Книжная пятница #4 "Ложная слепота" Питера Уоттса
Псевдослепота или Зрячая слепота - объективная видимость изображения при отсутствии субъективного восприятия этого изображения. Термин был введён в медицину британским психологом Лоуренсом Вейскранцем и используется в нейропсихологии и нейробиологии.
Фактическое название феномену дано благодаря больным с повреждениями первичной зрительной коры V1, при котором отдельные больные описывали явления и ситуации, возникающие в их зрительном поле, при том что они не сообщают ни о каком визуальном понимании стимула.
Больной на вопрос видит ли он, ответит «нет». Но если спросить такого больного о свойствах предмета, проставленного, к примеру, перед ним, попросить описать его свойства и характеристики - он достаточно четко и ясно опишет предмет. Данный феномен обычно объясняется пациентом или больным просто как «я догадался».
Сегодняшняя книга - «Ложная слепота» Питера Уоттса.
Сюжет - НФ про контакт с внеземной цивилизацией.
1.
Про эту книгу можно говорить много, но я хочу сказать о том, что для меня она - что-то противоположное ложной слепоте, иъзяну. Я вижу ее как парадокс, как одновременное присуствие в одной точке "да" и "нет".
Язык. Если он принадлежит Сири, герою, от лица которого ведется рассказ, то это красиво. Если он принадлежит автору - то он просто ужастен. Получается, язык ужасен и красив одновременно.
По мне, идейная сторона книги, полнота научными понятиями, за которую книгу хвалят, недостаточно забориста, и история была бы лучше без всех этих дебрей.
Человечность. Книга рассказывает о столкновении с нечеловеческим разумом, но люди ли те, кто летит с Земли для контакта? И да, и нет одновременно.
С разумом ли сталкиваются они? Ответ предсказуем, да? :)
Для меня есть только один однозначный момент - трактовка окончания книги, но было бы слишком жестоко так спойлерить.
Эта одновременность мучительна и требует выбора: жив или мертв кот в коробке? где кончается человек? каковы его границы? что такое разум? что есть человечность? кто уничтожит человечество? Но эта неопреденность - еще и источник удовольствия от чтения.
2.
Еще одна точка красоты - это идея граней/поверхности и глубины. Что-то вроде философского осмысления пословицы "Чужая душа потемки". Что именно мы видим и что именно мы знаем о других? Насколько реальна возможность влезть в чужую голову? Предолима ли пропасть между мной другими?
По поводу всех этих изысков взаимоотношений Сири и других членов экипажа корабле мне вспомнилася "Прозрачные витражи" Лукьяненко с красным и синим финалами. Я всегда хотела, чтобы правдой был красный финал, но верила - в синий.
Самое забавное, что эту идею, противопоставление глубиныи поверхности, можно применить и к нам, к нашему собственному сознанию. Я - это только поверхность, которая видит глубину (то, что мы есть), может рассказать о ней, но осознать - не может.
3.
Эта книга про конец мира. Не фактический (тут возможны врианты), а про тот, про который говорят "Мой мир рухнул".
На фоне апокалиптической атмосферы книги мне особенно ностальгически не хватало идеализма советской фантастики. Ее наивная вера в лучшее будущее и силы разума при здоровом отношении к ним гораздо лучше поддерживают в жизни, чем книжный мрачняк - увы, чернухи вокруг хватает и без книг.
[Большой отрывок, для проникнуться]
Шпиндель был прав: призраки последовали за нами. Мы начали слышать в корабельном хребте шепчущие голоса, не принадлежавшие Сарасти. Порою даже ярко освещенный кольцевой мирок вертушки плыл и колыхался на краю поля зрения - и не раз я замечал костлявые, безголовые, многорукие миражи среди балок. Они казались вполне реальными, если смотреть на них искоса, исподволь, но стоило сосредоточиться - и существа истаивали в тень, в темное прозрачное пятно на фоне металла. Такие хрупкие, эти призраки, - их можно было просверлить насквозь одним взглядом.
Шпиндель сыпал диагнозами, как градом, правда, в основном, всем ставил деменцию. За просвещением я обратился к КонСенсусу и обнаружил целое иное «я», захороненное под лимбической системой, под ромбовидным мозгом и даже под мозжечком. Оно обитало в стволе мозга и оказалось старше самого подтипа позвоночных. Оно было самодостаточным: слышало, видело и щупало независимо от всех прочих частей, наслоившихся на него последышей эволюции. Это «я» стремилось только к собственному выживанию, не уделяло времени на планирование или анализ абстракций, тратило усилия лишь на минимальную обработку сенсорной информации. Но оно действовало быстро, не отвлекалось и реагировало на угрозы быстрее, чем его более умные соседи успевали их осознать.
