Майк
Майк и другие
воспоминания барабанщика ЗООПАРКА Валерия Кирилова
Подготовила Екатерина Борисова
FUZZ №3-4/2003
Выстрелы
Через некоторое время, когда уже оформлялись наши документы на выезд в Аргентину, случилась неприятность: арестовали Илью Куликова. Гастроли сорвались, в Аргентину поехал я один и много позже. А тогда я был вынужден бегать по знакомым адвокатам и собирать для суда ангельские характеристики на Илью. Майк рассвирепел от такого поступка нашего басиста (хотя того элементарно подставили) и поклялся выгнать из группы, как только он выйдет на свободу. Выполнить свое обещание он не смог - Илью освободили из зала суда в день похорон Майка. Получилось так, что Лена, жена Ильи, подошла к нему на суде и сообщила о смерти Майка. Запрессованный судом Илья не выдержал и расплакался. Судья посчитал его слезы следствием раскаяния и освободил. Так, даже после смерти, Майк помогал своим.
Когда Илью взяли под стражу, всем нам уже надоела постоянная чехарда с басистами. В результате Майк уговорил поиграть на басу своего друга, гитариста Наиля Кадырова (ПОЧТА, РАЗНЫЕ ЛЮДИ). Это был наш последний состав, хотя формально ЗООПАРК существует до сих пор: в нем два человека - Шура и я.
Последняя наша гастроль состоялась в белорусский город Светлогорск, - там было очень грустно и постоянно случались всякие накладки. Мы вернулись оттуда с облегчением, и я принялся за восстановление древней совместной с Цоем записи, а Майк сильно захандрил. Все, что с ним происходило в те дни, было им же описано в песне «Выстрелы», сочиненной задолго до происходивших событий. Она не была изначально биографичной, но ею стала, - настолько Майк предвидел свою судьбу. В записи она вышла уже после его смерти (альбом «Музыка Для Фильма»), хотя и раньше нами предпринимались попытки выпустить ее.
Финишная прямая
Лето 1991 года выдалось жарким, делать ничего не хотелось. Но у Майка появились новые идеи, и мы ждали нового прорыва.
Не имея возможности высказаться в музыкальном плане на протяжении нескольких лет, измотанный непрерывными гастролями, с истощенной нервной системой, Майк все больше и больше писал «в стол». Он быстро мудрел, ему открывались неизвестные нам истины, - из-за этого он сильно оторвался от своего привычного окружения, которое попросту перерос и которое перестало его понимать, принимая его отчужденность за результаты неудачного совместного пьянства. Впоследствии именно эти «друзья» запустили гаденький слушок о его смерти от алкоголя. Майк все больше и больше самоизолировался; потеряв интерес к старым друзьям, он не искал новых знакомств.
Накопившаяся усталость усугубилась тяжелой для всякого музыканта проблемой: резко ухудшилась моторика левой руки, - иногда он даже не мог взять аккорд. Хотя Майк, как любой музыкант, тщательно скрывал свои болячки, особенно профессиональные, - во избежание слухов и домыслов, но, в конце концов, был вынужден обратиться к врачам. Они его не обнадежили.
Все это происходило на фоне семейных неурядиц, которые закончились разрывом Майка с женой Натальей, с которой он прожил много лет, и очень ее любил.
Больной, на грани нервного срыва - Майк не сдавался. Наблюдая за моей работой по восстановлению одной из первых записей Цоя, он предложил мне спродюсировать задуманный им сольный альбом. Я быстро договорился с приятелем, Валентином Рындиным (звукорежиссером Эдиты Пьехи), и он согласился предоставить нам студию. Оставалось лишь найти деньги на пленку и прочие необходимые мелочи. Майк сказал, что вопрос с деньгами решим сам. Как он собирался это сделать, я не стал спрашивать, хотя и знал, что достать деньги ему будет трудно.
Стремясь оградить себя на время работы над альбомом от пьющих друзей, Майк взял гитару, пачку бумаги и переехал жить ко мне. Я понимал, что многолетнее гастрольное ралли не прошло для него бесследно, - он нуждался в отдыхе, в резкой смене обстановки. Каждое утро его мозг, «разогнанный» многочасовой ночной работой, не мог переключиться сразу на отдых; он бродил по квартире, играл с Кисой, смотрел телевизор или разжигал камин.
