Время летит... И уходит оно, время
Из года в год я старался заглянуть в Мещере на конюшню Ольги, услышать зелёный шум в вершинах старых берез, обязательно погладить собак, что выкатятся навстречу, кликнуть кирпичного цвета лошадь, что, конечно, подойдёт, но возьмёт с ладони баранку очень по-хамски - а не забывай про ТБ! Иногда получалось проехать на ней круг по лесным просекам, и она обязательно чего-нибудь выдаст, чтобы я не расслаблялся, и в сторону дома попробует растащить, но надышаться лесом тоже даст. Это сильно помогало мне жить, и, казалось, так будет всегда. Да, Мишаня пошла на третий десяток, последние годы вылезали проблемы то с ногами, то с дыханием - и, вроде как, не помогали никакие предписания врачей, а потом она неожиданно приходила в порядок. И это тоже было явлением привычным: ну, заскрипела - ну, отпустит. А в последний год Мишаня хворала сильнее обычного: дыхательные сиропы ей мало того, что приелись - вызывали что-то вроде аллергии, последнее обострение пришлось и вовсе снимать уколами декса в трахею: додумались до этого сами, по аналогии, врач дал добро задним числом. Вроде как, обострение сняли, но Ольга по прежнему сообщала, что лошадь вперёд толком не идёт, и каждое утро её приходится раздыхивать, гоняя по леваде на свободе: с некоторых пор Ольга решила, что слишком тяжела, чтобы лезть на её верхом - правда истинная, да и своим здоровьем Ольге рисковать очень не стоит, ведь езду ей давно как запретили. Я выслушивал это всё, но не вдавался в детали - да и на Мише не сидел, кажется, с год. А на днях возникло окно - и почему бы его не потратить на Мишу? Проклятье, долг платежом красен.
...Что точно изменилось за эти годы - поток машин по местной трассе был вполне сравним с МКАДом: переходить его пришлось шустро и с оглядкой. Сколько раз в разные годы я перепрыгивал его верхом на Мише - а сейчас бы крепко подумал даже с ней в поводу бежать. Да и она явно отвыкла от машин - пусть и перестала бояться выстрелов. Дальше всё было привычно: пёстрые берёзы, листья, уносимые вверх тугим пойменным ветром - он был почти тёплым, этот ветер. И собаки прибежали с разных сторон, подставляя маковки под обе руки сразу, чем немало удивили Ольгиного соседа, зашедшего на огонёк. Четверть часа пришлось положить на неспешное чаепитие прямо на улице, под отменный, ещё горячий пирог из собственных яблок: Ольга его, похоже, прямо тут, на конюшне испекла. И Миша из глубины левады прибежала тяжёлой рысью, с порога ткнулась в плечо, задев зубами - баранки-то где? До развязок я её за недоуздок довёл: точно стареет мадам, раньше без верёвки было не обойтись, да и с верёвкой она почудесить могла. Как-то легко мы развернулись в проходе конюшни: Мишаня мне всегда казалась заметно длинной, но сейчас я не верил ни своим глазам, ни старым ощущениям. Бегемотистой она была - да, как всегда, с рёбрами шире зада, но казалась теперь короче на метр! И моя зрительная память подводит... Когда я здесь последний раз был?
Миша привычно скребла копытом по бетонному полу, выпрашивая баранки... Я ждал, что она вот-вот закашляется - от крошек баранки, от нервов просто, но кашля не было: она дула ноздри и шумно дышала, это было явлением новым и не добрым. Не нравились мне и копыта: по башмакам ползли вертикальные трещины, и коваль, что была недавно, призналась, что работой их не уберёт, нужны подкормки - улучшать качество рога. Какие - не сказала, Ольга грозилась выведать поскорее. Ну ладно, выведает - их ведь ещё купить и доставить надо, равно как и очередные дыхательные сиропчики. А ведь их придётся методом перебора искать, чтобы снова в аллергию не влететь. Если это, конечно, и впрямь аллергия была.
