Саморазоблачение врага || «Красная звезда» 1 октября 1942 года
Из заявления советским военным властям пленного обер-ефрейтора 2-й батареи 50-го противотанкового дивизиона Арно Швагера
1 сентября я был ранен и взят в плен. Я решил рассказать правду о том, как бесчеловечно немецкие власти обращаются с военнопленными и гражданским населением оккупированных районов. Хочу правдиво написать все то, что я знаю.
Уже в 1939 году в Польше за каждой партией военнопленных двигалась группа поляков для того, чтобы хоронить умерших или расстрелянных польских пленных. Кроме того, я сам видел, как в Радымно немецкий унтер-офицер заставлял 20 пленных поляков и евреев одного за другим рыть себе могилу, а затем стрелял им в спину.
Затем, когда в 1941 году немецкая армия вступила в Россию, я увидел страдания русских пленных, достигшие наивысшего предела. Под палящим зноем шли группы пленных, причем к конечной цели приходило не больше половины. Остальные были во время марша замучены конвоирами или связанными оставлены на жаре без воды.
Население деревень часто выносило пленным воду, кукурузу, хлеб. Однако конвойные (большей частью полевая жандармерия) били и толкали ногами и прикладами тех, кто хотел дать что-нибудь военнопленным. Им было безразлично, что пленные могли пройти потом всего несколько километров и падали обессиленными.
Я видел, как в лесу, в 20 километрах к северу от Брянска, горел привязанный к дереву красноармеец. Как я узнал, он отказался принести воды офицеру. За это был связан, облит бензином и подожжен. Примерно в 10 километрах севернее этого места мы проезжали мимо горящей груды, из которой еще доносились крики горевших людей. Вокруг стояло плакавшее и причитавшее гражданское население. На наш вопрос, что случилось, стоявший там часовой ответил: «Это партизаны, которых здесь захватили».
14 октября в городе Дмитриеве был отдан приказ, согласно которому все русские, появляющиеся на улице после наступления темноты, подлежат расстрелу без всякого допроса. Это равным образом относилось к всадникам, появляющимся за пределами данной местности. С тех пор ни у кого не было уверенности в том, что он сам не будет застрелен, - столько выстрелов раздавалось во всех концах города. Нужно было остерегаться, чтобы хоть в тебя не попали.
Из Дмитриева мы двинулись в Курск, где оставались до ноября. В самом Курске я тоже кое-что наблюдал. Так, например, проходя однажды по городу, я видел, как с одной стороны подошли трое пленных русских (двое мужчин и одна женщина), а с другой стороны - капитан фон Боденек. Когда изможденные пленные недостаточно быстро уступили ему дорогу, он, не говоря ни слова, вынул револьвер и застрелил всех троих.
Из Курска отправились дальше в Щигры, где дивизия расположилась на зимние квартиры. Мы же остановились в Никольском. Отправившись однажды из Никольского в Щигры, я увидел там несколько повешенных русских женщин. На мой вопрос мне ответили, что эти женщины якобы давали световые сигналы русским летчикам и поэтому были повешены. На обратном пути я заметил по обеим сторонам дороги небольшие холмики. Я отгреб ногой снег с некоторых холмиков и нашел под снегом замерзшие трупы русских без сапог и без брюк.
Однажды мы должны были отступить. Незадолго до этого был получен приказ - сжечь все оставляемые нами населенные пункты. В тех случаях, когда жители отказывались покидать свои жилища, мы запирали людей и поджигали дома, в которых находились женщины и дети. Те, кто уходил из деревни, замерзали в пути. Не могу не вспомнить одну маленькую девочку, которая без ботинок пробиралась по глубокому снегу. Ее ноги были уже отморожены. Мы узнали, что ее мать замерзла. Вероятно, ребенок тоже погиб.
В начале января я был отправлен с фронта в ротный обоз, где нам поручили охранять лагерь военнопленных. Мы должны были стоять у ворот. Иногда случалось, что утром солдаты забирали из лагеря на работы 10 военнопленных, а обратно приводили только 6 или 7 человек. Когда мы спрашивали, где остальные, нам отвечали: замерзли, расстреляны или безнадежно больны. Таким образом иногда за день где-нибудь зарывали не один десяток человек. Многих, вероятно, можно было бы еще спасти, но этого не хотели. Если военнопленный в лагере заболевал, то шел куда-нибудь в уголок, где бы он мог спокойно умереть, а солдаты били его шомполами, думая, что он симулирует.