Про Кису - отдельный рассказ. Когда моя жена работала в дуэте с И. Корнелюком, у кошки их костюмерши родились котята. Ольга упросила меня взять одного. Котят было двое: здоровый пацан и больная, слабая девочка. Мы ее взяли и выходили. Она моталась со мной по гастролям, любила смотреть из иллюминатора самолета на облака и была, по словам Майка, «удивительно интеллигентной кошкой». Она стала общей любимицей - так сказать, «командная Киса». Очень любила сниматься в клипах, до упаду смеша режиссеров. Позже я предложил ее использовать как «лицо ЗООПАРКА»; Майк не возражал, но выполнить этот замысел мы смогли только после его смерти, когда самостоятельно выпускали пластинку «Музыка Для Фильма»: там на «яблоке» - Киса. На стороне А она смотрит на нас, на стороне В - вид сзади. И никаких букв и надписей.
Когда Майк, живя у меня, работал ночами, Киса постоянно пыталась прилечь на лежащий перед ним лист бумаги, надеясь, по-видимому, отвлечь его от писанины. «Киса, иди на фиг! Киса, не мешай!» - вежливо уговаривал ее Майк, но она упорно лезла на лист то слева, то справа, явно и осмысленно не давая ему писать.
Все чаще для того, чтоб уснуть после ночной работы, Майку приходилось употреблять алкоголь. Обычно одной бутылки ему хватало на 3-4 дня. Наши жизненные ритмы не совпадали, - утром я убегал по нашим делам, а Майк ложился спать. Иногда мы вместе выпивали: я «на ход ноги», он перед сном. Как-то раз, вернувшись домой, я обнаружил, что он, вместо того чтоб спать, весь день пил. «Майк, нафига ты столько выжрал? Сдохнешь ведь, как собака!» - ласково попенял я ему (такой был в ЗООПАРКЕ специфический юмор). «А я этого и хочу», - ответил он, не приняв моего тона. Я стал уговаривать его уехать отдыхать в Литву, к моим родственникам. Многочасовые уговоры неожиданно увенчались успехом: он согласился. Я побежал на вокзал покупать билеты на ближайший поезд...
Двух недель сплошных прогулок, рыбалки, раскатывания на бабушкином авто и здоровой еды оказалось недостаточно, чтоб снять многолетнюю усталость. Но желание Майка вернуться домой было сильнее, - он рвался работать.
По приезду Майк окончательно переселился ко мне и принялся лихорадочно писать. В перерывах он заводил бесконечные разговоры о смерти и женщине. Стало понятно, что он уже не предчувствует смерть, - он уже точно о ней знает.
По просьбе моей мамы я помогал ей в ее туристической советско-американской фирме, - временно работал групповодом. Рассказывая Шуре Храбунову о своей новой неожиданной профессии, я шутливо заметил: «Майк собрался помирать, так что нам всем придется искать другую работу».
Майк стал работать на износ, сутками напролет. Он поднимал меня ночью с постели и читал только что написанное. Иногда я слышал сквозь сон, как он рвет стихи; выходя из спальни, я видел, как он сжигает в камине целые кипы бумаг. Сколько он всего уничтожил тогда! «Зачем жечь, потом доработаешь», - как-то заметил я ему. Он удивленно посмотрел на меня и грустно сказал: «Потом не будет».
Таким я и запомнил его: бледный, измученный бессонницей, с лихорадочно горящими от переутомления глазами... Однажды утром он уехал. Навсегда.
Смерть
В тот день, не дождавшись Майка, я лег спать. Разбудил меня резкий телефонный звонок: это был Храбунов. «Валера, ты оказался прав». «В чем?» - не понял я. «В том, что нам надо искать другую работу. Миша умер», - ответил Шура. Бросив трубку, я помчался к нему, даже не догадавшись взять такси.