Да, не рвалась в бой Миша: когда-то она научила меня прыгать в седло на ходу, ни стояла на месте, хоть тресни. Сейчас она тронулась с места только под шпорой, с посылом чуть ли ни на каждый темп. Нас привычно окружили собаки, радостно носились вокруг - Мишу они почему-то настораживали: может, видеть она стала хуже, не может разглядеть, что это свои? Я поставил Мишу на грунтовку, идущую вдоль дачных участков; двести метров - и поворот к стенду, а там и знакомая годами просека. Посёлок отстраивался: вдоль доорги появился глухой забор с кирпичными столбиками, за ним - почти коттедж: интересно, тут же нет ничего, кроме света, как там вообще жизнеобеспечение налажено? Хозяин спешил использовать нежданные тёплые деньки: сидел верхом на воротах с болгаркой, подпиливал чего-то: визжало железо, сыпались искры. Миша тяжело брела вперёд, я прислушивался к ней, но, конечно, пропустил тот миг, когда она решила, что болгарка несёт для неё опасность, и со всей силы крутнулась на месте. Помянув всех, кого не стоило бы, я докрутил полный оборот, выслал шпорами - в ответ эта стерва побежала задним ходом, ускоряясь на каждый посыл! Я убрал давление - в ответ снова оборот. Так, вальсом, она прокрутилась пятьдесят метров назад, влетела на Ольгино подворье и продолжала крутиться там, натыкаясь на сенные тюки: я с трудом оттащил её от чугунной ванны от колодца - похоже, она намеренно тянула на неё. Обидно было здорово, но я сейчас чётко ощущал, что справиться с обуревшей дамой не могу вовсе. Ещё и Ольга из домика выскочила - и, видимо, её явления хватило, чтобы Миша резко выдохнула и спокойно, без принуждения, легла на прежний курс. Болгарка продолжала визжать - и я срезал угол дорог через пестрый березняк без подлеска; стрёмно, конечно, если она вновь забузит, но Миша, видимо, свою крутость показала и на этом план выполнила: недоверчиво косилась на звук, но на курсе лежала. Но буколическое настроение покинуло меня напрочь: мало за состоянием лошади следить - ещё и отслеживать то, как лошадь реальность отслеживает!
А идти вперёд Миша по-прежнему не хотела, в каждый до боли знакомый поворот соглашалась входить, только если ей этот поворот укажешь по всей науке. При этом она вихлялась на курсе, ненавязчиво намекая на разворот, и крайне слабо реагировала на управляющие сигналы - а, если помните, выезжена она когда-то была отменно и много лет не забывала этого в Ольгином захолустье. Сейчас она очень слабо слышала мой корпус и шлюсс, медленно и неприязненно уступала шпоре. Да, мне совсем не хотелось раздражать её, тыкая шпорой лишний раз - пришлось вспоминать столь нелюбимое положение ноги, выкрученное носком внутрь: получилось, вроде бы, но сидеть стало неудобней, да и ногу зажало, и это, конечно, почувствует Миша и поймёт по-своему. Впрочем, она явно выработала ресурс, скандаля возле дачных участков, и теперь шагала очень тихо - знакомые места проплывали мимо непривычно медленно. И дышала она тяжело и громко - такого я от неё и не слышал. Кажется, сегодня придётся стандартным кругом по лесу обойтись.
Минута утекала за минутой; Миша по-прежнему "паровозила" и явно не собиралась предлагать рысь там, где рысить она привыкла... Отсчитав десять минут от стенда, я выслал её сам: она поднялась решательно, даже в железяку влетела, но после первого же темпа сбросила скорость и порысила очень мелко и дёргано. Много лет на рыси приходилось сидеть в седле - стоило начать облегчаться, как она переходила на размашку, потом, бывало, и в галоп. Но сейчас я предпочёл облегчаться почти сразу, понял, что тяжело ей на спину брать; и не произошло ничего - Миша не прибавила, наоборот, облегчаясь, я тянул её вперед, как средневзвешенного прокатского лентяя. Пришёл кашель - сухой, натужный до пускания газов. Кашель - это не плохо, будь бы он помягче. Прокашлявшись, Миша решительно перешла на шаг - а рысили от силы минуты три; что-то говорило, что наставить сейчас не надо.
