(no subject)
Я не пишу, так как временно онемела. За всё время карантина и коронавируса у меня ни разу не было такого ощущения апокалипсиса, который появился несколько дней назад, когда я увидела разгромленные, разворованные, несчастные улицы Нью Йорка. Поначалу я всё пыталась понять что же такое происходит -- не может же быть, что всё человечество разом сошло с ума, так не бывает -- вместе только гриппом болеют, а с ума сходят поодиночке. Но оказалось, что, в какой-то степени, может. Я внезапно начала читать новости, и ни разу, кажется, я так не жалела о том, что начала это делать. Если судить по последним событиям, лучшей борьбой с расизмом являются ограбления, разрушения и вандализм. О, простите, сегодня так говорить нельзя, на языке последних дней ограбления не являются ограблениями, а являются перераспределением собственности (экспроприируй экспроприированное на знакомом мне языке), разрушения не являются разрушениями, но называются восстановлением мировой справедливости, а вандализма теперь вообще нет -- если только кипящий разум, крайне возмущенный. Особенно этот разум возмущает та самая собственность, которую обладатели данного разума старательно, изо всех своих сил, перераспределяют. В свою пользу, конечно, иначе чего начинать-то.
Я всё смотрела на фотографии и репортажи и думала только об одном -- завтра я проснусь и ничего этого больше не будет. Переосмысление истории вещь, конечно, хорошая, особенно когда оно происходит плавно и осторожно. Но у кипящего возмущенного разума нет сил на плавность и осторожность. Зато есть, кажется, бесконечное количество сил на разрушение всего -- видимо для того, чтобы до основанья, а затем. Человечество имело уже счастье несколько раз наблюдать что бывает затем, но то было так давно и совсем не про это, про то можно благополучно забыть, теперь совсем другое основанье, за которым, несомненно, последует совсем другое затем.
Когда здесь вышли на первую демонстрацию (следует отметить, что она была относительно мирной -- то ли по неопытности, то ли знаменитая британская сдержанность сыграла свою роль), я смотрела во все глаза, опять пытаясь понять что происходит. Глава (вечером) появился перед народом на полторы минуты, сообщил, что всё государство скорбит вместе с нашим заокеанским другом, что демонстрации, конечно, важны и нужны, но главное помнить о дистанции, так как коронавирус пока никто не отменял. Воистину правильно выступил -- не сказал ничего: не то чтобы лишнего (не приведи никакие силы сегодня сказать что угодно -- оно всё лишнее), просто ничего не сказал. Поступил, воистину, как чеширский кот, отличаясь от него лишь тем, что оставил после себя на экране не улыбку, но качающийся указующий перст.
А потом начали валиться новости: в Бристоле утопили статую (рабовладелец, ату его, ату, как жаль, что он помер, как не вовремя, ну да ладно, отыграемся на статуе), в Лондоне демонтировали уже две статуи под бурные вопли восторженной толпы (ату их, ату, как они, паразиты, тут стояли сто лет, давно пора было), выступили профессора и элита: а мы давно говорили, что эти статуи давно пора туды его, в качель, но нас никто не слушал! Какое счастье, что сейчас все прозрели и, наконец-то, послушали! Лучше поздно, чем никогда. В моем любимом заокеанье валят Колумба (редиска, нехороший человек), а в десяти милях от моего дома разрисовывают статую Черчилля под восторженные крики: ату его, он ух какой расист был, стоит тут, понимаешь, сволочь такая. И один единственный смельчак подошел к несчастной статуе, сорвал с нее картонки с проклятиями, отшвырнул их далеко, и пошел оттуда, качая головой. Толпа замерла на мгновение, пытаясь осознать что это было, затем очнулась, в едином порыве повернулась, и понеслось в спину: расист, вот ты кто, расист проклятый!
Пышные похороны, золотой гроб, ритуальные омовения ног на улицах, ритуальное вставание на колени, ритуальное лежание на тротуаре с заведенными за спину руками, увольнения за неверные мысли, высказанные вслух, публично, разграбленные магазины, и ликующая толпа -- есть, мы их сделали! Я теряюсь -- кого их?