Когда я через полчаса вошел в комнату Майка, он еще не остыл. Рядом с ним сидели мама и сестра. Я посмотрел и, не зная, что сказать или сделать, вышел на кухню. Там сидел потерянный Шура. Его жена Тася, готовясь к своему дню рождения, привезла накануне ящик вина «Букет Молдавии», который мы с Шурой и выпили за ночь. Оглушенные горем, пили молча, и нам никто не мешал.
Экспертиза показала, что алкоголя в крови у Майка не было, а смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа. Подобная травма возможна в результате сильного удара в голову спереди либо при сильном толчке сзади в корпус. Было выяснено, что в тот день Майк возвращался домой, и во дворе произошло нечто такое, в результате чего он получил травму и лишился некоторых личных вещей.
Превозмогая боль, он поднялся на лифте в свою квартиру на 7-м этаже, открыл входную дверь, прошел по коридору, вставил ключ в дверь своей комнаты, - но тут силы оставили его, он упал и пролежал возле двери около часа (соседей не было дома). Когда его обнаружили, Майк был еще жив. Вызвали «Скорую помощь», - врачи отказались везти его в больницу и велели «готовиться к худшему». Вызвали вторую «Скорую», но та приехала уже слишком поздно...
Уголовное дело возбуждено не было, но в день похорон я обещал отцу Майка, что достану того, кто это сделал. К сожалению, мне лишь удалось выяснить, что соседский мальчишка видел, как какой-то незнакомый человек пытался поднять Майка с асфальта во дворе. Пропавшие вещи также нигде не обнаружились. Следы затерялись...
Post mortem
После смерти Майка Саша Храбунов, Наталья Науменко, я и Илья Куликов собрались в комнате Майка разбирать его архив.
Все личные документы, семейные фотографии и прочее, что касалось личной жизни Майка, было взято Натальей. Все, что касалось музыкальной жизни Майка, его творчества, - осталось в ведении группы. Потому что не было отдельно Майка и отдельно его команды. Был ЗООПАРК - единый и неделимый. «Мне нравится играть в группе», - не раз говорил Майк.
Я, как исполняющий на тот момент обязанности директора группы и будучи фактическим заместителем Майка по общим вопросам, предварительно заручившись согласием мамы Майка, его сестры и его вдовы, был вынужден забрать часть архива Майка и хранившийся у него архив группы к себе домой, - в его комнату въезжали чужие люди. Позже мы с Храбуновым тщательно рассортировали и проанализировали все эти документы.
Часть Майковского архива хранилась у меня несколько лет, после чего эти бумаги забрал себе его отец. Причем при весьма интересных обстоятельствах.
Бережно относясь к документам Майка, и панически боясь хотя бы один листок из архива, я с большой неохотой допускал к нему жаждущих сенсаций журналистов и прочих любопытствующих. В те времена, сразу после смерти Майка, нечистоплотными людьми предпринимались частые попытки залезть в Майковские записи и покопаться в них, поэтому я был очень осторожен в вопросах допуска к архиву. Как любой нормальный человек, я понимал, что попросту неприлично рыться в чужих вещах и заглядывать в чужие записные книжки, а тем более - делать их достоянием гласности и объектом дурацких обсуждений некомпетентными людьми. Тогда они пошли другим путем: не знаю, что именно они наплели родителям Майка (кажется, что-то о ненадлежащем (!) хранении), но однажды вечером мне позвонил его отец и непреклонным тоном потребовал вернуть архив. Не имея ни морального права, ни желания отказывать ему, я согласился. Он забрал архив на следующее же утро, - я едва успел достать все бумаги из шкафов. Я попросту выложил на стол все документы, объяснил ему, где что лежит, а также, по его требованию, сделал полный финансовый отчет о делах ЗООПАРКА. К моему удивлению, он очень тщательно все проверил, но, судя по всему, остался удовлетворен. Тем не менее, позже он потребовал изъять Майковскую долю имущества (состоявшую из части еще не проданных пластинок) и передать ему. Что и было сделано, хотя это изрядно обескровило баланс команды и делало невозможным выпуск дальнейших материалов. Ведь в то время деньги обесценивались мгновенно, а товар - всегда товар.