Мимо проплывали знакомые берёзы, сосны, санитарные вырубки; вверху, в кронах, шумел извечный пойменный ветер, а здесь, внизу, неспешно падали золотистые листья, покачиваясь, словно кораблики. Лес ещё не был тихим и прозрачным: сквозь листву перепархивали птичьи стайки, посвистывали, и мне это почему-то казалось очень правильным. Птицы были незнакомые - размером где-то со скворца, с пламенеющей грудкой и длинным, изящным хвостиком. Громко шурша по листьям, вокруг нас носились собаки; Миша пару раз подпрыгнула, когда кто-то из них нарочито громко проломился через кусты; это развлечение у них за все эти годы не изменилось ни чуточки. А я вспомнил, что не мешает следить, куда и как развёрнуты развесистые Мишанины уши.
Господи, как же медленно уплывал назал лес... Время шло, в мы всё болтались в тех местах, что считали некогда самыми ближними подступами к конюшне: после них начиналась целая лесная вселенная, и она когда-то была целиком наша. Граница, помнится, проходила по песчаной дороге, что пересекала просеку после участка, густо поросшего молодой саженой сосной, и я думал повернуть нелево именно там. По приметам всё давно должно было сойтись, но с обоих сторон всё не подступала густая яркая зелень; неужели под шумок делянку вырубили на новогодние ёлочки, или мещерский леший опять чудит? Так и не вышел я на ту дорогу; Миша решительно повернула налево по старой лесовозной дороге, и я с ней согласился. А когда она по моей команде пошла рысью с ешё большим трудом и снова завяла через пару минут - решил, что она была, пожалуй, права.
Странно, что не узнал я этой дороги: на границе леса она вышла на перекрёсток, что вёл либо через тракторный мост в сторону Полкова, либо вдоль леса, между опушкой и канавой... Если к дому - то нам налево, и Мишаня повернула туда. Собаки искрене не поняли - ну не должна прогулка кончаться так быстро! - всей стаей улетели прямо, лишь потом заметили, что лошади рядом нет, опреметью понеслись вдогон. Не знаю, что подумала Миша, когда сзади накатила толпа собак - а может, и не думала вовсе, вот у кого матрица на все случаи жизни есть. Собаки несутся - значит, их что-то испугало, значит, и ей пора удирать; а если ещё и в сторону дома, то это дело святое. И Миша сделала идеальный подъём в галоп. Вообще-то, лесовозы прокатали здесь колеи с полметра, потом всё это хорошо заросло; пойди пойми, с чем тут встретится лошадиная нога. Тормозить Мишу поводом - если помните, дело глухое, озвереет только. С галопа я её честно сбил спиной, на размашке поплотнее уселся в седло; Миша честно пилила прибавленной рысью с сумасшедшими глазами, именно что на стебельках, и дороги особо не разбирала - а ведь раньше за это можно было быть спокойным, при любом разносе копыта вставали, куда надо. Сейчас этого не было явно, ещё и от торчащих сбоку веток приходилось её уводить: раньше это всё было на ней, а теперь вот и впрямь пригодились шпоры. Зато паровозное дыхание исчезло полностью! Затормозить Мишу, просто положив руку на холку, получилось, когда слева пришёл почерневший забор стенда, обтянутый колючкой: да, мы и впрямь совсем недалеко от дома отошли. Шагать она согласилась - но с шагом вернулся и "паровоз", и на задах полезла аритмия, когда кажется, что задние сыпятся часто и не в такт. Но это, положим, частенько у Миши было.
Слава Богу, Ольгин сосед с забором покончил, но в воздухе стоял запах горелого металла; Миша не бузила - вот он дом, совсем рядом! - но оттягивала от новенького забора подальше. Въехали на подворье; Ольги видно не было, по двору шарилась незнакомая темная лошадь - видимо, у неё не складывались отношения с табуном. Миша вошла очень тихо, не трубя басом приветствие - а оно бы сделало честь иному жеребцу. Я слез, ослабил капсюль; только взялся за подпругу - вышла Ольга, предложила сфотографировать на память. Миша крайне не любила, когда после прогулки на неё лезут вновь, и обычно закатывала скандал; сейчас же она честно пустила в седло и согласилась сделать пару кругов - замечу, без капсюля, а для неё и кольцо трензельное в рот пропустить не проблема, и язык перекинуть. Постарела кобыла, увы. Хм, постарела - а кто из-за болгарки час назад истерил?
