Все по норам
Смотрю за окно. Хорошо, что сегодня работаю из дома. Снаружи хмарь, серь и косо летит снег пополам с дождем. Все это стучит по стеклу. Зима скребется в дом костлявыми пальцами! Сплошной бррр, короче.
Я даже переоделась для большего уюта. Поэтому пишу требования в ярко-желтом плюшевом костюме с зайцем на животе. Надеюсь, на качество требований это не влияет.
Заяц, конечно, уютный, но помогает мало. Не люблю такую осень.
А вот интересно, если бы у меня была дача? Там тоже бы вот так летело с неба. Замело бы и затопило дома, рейсовый автобус, огороды, улицу, киоск с почтовой продукцией вместе с продавщицей Антониной Степановной, овраг с летающей тарелкой, летающую тарелку с зелеными человечками, участкового Захара Антоныча, который пришел инспектировать и овраг, и тарелку: не улетела ли? Нет, не улетела. Все чинятся. Или не чинятся. Кто их поймет: прижились, котов подкармливаюсь, с кротами темные дела ведут.
А я бы камин бы затопила. Только не углями, а полешками. Для уюта. Кресло бы придвинула, шалью с кистями накрылась. Книгу бы взяла. Хорошо, спокойно. Только паленой шерстью воняет. Общественный кот Васька нервничает, принюхивается и все время осматривает свой хвост. А это не хвост. Это пришел домовой, сел и ноги к камину сует, греется, значит. Так греется, что валенки дымиться начали.
- Пафнутий Акакиевич, - говорю, - вы портите обувь и нервируете кота.
А он только в ухе пальцем поковырял и сидит. Делает вид, что не слышит.
Люблю смотреть на огонь. Вот казалось бы: на что там смотреть? А нравится.
В окно крупинки стучат и рябина.
Кот и Пафнутий Акакиевич шепчутся.
- Вареников налеплю, - щурится на огонь домовой и все ближе пододвигает валенок. - Наварю, и под рябиновую настоечку.
- С мясом вареники, с мясом, - торопливо вмешивается Васька, оглядываясь на хвост. - Я тут мышь видел. Жирная.
А я качаюсь в кресле-качалке и думаю: мышь им что, дура, сейчас по улице шляться? Сидит себе в норе, газету читает.
Все сидят по норам. И продавщица Антонина Степановна в киоске, в обнимку с обогревателем и мини-телевизором, хлюпает носом, рыдает горько над горькой судьбой далекой бразильянки. И участковый Захар Антоныч пригрелся в летающий тарелке, играет в домино на разобранном преобразователе. И доктор Сергей Сергеевич, пересчитывающий горчичники. И сосед наш, который слева, с граммофоном, и Вертинский в граммофоне. Поет грустно:
Мадам, уже падают листья,
И осень в смертельном бреду!
Уже виноградные кисти
Желтеют в забытом саду!
…И только кроты ведут бурную общественную жизнь, празднуя открытие кротовьего чемпионата по борьбе в грязи.
А что, кротам хорошо. Они в шубах. Непромокаемых.
Я даже переоделась для большего уюта. Поэтому пишу требования в ярко-желтом плюшевом костюме с зайцем на животе. Надеюсь, на качество требований это не влияет.
Заяц, конечно, уютный, но помогает мало. Не люблю такую осень.
А вот интересно, если бы у меня была дача? Там тоже бы вот так летело с неба. Замело бы и затопило дома, рейсовый автобус, огороды, улицу, киоск с почтовой продукцией вместе с продавщицей Антониной Степановной, овраг с летающей тарелкой, летающую тарелку с зелеными человечками, участкового Захара Антоныча, который пришел инспектировать и овраг, и тарелку: не улетела ли? Нет, не улетела. Все чинятся. Или не чинятся. Кто их поймет: прижились, котов подкармливаюсь, с кротами темные дела ведут.
А я бы камин бы затопила. Только не углями, а полешками. Для уюта. Кресло бы придвинула, шалью с кистями накрылась. Книгу бы взяла. Хорошо, спокойно. Только паленой шерстью воняет. Общественный кот Васька нервничает, принюхивается и все время осматривает свой хвост. А это не хвост. Это пришел домовой, сел и ноги к камину сует, греется, значит. Так греется, что валенки дымиться начали.
- Пафнутий Акакиевич, - говорю, - вы портите обувь и нервируете кота.
А он только в ухе пальцем поковырял и сидит. Делает вид, что не слышит.
Люблю смотреть на огонь. Вот казалось бы: на что там смотреть? А нравится.
В окно крупинки стучат и рябина.
Кот и Пафнутий Акакиевич шепчутся.
- Вареников налеплю, - щурится на огонь домовой и все ближе пододвигает валенок. - Наварю, и под рябиновую настоечку.
- С мясом вареники, с мясом, - торопливо вмешивается Васька, оглядываясь на хвост. - Я тут мышь видел. Жирная.
А я качаюсь в кресле-качалке и думаю: мышь им что, дура, сейчас по улице шляться? Сидит себе в норе, газету читает.
Все сидят по норам. И продавщица Антонина Степановна в киоске, в обнимку с обогревателем и мини-телевизором, хлюпает носом, рыдает горько над горькой судьбой далекой бразильянки. И участковый Захар Антоныч пригрелся в летающий тарелке, играет в домино на разобранном преобразователе. И доктор Сергей Сергеевич, пересчитывающий горчичники. И сосед наш, который слева, с граммофоном, и Вертинский в граммофоне. Поет грустно:
Мадам, уже падают листья,
И осень в смертельном бреду!
Уже виноградные кисти
Желтеют в забытом саду!
…И только кроты ведут бурную общественную жизнь, празднуя открытие кротовьего чемпионата по борьбе в грязи.
А что, кротам хорошо. Они в шубах. Непромокаемых.