Хотя пластинки выпускались на мои личные деньги, заработанные тяжелой и изнурительной игрой в ночных рок-н-ролльных клубах Копенгагена, а также на деньги, вырученные от совместного с Марьяной Цой проекта «Неизвестные Песни Виктора Цоя», я не делал особой разницы между своими деньгами и собственностью группы, которой, по правде говоря, вовсе и не было (если не считать архив). Но, забрав значительную часть пластинок, в которые были вложены практически все деньги, отец Майка делал невозможным не только развитие группы, но и ее дальнейшее нормальное существование. Изъяв архив, он лишал команду корней. Может быть, он этого и не знал. А объяснять что-либо далекому от музыкальной жизни человеку бесполезно. Да и, к тому же, он действовал явно по чужой подсказке.
Много лет спустя эта история получила неожиданное продолжение. В 2000 году вышла книга «Михаил «Майк» Науменко. Песни и стихи», где авторы намекают, что некие документы из архива были утрачены, и морочат голову читателям утверждениями, что якобы существует 8 (!) песен Майка, сочиненных им перед смертью. И даже рискнули их название выдумать! Но один из авторов книги - бывший редактор журнала «Рокси» Александр Старцев - неоднократно видел архив и, более того, имел возможность с ним поработать. Я никогда ему в этом не отказывал. Правда, при жестком условии: документы не выносить, работать у меня, обязательно в трезвом состоянии. Судя по всему, последней пункт оказался для Саши невыполнимым, так как до серьезной работы с архивом он так ни разу и не добрался. Хотя объективности ради должен сказать, что попыток им предпринималось немало.
Сейчас он утверждает, что, пока архив хранился у меня, ему почудилось в бумагах нечто такое, что в последствии не было предъявлено отцом Майка. И в этом виноват мой образ жизни, якобы не способствующий хранению архива. Думаю, что причина в другом, совершенно в другом. Он просто не мог работать при Майковских родителях в том состоянии, в котором пребывал у меня. Потому-то иллюзии и рассеялись!
А его заявление об утраченных песнях, безусловно, внесло отсутствующую интригу в книжку. Особенно убедительно выглядит приведенная Старцевым в качестве названия несуществующей песни надпись на моей концертной футболке, которую Майк решил переделать, и черкнул для памяти на полях эскиза для своей футболки: «Здесь нас никто не любит, все только обижают». Неутомимый исследователь принял эту надпись за откровение Майка, и вот, пожалуйста, - сенсация готова!
Ничего из архива не пропало, да и не могло пропасть: моя дама сердца частенько называла меня Плюшкиным за страсть сохранять всякую ерунду и даже явно ненужные вещи. Шутки шутками, но именно так у меня сохранилась там самая единственная совместная запись с Цоем, да и еще много такого, что не дает спокойно спать всяким...
Я прошу, успокойтесь, хватит лгать о человеке, который уже не момент ответить ничем, кроме написанных им песен. Прекратите распускать сплетни о его смерти от пьянства и нести прочий бред! Майк жил как честный рокер, и смерть принял достойную - «не от водки и не от простуд». Спросите лучше сами себя: а могу ли я умереть от тоски по любимой? То-то же...
Остальное - трагическое стечение обстоятельств.
Эпилог
Судьба «зоопарковцев» сложилась трагично. Вскоре после смерти Майка Илья Куликов опять попал в тюрьму, Илья Маркелов тяжело заболел, я едва не погиб от сердечного приступа, а Саша Храбунов вернулся в инженерную область.
Далее все пошло еще хуже: умер Илья Куликов; Илью Маркелова полностью разбил паралич, - он обездвижен до конца жизни; Шура стал играть в клубах; меня упекли в тюрьму за несовершенное мною убийство; Киса умерла от огорчений и преклонного возраста.
Единственные, кто меня радуют - это дети наших умерших друзей, которые пошли в рок-н-ролл. Родион Кульков играет на бас-гитаре в своей команде, а Евгений Науменко серьезно осваивает барабаны.
Бог в помощь, парни!
Подготовила Екатерина Борисова
FUZZ №3-4/2003
И ещё раз большое спасибо за помощь
Екатерине БОРИСОВОЙ !