На самом деле, прогулку я свернул правильно: солнце незаметно закатилось за глухими серыми тучами, и, не успел я покинуть подворье Ольги, вокруг стало темнеть быстро, как на юге; машины на трассе уже бежали с фарами. В старое время я мог вполне встретить сумерки в лесу, мог и вовсе приехать в темноте. Но старые времена кончились - кобыла явно дряхлела, и путешествия по мещерскому лесу уходили в прошлое вместе с ней. Да, эта лошадь, плоть от плоти Мещеры, была, наверное, самой сильной зацепкой за эти места... Теперь вот она уходит, и я, к сожалению, знаю, как это всё будет теперь. И это не остановить, и впереди, увы, темнота, ничего не разглядеть и не замыслить заранее. Так что "хай буде, що буде, а буде то, що Бог даст"(С) И - не больше. Но и не меньше?
...Что точно изменилось за эти годы - поток машин по местной трассе был вполне сравним с МКАДом: переходить его пришлось шустро и с оглядкой. Сколько раз в разные годы я перепрыгивал его верхом на Мише - а сейчас бы крепко подумал даже с ней в поводу бежать. Да и она явно отвыкла от машин - пусть и перестала бояться выстрелов. Дальше всё было привычно: пёстрые берёзы, листья, уносимые вверх тугим пойменным ветром - он был почти тёплым, этот ветер. И собаки прибежали с разных сторон, подставляя маковки под обе руки сразу, чем немало удивили Ольгиного соседа, зашедшего на огонёк. Четверть часа пришлось положить на неспешное чаепитие прямо на улице, под отменный, ещё горячий пирог из собственных яблок: Ольга его, похоже, прямо тут, на конюшне испекла. И Миша из глубины левады прибежала тяжёлой рысью, с порога ткнулась в плечо, задев зубами - баранки-то где? До развязок я её за недоуздок довёл: точно стареет мадам, раньше без верёвки было не обойтись, да и с верёвкой она почудесить могла. Как-то легко мы развернулись в проходе конюшни: Мишаня мне всегда казалась заметно длинной, но сейчас я не верил ни своим глазам, ни старым ощущениям. Бегемотистой она была - да, как всегда, с рёбрами шире зада, но казалась теперь короче на метр! И моя зрительная память подводит... Когда я здесь последний раз был?
Миша привычно скребла копытом по бетонному полу, выпрашивая баранки... Я ждал, что она вот-вот закашляется - от крошек баранки, от нервов просто, но кашля не было: она дула ноздри и шумно дышала, это было явлением новым и не добрым. Не нравились мне и копыта: по башмакам ползли вертикальные трещины, и коваль, что была недавно, призналась, что работой их не уберёт, нужны подкормки - улучшать качество рога. Какие - не сказала, Ольга грозилась выведать поскорее. Ну ладно, выведает - их ведь ещё купить и доставить надо, равно как и очередные дыхательные сиропчики. А ведь их придётся методом перебора искать, чтобы снова в аллергию не влететь. Если это, конечно, и впрямь аллергия была.
Да, не рвалась в бой Миша: когда-то она научила меня прыгать в седло на ходу, ни стояла на месте, хоть тресни. Сейчас она тронулась с места только под шпорой, с посылом чуть ли ни на каждый темп. Нас привычно окружили собаки, радостно носились вокруг - Мишу они почему-то настораживали: может, видеть она стала хуже, не может разглядеть, что это свои? Я поставил Мишу на грунтовку, идущую вдоль дачных участков; двести метров - и поворот к стенду, а там и знакомая годами просека. Посёлок отстраивался: вдоль доорги появился глухой забор с кирпичными столбиками, за ним - почти коттедж: интересно, тут же нет ничего, кроме света, как там вообще жизнеобеспечение налажено? Хозяин спешил использовать нежданные тёплые деньки: сидел верхом на воротах с болгаркой, подпиливал чего-то: визжало железо, сыпались искры. Миша тяжело брела вперёд, я прислушивался к ней, но, конечно, пропустил тот миг, когда она решила, что болгарка несёт для неё опасность, и со всей силы крутнулась на месте. Помянув всех, кого не стоило бы, я докрутил полный оборот, выслал шпорами - в ответ эта стерва побежала задним ходом, ускоряясь на каждый посыл! Я убрал давление - в ответ снова оборот. Так, вальсом, она прокрутилась пятьдесят метров назад, влетела на Ольгино подворье и продолжала крутиться там, натыкаясь на сенные тюки: я с трудом оттащил её от чугунной ванны от колодца - похоже, она намеренно тянула на неё. Обидно было здорово, но я сейчас чётко ощущал, что справиться с обуревшей дамой не могу вовсе. Ещё и Ольга из домика выскочила - и, видимо, её явления хватило, чтобы Миша резко выдохнула и спокойно, без принуждения, легла на прежний курс. Болгарка продолжала визжать - и я срезал угол дорог через пестрый березняк без подлеска; стрёмно, конечно, если она вновь забузит, но Миша, видимо, свою крутость показала и на этом план выполнила: недоверчиво косилась на звук, но на курсе лежала. Но буколическое настроение покинуло меня напрочь: мало за состоянием лошади следить - ещё и отслеживать то, как лошадь реальность отслеживает!
