Новозаветное
"...На следующее утро (...) Иисус твердо заявил: "Я ухожу". Пастырь остановился, обернулся к нему, причем выражение его лица не изменилось нисколько, и ответил: "В добрый час, ты ведь не раб мой и договора о найме мы с тобой не заключали, а потому волен уйти в любую минуту."
- И ты не спросишь даже, отчего я решил уйти?
- Я не столь любопытен.
- Так знай же: я ухожу, ибо не могу жить рядом с человеком, не исполняющим своих обязанностей перед Господом.
- Каких обязанностей?
- Да самых что ни на есть обыкновенных: ты не славословишь Господа, не молишься ему.
Пастырь помолчал, улыбаясь одними глазами, а потом сказал: "Я не иудей и потому не должен исполнять обрядов чужой веры". Пораженный Иисус даже попятился. Он знал, разумеется, что Израиль кишмя кишит чужеземцами, иноверцами, язычниками, идолопоклонниками, но ни разу еще не приходилось ему спать бок о бок с одним из таких, делить с ним ломоть хлеба и кружку молока. И потому, словно уставив перед собой копье и прикрывшись щитом, он воскликнул: "Господь един есть!"
Улыбка Пастыря угасла, а губы дрогнули в горькой усмешке: "Да, если он есть, то уж наверно един, хотя лучше было бы их два - для волка и для ягненка, для того, кто умирает, и для того, кто убивает, для приговоренного и для палача".
"Бог есть одно единое и неразделимое целое", вскричал, чуть не плача от возмущения таким богохульством, Иисус, а Пастырь ответил: "Не знаю, как Бог живет…" - но договорить не успел, ибо Иисус тоном синагогального законоучителя прервал его: "Бог не живет, а…"
- Не знаю, я в таких тонкостях не разбираюсь, но тебе скажу честно, что не хотел бы оказаться в шкуре того, кто одной рукой направляет руку убийцы с ножом, а другой - подставляет ему глотку жертвы.
- Такими словами ты оскорбляешь Бога.
- Куда уж мне.
- Бог не спит, и когда-нибудь он тебя накажет.
- Это хорошо, что не спит, значит, угрызения совести не терзают его страшными снами..."
Ж. Сарамаго, "Евангелие от Иисуса".
- И ты не спросишь даже, отчего я решил уйти?
- Я не столь любопытен.
- Так знай же: я ухожу, ибо не могу жить рядом с человеком, не исполняющим своих обязанностей перед Господом.
- Каких обязанностей?
- Да самых что ни на есть обыкновенных: ты не славословишь Господа, не молишься ему.
Пастырь помолчал, улыбаясь одними глазами, а потом сказал: "Я не иудей и потому не должен исполнять обрядов чужой веры". Пораженный Иисус даже попятился. Он знал, разумеется, что Израиль кишмя кишит чужеземцами, иноверцами, язычниками, идолопоклонниками, но ни разу еще не приходилось ему спать бок о бок с одним из таких, делить с ним ломоть хлеба и кружку молока. И потому, словно уставив перед собой копье и прикрывшись щитом, он воскликнул: "Господь един есть!"
Улыбка Пастыря угасла, а губы дрогнули в горькой усмешке: "Да, если он есть, то уж наверно един, хотя лучше было бы их два - для волка и для ягненка, для того, кто умирает, и для того, кто убивает, для приговоренного и для палача".
"Бог есть одно единое и неразделимое целое", вскричал, чуть не плача от возмущения таким богохульством, Иисус, а Пастырь ответил: "Не знаю, как Бог живет…" - но договорить не успел, ибо Иисус тоном синагогального законоучителя прервал его: "Бог не живет, а…"
- Не знаю, я в таких тонкостях не разбираюсь, но тебе скажу честно, что не хотел бы оказаться в шкуре того, кто одной рукой направляет руку убийцы с ножом, а другой - подставляет ему глотку жертвы.
- Такими словами ты оскорбляешь Бога.
- Куда уж мне.
- Бог не спит, и когда-нибудь он тебя накажет.
- Это хорошо, что не спит, значит, угрызения совести не терзают его страшными снами..."
Ж. Сарамаго, "Евангелие от Иисуса".