воспоминания барабанщика ЗООПАРКА Валерия Кирилова
Подготовила Екатерина Борисова
FUZZ №3-4/2003
Выстрелы
Через некоторое время, когда уже оформлялись наши документы на выезд в Аргентину, случилась неприятность: арестовали Илью Куликова. Гастроли сорвались, в Аргентину поехал я один и много позже. А тогда я был вынужден бегать по знакомым адвокатам и собирать для суда ангельские характеристики на Илью. Майк рассвирепел от такого поступка нашего басиста (хотя того элементарно подставили) и поклялся выгнать из группы, как только он выйдет на свободу. Выполнить свое обещание он не смог - Илью освободили из зала суда в день похорон Майка. Получилось так, что Лена, жена Ильи, подошла к нему на суде и сообщила о смерти Майка. Запрессованный судом Илья не выдержал и расплакался. Судья посчитал его слезы следствием раскаяния и освободил. Так, даже после смерти, Майк помогал своим.
Когда Илью взяли под стражу, всем нам уже надоела постоянная чехарда с басистами. В результате Майк уговорил поиграть на басу своего друга, гитариста Наиля Кадырова (ПОЧТА, РАЗНЫЕ ЛЮДИ). Это был наш последний состав, хотя формально ЗООПАРК существует до сих пор: в нем два человека - Шура и я.
Последняя наша гастроль состоялась в белорусский город Светлогорск, - там было очень грустно и постоянно случались всякие накладки. Мы вернулись оттуда с облегчением, и я принялся за восстановление древней совместной с Цоем записи, а Майк сильно захандрил. Все, что с ним происходило в те дни, было им же описано в песне «Выстрелы», сочиненной задолго до происходивших событий. Она не была изначально биографичной, но ею стала, - настолько Майк предвидел свою судьбу. В записи она вышла уже после его смерти (альбом «Музыка Для Фильма»), хотя и раньше нами предпринимались попытки выпустить ее.
Финишная прямая
Лето 1991 года выдалось жарким, делать ничего не хотелось. Но у Майка появились новые идеи, и мы ждали нового прорыва.
Не имея возможности высказаться в музыкальном плане на протяжении нескольких лет, измотанный непрерывными гастролями, с истощенной нервной системой, Майк все больше и больше писал «в стол». Он быстро мудрел, ему открывались неизвестные нам истины, - из-за этого он сильно оторвался от своего привычного окружения, которое попросту перерос и которое перестало его понимать, принимая его отчужденность за результаты неудачного совместного пьянства. Впоследствии именно эти «друзья» запустили гаденький слушок о его смерти от алкоголя. Майк все больше и больше самоизолировался; потеряв интерес к старым друзьям, он не искал новых знакомств.
Накопившаяся усталость усугубилась тяжелой для всякого музыканта проблемой: резко ухудшилась моторика левой руки, - иногда он даже не мог взять аккорд. Хотя Майк, как любой музыкант, тщательно скрывал свои болячки, особенно профессиональные, - во избежание слухов и домыслов, но, в конце концов, был вынужден обратиться к врачам. Они его не обнадежили.
Все это происходило на фоне семейных неурядиц, которые закончились разрывом Майка с женой Натальей, с которой он прожил много лет, и очень ее любил.
Больной, на грани нервного срыва - Майк не сдавался. Наблюдая за моей работой по восстановлению одной из первых записей Цоя, он предложил мне спродюсировать задуманный им сольный альбом. Я быстро договорился с приятелем, Валентином Рындиным (звукорежиссером Эдиты Пьехи), и он согласился предоставить нам студию. Оставалось лишь найти деньги на пленку и прочие необходимые мелочи. Майк сказал, что вопрос с деньгами решим сам. Как он собирался это сделать, я не стал спрашивать, хотя и знал, что достать деньги ему будет трудно.
Стремясь оградить себя на время работы над альбомом от пьющих друзей, Майк взял гитару, пачку бумаги и переехал жить ко мне. Я понимал, что многолетнее гастрольное ралли не прошло для него бесследно, - он нуждался в отдыхе, в резкой смене обстановки. Каждое утро его мозг, «разогнанный» многочасовой ночной работой, не мог переключиться сразу на отдых; он бродил по квартире, играл с Кисой, смотрел телевизор или разжигал камин.