И даже когда оно не срабатывало - когда упрямый, несговорчивый неокортекс отказывался спустить его с поводка, то пыталось передать увиденное, и тогда неведомое чутье подсказывало Исааку Шпинделю, куда протянуть руку. У него в голове обитала своего рода усеченная версия Банды. Как у всех нас.
Я шагнул дальше и нашел в мозговой плоти самого Господа, нашел источник помех, ввергавший Бейтс в экстаз, а Мишель - в судорожный припадок. Проследил синдром Грея до его истоков в височной доле. Слушал голоса, что шепчут на ухо шизофреникам. Находил очаговые инсульты, принуждавшие людей отвергать собственные конечности, и представлял, как их заменяли магнитные поля в тот раз, когда Головолом пытался саморасчлениться. А в полузабытой чумной могиле историй болезни из двадцатого века под шапкой «синдром Котара» я нашел Аманду Бейтс и ей подобных, чьи мозги вывихнулись в отрицании самих себя. «У меня было сердце, - безвольно шептал из архива один пациент. - Теперь на его месте бьется что-то неживое». Другой требовал похоронить себя, так как его труп уже смердел.
И дальше - целый каталог хорошо темперированных расстройств, которыми «Роршах» еще не наградил нас. Сомнамбулизм. Агнозии. Одностороннее игнорирование. КонСенсус демонстрировал цирк уродов, при виде которого любой рассудок повредился бы от сознания своей хрупкости: женщина, умирающая от жажды рядом с водой не потому, что не может увидеть кран, а потому, что не может его узнать. Человек, для которого левая сторона вселенной не существует, который не может ни воспринять, ни представить левой стороны своего тела, комнаты, строки в книге. Человек, для которого самое понятие «левизны» стало - в буквальном смысле слова - немыслимым.
Временами мы можем представлять себе предметы - и все же не видеть, хотя они находятся прямо перед нами. Небоскребы возникают ниоткуда, наш собеседник меняет обличье, стоит отвлечься на секунду - а мы не замечаем. Это не волшебство. Даже не обман зрения в полном смысле слова. Это явление называют перцептивной слепотой, и о нем известно уже более столетия: склонность взгляда не останавливаться на том, что эволюционный опыт считает невероятным.
Я нашел антипод ложной слепоты Шпинделя, хворобу, при которой зрячие уверены, что слепы, а слепые настаивают, будто могут видеть. Сама идея была нелепа до безумия, и все же вот они, пациенты - отслоенные сетчатки, выжженные зрительные нервы, всякая возможность видеть отнята законами физики - которые врезаются в стены, бьются о мебель, изобретают бесконечные смехотворные оправдания своей неуклюжести. Кто-то неожиданно выключил свет. Пестрая птаха пролетела за окном, отвлекла внимание от преграды. Я превосходно вижу, спасибо. У меня с глазами все в порядке.
Индикаторы в голове - так говорил Шпиндель. Но в мозгу прячутся не только измерительные приборы. В нем содержится образ мира, и мы вовсе не глядим вовне; наше сознательное «я» видит лишь модельку, интерпретацию реальности, постоянно обновляемую соответствии с поступающими данными. Что случится, когда ввод оборвется, а модель - поврежденная травмой или опухолью - не сможет обновиться? Долго ли мы станем пялиться на устарелую отрисовку, пережевывая и вымучивая те же мертвые данные в отчаянном, подсознательном, совершенно искреннем отрицании реальности? Скоро ли нас озарит, что мир, который мы видим, больше не отражает мира, в котором мы обитаем, что мы слепы?
Если верить историям болезни - через месяцы. Для одной несчастной - больше года.
Обращения к логике успеха не имеют. Как можно видеть птицу, когда перед тобой нет окна? Как решить, где кончается видимый тобою полумир, когда не видишь второй, уравновешивающей его половины? Если ты мертв, то почему обоняешь смрад собственного гниения? Если тебя не существует, Аманда, то кто же с нами разговаривает?
Бесполезно. Когда человека порабощает синдром Котара или одностороннее игнорирование, аргументами его не высвободить. Когда тебя поработит инопланетный спутник, ты поймешь, что твое «я» мертво, что реальность кончается посередине, ты поймешь это с той же непоколебимой уверенностью, с какой любой человек ощущает расположение собственных конечностей - намертво впечатанным в мозг чувством, не нуждающимся в дополнительных подтверждениях. Что против этой убежденности разум? Что ему логика?