В Землянске я слышал, что полковник Борониц избил палкой пятерых военнопленных и кричал при этом: «Всем вам следовало бы размозжить черепа». Как я узнал позже, там повесили также 10 пленных, которые хотели убежать из подвала, в котором были заперты, и задушили при этом одного солдата. Я слышал еще, что в конце июля в деревне между Землянском и Воронежем было найдено 50 сожженных и 150 расстрелянных русских. Там же лежал солдат, который был закован в кандалы и умер с голоду. Об этом мне рассказывали товарищи, приехавшие из Землянска. Мне рассказывали еще много разных вещей в этом роде.
В Болхове мы тоже нашли расстрелянных 30 человек. Кто их расстрелял, нам неизвестно. Вероятно, 11-я танковая дивизия.
С гражданским населением немецкие войска обращаются, как с рабами. Находясь в Курске, я имел возможность наблюдать жизнь офицеров. Они имели хорошие квартиры, все обслуживание было возложено на квартирных хозяев.
Однажды вечером в Курске в конце февраля я шел в кино. Немного не доходя до кино, я увидел молодого лейтенанта пехоты со своим денщиком. Вдруг денщик повернул налево и заговорил с молодой русской. Я заинтересовался и спросил: «Что ты от нее хочешь?» Он ответил: «Это моему лейтенанту в постель». Тут только я заметил, что он в руке держал пистолет, которым угрожал девочке. Ей было лет 15-16.
В другой раз я стоял на посту. Напротив моего поста жил крупный военный чиновник. Вдруг из его квартиры раздались крики и проклятия. Когда я со своим оружием вошел туда, я увидел, как офицер бил плеткой девочку лет 13-14, которая полураздетая лежала на столе. Я увидел, что был здесь лишним, и удалился. Чиновник был интендантский советник 5-го армейского корпуса Бенер.
Однажды в марте я шел за водой для нашей кухни, как вдруг из одного дома выбежали две голые женщины и с криком вбежали в другой дом. Вслед за ними из того же дома вышел молодой солдат, громко хохоча. Без всякого требования с моей стороны он мне рассказал, как над ними издевались офицеры.
В начале июля во время купанья я видел, как 8 офицеров один за другим насиловали одну женщину, абсолютно не обращая внимания на то, что на противоположном берегу играли дети.
+ + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
ВОЕННАЯ ОСЕНЬ
РУССКАЯ ПЛЯСКА
Вечер был необычный, спокойный такой.
Степь лежала в молочном тумане.
Припадая к мехам загорелой щекой,
Пулеметчик играл на баяне.
Мы доверили думы стальным голосам,
И холодная сталь, как живая,
Тихо вторила гулким ворчливым басам,
Теплой грустью сердца обдавая.
Люди вспомнили села свои, города,
Дорогих и любимых походку.
Даже птицы примолкли в лесу. И тогда
Пулеметчик рассыпал чечотку.
И как будто бы солнце проглянуло вдруг
Меж вз'ерошениыми облаками.
Молодой заряжающий вылетел в круг,
Приминая траву каблуками.
От ударов ладоней взлетели стрижи,
В яр забился испуганный леший.
Ой ты, русская пляска! Живи, не тужи!
Буйну голову, парень, не вешай.
Пой баян! Чтоб ходила земля ходуном,
Чтобы эхо нам вторило с поля.
Сыпь лихую чечотку! Вейся вьюном
Наша юность - солдатская доля.
ПОД РЖЕВОМ
Завывают по-волчьи осколки снаряда
В неуютном просторе несжатых полей.
Но когда на минуту замрет канонада,
В небе слышен печальный крик журавлей.
Вот опять - не успели мы с летом проститься,
Как студеная осень нагрянула вдруг.
Побурели луга, и пролетная птица
Над окопами нашими тянет на юг.
На поляне белеют конские кости.
В клубах черного дыма руины видны.
Не найдете вы нынче, залетные гости,
На просторной земле островка тишины.
Алексей СУРКОВ.
+ + + + + + +
Источник: « Красная звезда» №231, 1 октября 1942 года
# Истощить и обескровить врага || «Красная звезда» №211, 8 сентября 1942 года
# Не знать страха в боях с врагом!* || «Красная звезда» №201, 27 августа 1942 года
# Упорно и стойко отражать атаки врага || «Красная звезда» №164, 15 июля 1942 года