Про Кису - отдельный рассказ. Когда моя жена работала в дуэте с И. Корнелюком, у кошки их костюмерши родились котята. Ольга упросила меня взять одного. Котят было двое: здоровый пацан и больная, слабая девочка. Мы ее взяли и выходили. Она моталась со мной по гастролям, любила смотреть из иллюминатора самолета на облака и была, по словам Майка, «удивительно интеллигентной кошкой». Она стала общей любимицей - так сказать, «командная Киса». Очень любила сниматься в клипах, до упаду смеша режиссеров. Позже я предложил ее использовать как «лицо ЗООПАРКА»; Майк не возражал, но выполнить этот замысел мы смогли только после его смерти, когда самостоятельно выпускали пластинку «Музыка Для Фильма»: там на «яблоке» - Киса. На стороне А она смотрит на нас, на стороне В - вид сзади. И никаких букв и надписей.
Когда Майк, живя у меня, работал ночами, Киса постоянно пыталась прилечь на лежащий перед ним лист бумаги, надеясь, по-видимому, отвлечь его от писанины. «Киса, иди на фиг! Киса, не мешай!» - вежливо уговаривал ее Майк, но она упорно лезла на лист то слева, то справа, явно и осмысленно не давая ему писать.
Все чаще для того, чтоб уснуть после ночной работы, Майку приходилось употреблять алкоголь. Обычно одной бутылки ему хватало на 3-4 дня. Наши жизненные ритмы не совпадали, - утром я убегал по нашим делам, а Майк ложился спать. Иногда мы вместе выпивали: я «на ход ноги», он перед сном. Как-то раз, вернувшись домой, я обнаружил, что он, вместо того чтоб спать, весь день пил. «Майк, нафига ты столько выжрал? Сдохнешь ведь, как собака!» - ласково попенял я ему (такой был в ЗООПАРКЕ специфический юмор). «А я этого и хочу», - ответил он, не приняв моего тона. Я стал уговаривать его уехать отдыхать в Литву, к моим родственникам. Многочасовые уговоры неожиданно увенчались успехом: он согласился. Я побежал на вокзал покупать билеты на ближайший поезд...
Двух недель сплошных прогулок, рыбалки, раскатывания на бабушкином авто и здоровой еды оказалось недостаточно, чтоб снять многолетнюю усталость. Но желание Майка вернуться домой было сильнее, - он рвался работать.
По приезду Майк окончательно переселился ко мне и принялся лихорадочно писать. В перерывах он заводил бесконечные разговоры о смерти и женщине. Стало понятно, что он уже не предчувствует смерть, - он уже точно о ней знает.
По просьбе моей мамы я помогал ей в ее туристической советско-американской фирме, - временно работал групповодом. Рассказывая Шуре Храбунову о своей новой неожиданной профессии, я шутливо заметил: «Майк собрался помирать, так что нам всем придется искать другую работу».
Майк стал работать на износ, сутками напролет. Он поднимал меня ночью с постели и читал только что написанное. Иногда я слышал сквозь сон, как он рвет стихи; выходя из спальни, я видел, как он сжигает в камине целые кипы бумаг. Сколько он всего уничтожил тогда! «Зачем жечь, потом доработаешь», - как-то заметил я ему. Он удивленно посмотрел на меня и грустно сказал: «Потом не будет».
Таким я и запомнил его: бледный, измученный бессонницей, с лихорадочно горящими от переутомления глазами... Однажды утром он уехал. Навсегда.
Смерть
В тот день, не дождавшись Майка, я лег спать. Разбудил меня резкий телефонный звонок: это был Храбунов. «Валера, ты оказался прав». «В чем?» - не понял я. «В том, что нам надо искать другую работу. Миша умер», - ответил Шура. Бросив трубку, я помчался к нему, даже не догадавшись взять такси.