А идти вперёд Миша по-прежнему не хотела, в каждый до боли знакомый поворот соглашалась входить, только если ей этот поворот укажешь по всей науке. При этом она вихлялась на курсе, ненавязчиво намекая на разворот, и крайне слабо реагировала на управляющие сигналы - а, если помните, выезжена она когда-то была отменно и много лет не забывала этого в Ольгином захолустье. Сейчас она очень слабо слышала мой корпус и шлюсс, медленно и неприязненно уступала шпоре. Да, мне совсем не хотелось раздражать её, тыкая шпорой лишний раз - пришлось вспоминать столь нелюбимое положение ноги, выкрученное носком внутрь: получилось, вроде бы, но сидеть стало неудобней, да и ногу зажало, и это, конечно, почувствует Миша и поймёт по-своему. Впрочем, она явно выработала ресурс, скандаля возле дачных участков, и теперь шагала очень тихо - знакомые места проплывали мимо непривычно медленно. И дышала она тяжело и громко - такого я от неё и не слышал. Кажется, сегодня придётся стандартным кругом по лесу обойтись.
Минута утекала за минутой; Миша по-прежнему "паровозила" и явно не собиралась предлагать рысь там, где рысить она привыкла... Отсчитав десять минут от стенда, я выслал её сам: она поднялась решательно, даже в железяку влетела, но после первого же темпа сбросила скорость и порысила очень мелко и дёргано. Много лет на рыси приходилось сидеть в седле - стоило начать облегчаться, как она переходила на размашку, потом, бывало, и в галоп. Но сейчас я предпочёл облегчаться почти сразу, понял, что тяжело ей на спину брать; и не произошло ничего - Миша не прибавила, наоборот, облегчаясь, я тянул её вперед, как средневзвешенного прокатского лентяя. Пришёл кашель - сухой, натужный до пускания газов. Кашель - это не плохо, будь бы он помягче. Прокашлявшись, Миша решительно перешла на шаг - а рысили от силы минуты три; что-то говорило, что наставить сейчас не надо.
Мимо проплывали знакомые берёзы, сосны, санитарные вырубки; вверху, в кронах, шумел извечный пойменный ветер, а здесь, внизу, неспешно падали золотистые листья, покачиваясь, словно кораблики. Лес ещё не был тихим и прозрачным: сквозь листву перепархивали птичьи стайки, посвистывали, и мне это почему-то казалось очень правильным. Птицы были незнакомые - размером где-то со скворца, с пламенеющей грудкой и длинным, изящным хвостиком. Громко шурша по листьям, вокруг нас носились собаки; Миша пару раз подпрыгнула, когда кто-то из них нарочито громко проломился через кусты; это развлечение у них за все эти годы не изменилось ни чуточки. А я вспомнил, что не мешает следить, куда и как развёрнуты развесистые Мишанины уши.
