудного содрали, с бога (она показала на икону) полотенце вышитое сорвали - и все на себя мотают, вшивые кобели. Старика Якова Никифорова, тихий такой старик был, только и знал, что пчелок своих, - насмерть убили. Деду Савенкову пуком соломы бороду спалили. Мальченок стал возле машины ихней, они его застрелили.
Ее седые волосы выбились из-под платка, глаза блестели молодо, гневно. Она подняла сухой кулак и закричала, словно обращаясь ко всему народу:
- Утром сегодня, как начали наши наступать, я из избы выбежала и кричу: «Бейте, бойцы, по моей избе, пусть горит и я погибну, лишь бы проклятые немцы погибли».
- Тут старуха одна, Бородина, - вступила в разговор молодая женщина, - семьдесят лет ей. До того довели ее изверги, взяла топор, подошла к одному - он писал у нее за столом - и топором по голове его. Ее немцы бензином облили и жечь было начали, а наши как раз подоспели, выручили старуху.
- Ладно, бабы, - сказала Бельская, - дайте я по порядку расскажу… Не видела я, чтобы столько люди жрали. Цельный день грабят народ - собирают харчи и жрут. А ночью вызовут из сеней: «Топи, топи!» - кричат - и опять жрать. Разве это люди? Потом с детьми - разве люди станут детей бить? Грудное дитя кричит, - на холоде ведь нас держали, - выйдет немец и по голове его бьет. Стыда в них никакого - голыми при женщинах ходят. Котелки полощут и на пол помои выливают, кости гложут - и все на пол. Да что помои, в избе, извините, портки скидают и оправляются там же, где жрут…
А морозу боятся, это смешно даже смотреть. В карауле у них солдат двадцать минут стоит, больше не выдерживает. Простоит двадцать минут и в избу бежит, танцует, руки в печку сует, зубами стучит. А морозов настоящих еще не было. Потом кричат промеж себя без перерыву, руками машут. У нас тут старичок один по-немецки понимает, он в первую германскую войну в плену у них был и научился. Так рассказывает, все спорили: одни доказывают: «Пропали мы, померзнем, как французы», а другие: «Нет еще, не пропали».
Она снова перечисляет зверства и бесчинства немцев, точно произносит обвинительную речь:
- Детей по головам бьют, старикам бороды жгут, невинных убивают, где жрут, там гадят, крикливые, вшивые, - я вот говорю вам, не люди они, нет! Насмотрелись мы на них и все поняли…
В это время к избе под’ехала легковая машина. Бельская выглянула в окно и вдруг крикнула:
- Бабы, да ведь это начальник, что до немцев у нас стоял!
В избу вошел комиссар дивизии Зорин, и крестьянка плача бросилась к нему. Бабы зашумели, окружили его.
- Родной ты наш, - кричали они, - приехал, вернулся!
Хозяйка плакала и жаловалась:
- Посмотри только, посмотри, что за четыре дня сделали они, проклятые.
И она показывала на загаженный пол, на поломанную мебель, на ободранные стены, на обнаженную, ограбленную постель, на разбитые стекла.
Четыре дня простояли немцы в этом селе. Дальше они не пошли. Их погнали назад. Лежат их мертвые тела, полузасыпанные снегом, валяются каски, снарядные ящики, патроны, стоят разбитые машины, брошенные ими пушки. Ветер носит по степи голубые и розовые листки - письма немок. Возле убитых лежат фотографии, десятки, сотни фотографий. Вот солдаты маршируют по улицам пылающего Белграда, вот они стреляют в цель по картинам в польском замке, вот идут по площади Парижа, вот купаются они в бассейне перед мертвым, сгоревшим дворцом, вот они на развалинах крепости, вот их самодовольные, пьяные лица выглядывают из-за батареи бутылок в ресторане побежденного норвежского города. Эти фотографии, наверно, размножены, висят на стенах немецких домов, заполняют семейные альбомы на столиках.
Теперь преступной романтике гитлеровской армии, отравившей душу Германии, пришел конец. Те, кто изображен на этих фотографиях, лежат мертвыми на снежных полях, либо идут по дорогам, волоча саночки с крестьянскими одеялами и подушками. Идут крикливые, прожорливые, вшивые, проклятые и осмеянные русским народом, идут убийцы детей и стариков. || Василий Гроссман. ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ.
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
Подвиг стрелковой роты Севастьянова
ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ. 26 декабря. (По телеграфу от наш. спец. корр.). За последние дни наши части вели бои с остатками разбитых фашистских дивизий на северном участке Юго-Западного фронта.
Преследование отступающих немцев продолжается. На подступах к одному важному населенному пункту нашими войсками перерезана шоссейная дорога, по которой отходят немецкие транспорты. Сегодня начались бои за этот населенный пункт.
Наши бойцы неудержимо рвутся вперед, сокрушая упорное сопротивление врага на отдельных рубежах. За несколько дней N часть освободила 55 селений. По всему фронту гремит слава о подвиге стрелковой роты Севастьянова. На рубеже двух деревень эта рота ринулась в атаку на целый неприятельский полк, чтобы сковать врага боем до подхода других наших подразделений и не дать ему закрепиться. Немцы сначала попятились назад, но, увидев, что против них действует лишь одна рота, решили ее окружить,
Вражеские автоматчики появились на флангах и в тылу. Однако ни один боец Севастьянова не дрогнул. «В штыки!» крикнул герой-командир, и красноармейцы кинулись вперед. Один за другим падали храбрецы, но оставшиеся продолжали схватку. Свыше трети фашистских солдат и офицеров полегло под ударами их штыков, под огнем их винтовок. А в тот момент, когда враг уже готов был праздновать победу, на него обрушились с фланга подоспевшие остальные подразделения части. Фашисты, потерпев большой урон, стали откатываться назад.
Отступающие немцы смертельно боятся ударов с тыла. На-днях небольшой отряд наших бойцов зашел в тыл 512-му немецкому пехотному Полку. Внезапное нападение отряда вызвало среди немцев переполох. Они бросились бежать. Наши стрелки уничтожили 92 солдат, ранили около сотни и 28 взяли в плен. Остальные разбежались.
+ + + + + + +
Источник: «Красная звезда» №304, 26 декабря 1941 года
# И.Эренбург. Солнцеворот || «Красная звезда» №301, 23 декабря 1941 года
# К.Симонов. Дорога на Запад || «Красная звезда» №296, 17 декабря 1941 года