Когда я через полчаса вошел в комнату Майка, он еще не остыл. Рядом с ним сидели мама и сестра. Я посмотрел и, не зная, что сказать или сделать, вышел на кухню. Там сидел потерянный Шура. Его жена Тася, готовясь к своему дню рождения, привезла накануне ящик вина «Букет Молдавии», который мы с Шурой и выпили за ночь. Оглушенные горем, пили молча, и нам никто не мешал.
Экспертиза показала, что алкоголя в крови у Майка не было, а смерть наступила вследствие кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа. Подобная травма возможна в результате сильного удара в голову спереди либо при сильном толчке сзади в корпус. Было выяснено, что в тот день Майк возвращался домой, и во дворе произошло нечто такое, в результате чего он получил травму и лишился некоторых личных вещей.
Превозмогая боль, он поднялся на лифте в свою квартиру на 7-м этаже, открыл входную дверь, прошел по коридору, вставил ключ в дверь своей комнаты, - но тут силы оставили его, он упал и пролежал возле двери около часа (соседей не было дома). Когда его обнаружили, Майк был еще жив. Вызвали «Скорую помощь», - врачи отказались везти его в больницу и велели «готовиться к худшему». Вызвали вторую «Скорую», но та приехала уже слишком поздно...
Уголовное дело возбуждено не было, но в день похорон я обещал отцу Майка, что достану того, кто это сделал. К сожалению, мне лишь удалось выяснить, что соседский мальчишка видел, как какой-то незнакомый человек пытался поднять Майка с асфальта во дворе. Пропавшие вещи также нигде не обнаружились. Следы затерялись...
Post mortem
После смерти Майка Саша Храбунов, Наталья Науменко, я и Илья Куликов собрались в комнате Майка разбирать его архив.
Все личные документы, семейные фотографии и прочее, что касалось личной жизни Майка, было взято Натальей. Все, что касалось музыкальной жизни Майка, его творчества, - осталось в ведении группы. Потому что не было отдельно Майка и отдельно его команды. Был ЗООПАРК - единый и неделимый. «Мне нравится играть в группе», - не раз говорил Майк.
Я, как исполняющий на тот момент обязанности директора группы и будучи фактическим заместителем Майка по общим вопросам, предварительно заручившись согласием мамы Майка, его сестры и его вдовы, был вынужден забрать часть архива Майка и хранившийся у него архив группы к себе домой, - в его комнату въезжали чужие люди. Позже мы с Храбуновым тщательно рассортировали и проанализировали все эти документы.
Часть Майковского архива хранилась у меня несколько лет, после чего эти бумаги забрал себе его отец. Причем при весьма интересных обстоятельствах.
Бережно относясь к документам Майка, и панически боясь хотя бы один листок из архива, я с большой неохотой допускал к нему жаждущих сенсаций журналистов и прочих любопытствующих. В те времена, сразу после смерти Майка, нечистоплотными людьми предпринимались частые попытки залезть в Майковские записи и покопаться в них, поэтому я был очень осторожен в вопросах допуска к архиву. Как любой нормальный человек, я понимал, что попросту неприлично рыться в чужих вещах и заглядывать в чужие записные книжки, а тем более - делать их достоянием гласности и объектом дурацких обсуждений некомпетентными людьми. Тогда они пошли другим путем: не знаю, что именно они наплели родителям Майка (кажется, что-то о ненадлежащем (!) хранении), но однажды вечером мне позвонил его отец и непреклонным тоном потребовал вернуть архив. Не имея ни морального права, ни желания отказывать ему, я согласился. Он забрал архив на следующее же утро, - я едва успел достать все бумаги из шкафов. Я попросту выложил на стол все документы, объяснил ему, где что лежит, а также, по его требованию, сделал полный финансовый отчет о делах ЗООПАРКА. К моему удивлению, он очень тщательно все проверил, но, судя по всему, остался удовлетворен. Тем не менее, позже он потребовал изъять Майковскую долю имущества (состоявшую из части еще не проданных пластинок) и передать ему. Что и было сделано, хотя это изрядно обескровило баланс команды и делало невозможным выпуск дальнейших материалов. Ведь в то время деньги обесценивались мгновенно, а товар - всегда товар.