Господи, как же медленно уплывал назал лес... Время шло, в мы всё болтались в тех местах, что считали некогда самыми ближними подступами к конюшне: после них начиналась целая лесная вселенная, и она когда-то была целиком наша. Граница, помнится, проходила по песчаной дороге, что пересекала просеку после участка, густо поросшего молодой саженой сосной, и я думал повернуть нелево именно там. По приметам всё давно должно было сойтись, но с обоих сторон всё не подступала густая яркая зелень; неужели под шумок делянку вырубили на новогодние ёлочки, или мещерский леший опять чудит? Так и не вышел я на ту дорогу; Миша решительно повернула налево по старой лесовозной дороге, и я с ней согласился. А когда она по моей команде пошла рысью с ешё большим трудом и снова завяла через пару минут - решил, что она была, пожалуй, права.
Странно, что не узнал я этой дороги: на границе леса она вышла на перекрёсток, что вёл либо через тракторный мост в сторону Полкова, либо вдоль леса, между опушкой и канавой... Если к дому - то нам налево, и Мишаня повернула туда. Собаки искрене не поняли - ну не должна прогулка кончаться так быстро! - всей стаей улетели прямо, лишь потом заметили, что лошади рядом нет, опреметью понеслись вдогон. Не знаю, что подумала Миша, когда сзади накатила толпа собак - а может, и не думала вовсе, вот у кого матрица на все случаи жизни есть. Собаки несутся - значит, их что-то испугало, значит, и ей пора удирать; а если ещё и в сторону дома, то это дело святое. И Миша сделала идеальный подъём в галоп. Вообще-то, лесовозы прокатали здесь колеи с полметра, потом всё это хорошо заросло; пойди пойми, с чем тут встретится лошадиная нога. Тормозить Мишу поводом - если помните, дело глухое, озвереет только. С галопа я её честно сбил спиной, на размашке поплотнее уселся в седло; Миша честно пилила прибавленной рысью с сумасшедшими глазами, именно что на стебельках, и дороги особо не разбирала - а ведь раньше за это можно было быть спокойным, при любом разносе копыта вставали, куда надо. Сейчас этого не было явно, ещё и от торчащих сбоку веток приходилось её уводить: раньше это всё было на ней, а теперь вот и впрямь пригодились шпоры. Зато паровозное дыхание исчезло полностью! Затормозить Мишу, просто положив руку на холку, получилось, когда слева пришёл почерневший забор стенда, обтянутый колючкой: да, мы и впрямь совсем недалеко от дома отошли. Шагать она согласилась - но с шагом вернулся и "паровоз", и на задах полезла аритмия, когда кажется, что задние сыпятся часто и не в такт. Но это, положим, частенько у Миши было.
Слава Богу, Ольгин сосед с забором покончил, но в воздухе стоял запах горелого металла; Миша не бузила - вот он дом, совсем рядом! - но оттягивала от новенького забора подальше. Въехали на подворье; Ольги видно не было, по двору шарилась незнакомая темная лошадь - видимо, у неё не складывались отношения с табуном. Миша вошла очень тихо, не трубя басом приветствие - а оно бы сделало честь иному жеребцу. Я слез, ослабил капсюль; только взялся за подпругу - вышла Ольга, предложила сфотографировать на память. Миша крайне не любила, когда после прогулки на неё лезут вновь, и обычно закатывала скандал; сейчас же она честно пустила в седло и согласилась сделать пару кругов - замечу, без капсюля, а для неё и кольцо трензельное в рот пропустить не проблема, и язык перекинуть. Постарела кобыла, увы. Хм, постарела - а кто из-за болгарки час назад истерил?
На самом деле, прогулку я свернул правильно: солнце незаметно закатилось за глухими серыми тучами, и, не успел я покинуть подворье Ольги, вокруг стало темнеть быстро, как на юге; машины на трассе уже бежали с фарами. В старое время я мог вполне встретить сумерки в лесу, мог и вовсе приехать в темноте. Но старые времена кончились - кобыла явно дряхлела, и путешествия по мещерскому лесу уходили в прошлое вместе с ней. Да, эта лошадь, плоть от плоти Мещеры, была, наверное, самой сильной зацепкой за эти места... Теперь вот она уходит, и я, к сожалению, знаю, как это всё будет теперь. И это не остановить, и впереди, увы, темнота, ничего не разглядеть и не замыслить заранее. Так что "хай буде, що буде, а буде то, що Бог даст"(С) И - не больше. Но и не меньше?