Хотя пластинки выпускались на мои личные деньги, заработанные тяжелой и изнурительной игрой в ночных рок-н-ролльных клубах Копенгагена, а также на деньги, вырученные от совместного с Марьяной Цой проекта «Неизвестные Песни Виктора Цоя», я не делал особой разницы между своими деньгами и собственностью группы, которой, по правде говоря, вовсе и не было (если не считать архив). Но, забрав значительную часть пластинок, в которые были вложены практически все деньги, отец Майка делал невозможным не только развитие группы, но и ее дальнейшее нормальное существование. Изъяв архив, он лишал команду корней. Может быть, он этого и не знал. А объяснять что-либо далекому от музыкальной жизни человеку бесполезно. Да и, к тому же, он действовал явно по чужой подсказке.
Много лет спустя эта история получила неожиданное продолжение. В 2000 году вышла книга «Михаил «Майк» Науменко. Песни и стихи», где авторы намекают, что некие документы из архива были утрачены, и морочат голову читателям утверждениями, что якобы существует 8 (!) песен Майка, сочиненных им перед смертью. И даже рискнули их название выдумать! Но один из авторов книги - бывший редактор журнала «Рокси» Александр Старцев - неоднократно видел архив и, более того, имел возможность с ним поработать. Я никогда ему в этом не отказывал. Правда, при жестком условии: документы не выносить, работать у меня, обязательно в трезвом состоянии. Судя по всему, последней пункт оказался для Саши невыполнимым, так как до серьезной работы с архивом он так ни разу и не добрался. Хотя объективности ради должен сказать, что попыток им предпринималось немало.
Сейчас он утверждает, что, пока архив хранился у меня, ему почудилось в бумагах нечто такое, что в последствии не было предъявлено отцом Майка. И в этом виноват мой образ жизни, якобы не способствующий хранению архива. Думаю, что причина в другом, совершенно в другом. Он просто не мог работать при Майковских родителях в том состоянии, в котором пребывал у меня. Потому-то иллюзии и рассеялись!
А его заявление об утраченных песнях, безусловно, внесло отсутствующую интригу в книжку. Особенно убедительно выглядит приведенная Старцевым в качестве названия несуществующей песни надпись на моей концертной футболке, которую Майк решил переделать, и черкнул для памяти на полях эскиза для своей футболки: «Здесь нас никто не любит, все только обижают». Неутомимый исследователь принял эту надпись за откровение Майка, и вот, пожалуйста, - сенсация готова!
Ничего из архива не пропало, да и не могло пропасть: моя дама сердца частенько называла меня Плюшкиным за страсть сохранять всякую ерунду и даже явно ненужные вещи. Шутки шутками, но именно так у меня сохранилась там самая единственная совместная запись с Цоем, да и еще много такого, что не дает спокойно спать всяким...
Я прошу, успокойтесь, хватит лгать о человеке, который уже не момент ответить ничем, кроме написанных им песен. Прекратите распускать сплетни о его смерти от пьянства и нести прочий бред! Майк жил как честный рокер, и смерть принял достойную - «не от водки и не от простуд». Спросите лучше сами себя: а могу ли я умереть от тоски по любимой? То-то же...
Остальное - трагическое стечение обстоятельств.
Эпилог
Судьба «зоопарковцев» сложилась трагично. Вскоре после смерти Майка Илья Куликов опять попал в тюрьму, Илья Маркелов тяжело заболел, я едва не погиб от сердечного приступа, а Саша Храбунов вернулся в инженерную область.
Далее все пошло еще хуже: умер Илья Куликов; Илью Маркелова полностью разбил паралич, - он обездвижен до конца жизни; Шура стал играть в клубах; меня упекли в тюрьму за несовершенное мною убийство; Киса умерла от огорчений и преклонного возраста.
Единственные, кто меня радуют - это дети наших умерших друзей, которые пошли в рок-н-ролл. Родион Кульков играет на бас-гитаре в своей команде, а Евгений Науменко серьезно осваивает барабаны.
Бог в помощь, парни!
Подготовила Екатерина Борисова
FUZZ №3-4/2003
И ещё раз большое спасибо за помощь
Екатерине БОРИСОВОЙ !