Я молчу, так как мне иногда кажется, что в нынешнем сумасшествии не осталось никого, кому можно было бы сказать хоть что-то из всего того, что я думаю. Я заранее прошу прощения, но я не буду давать никаких ссылок, не буду ничего доказывать, не буду с пеной у рта отстаивать свое право на то, чтобы оставаться нормальным разумным человеком. Я читаю: да подумаешь, ограбили магазин Гуччи, у них, во-первых, страховка, во-вторых -- вы видели какие у них цены? Да вам за всю жизнь не заработать столько, сколько у них стоит тележка вещей. Я вспоминаю, конечно: если от многого взять немножко, то это не кража, а просто дележка. Вот и всё, вот и объяснение -- это не кража, это дележка, справедливое перераспределение собственности. После сотен лет угнетения пришла пора делиться. Отчего-то вспоминаю о том, как в период нэпа раскулачили и посадили моего прадеда. У него была крохотная аптека, но она была его собственной. Потому у него взяли что могли -- отобрали, поделили, а его, на всякий случай, ненадолго посадили. Чтоб знал, чтоб больше не рыпался. Прабабушка и прадедушка спрятали тогда шесть золотых червонцев -- три достались маме, три -- моей тете, маминой сестре. На один из этих червонцев мы уехали в Израиль. Спасибо тебе, дорогой прадедушка, столько лет спустя, сам того не зная, ты сумел обеспечить нам самое главное -- свободу выбора.
Сегодня же меня не покидает ощущение, что меня хотят лишить свободы выбора, хотят лишить свободы слова, хотят лишить главного -- свободы мысли. И я с тем, который сорвал картонки со статуи Черчилля, и мне кричат в спину расист. И мне невероятно жалко несчастного, с которого это всё началось -- ужасная смерть, ужасное обращение, ужасное всё, чего уж тут. И я совершенно не желаю обсуждать его личные качества -- никто не заслуживает такой страшной смерти. Но мне хочется прокричать ныне крамольное -- а я тут при чем? А статуи? А магазин Гуччи?
Всё, что я говорю, наивные и чрезвычайно популистские мысли. И, наверное, для того, чтобы сказать что-то умнее, мне надо было бы внимательно изучить соответствующую тематику, вникнуть, понять, осознать. Вот только сомневаюсь я, что даже вникнув и осознав, я стану на колени. Никто не должен ни перед кем стоять на коленях. Не это ли, простите, самый настоящий расизм? В чем, простите, разница? Одни ставят других на колени исходя из неправильного оттенка кожи -- это и есть расизм, самый настоящий.
Все знают определение расиста -- это просто и понятно. Однако определение "не расист" оказалось чрезвычайно сложным. Для себя же я знаю точно одно -- не расист (не антисемит, не русофоб, не ксенофоб, можно подставить всё, что угодно) вовсе не тот, который оголтело любит всех представителей данной расы, национальности, вероисповедания и прочего, вовсе нет. Это тот, который понимает, что в каждом народе есть свои хорошие и свои плохие, и относится ко всем одинаково, вне зависимости от внешних данных -- к хорошим хорошо, к плохим -- не очень. Все люди одинаковые, среди любого множества людей есть свои хорошие и свои плохие. Не бывает идеального хорошего множества людей, ровно так же, как не бывает равноценно плохого. Если, конечно, мы не говорим о какой-то конкретной выборке людей, подобранной по какому-то определенному признаку (к примеру, среди серийных убийц хороших, наверное, мало или нет вообще -- опять банальности говорю, да что ж такое). Бен-Гурион сказал: когда у нас будет вор-еврей, проститутка-еврейка и убийца-еврей, мы точно будем знать, что у нас есть свое государство. И он был совершенно прав -- вовсе не в желании получить воров, проституток и убийц, но в желании получить обычную страну, в которой живут обычные люди -- как хорошие, так и плохие.
Было бы глупо утверждать, что проблемы, как таковой, не существует. Она, несомненно, существует. То, что происходит сейчас, не является, мне кажется, прямым следствием одного-единственного трагического события. Это накопившиеся эмоции и чувства, для которых это самое событие явилось мощным и, по всей видимости, решающим толчком. Проблема есть, и она, несомненно, требует решения. Весь вопрос в том, является ли то, что происходит на данный момент хоть каким-то решением этой самой проблемы.
Я не понимаю и, наверное, не пойму каким образом вандализм, грабежи и публичные наигранные акты покаяния решают эту проблему. Всё это только усугубляет, всё это только вселяет страх и ужас. Расист не перестанет быть расистом, но на данный момент он затаится, чтобы потом, позже, когда предоставится возможность, взять реванш. Это замкнутый круг.
Я не понимаю кто сошел с ума и мне хочется думать, что это я, так как не мог целый мир так стремительно сойти с ума, буквально за неделю. Впрочем, можно, наверное, подумать, что никто не сошел с ума, просто логический выплеск всего того, что копилось десятилетиями. Карантин, думаю, тоже сыграл немаловажную роль -- все устали, все хотят на волю, в пампасы, скакать без седла. Вот некоторые и поскакали как только появилась возможность. Другие же стоят на берегу и мучительно пытаются понять всего одну вещь -- что происходит? Нет, не одну, две -- когда это всё кончится?
Я всё смотрела на фотографии и репортажи и думала только об одном -- завтра я проснусь и ничего этого больше не будет. Переосмысление истории вещь, конечно, хорошая, особенно когда оно происходит плавно и осторожно. Но у кипящего возмущенного разума нет сил на плавность и осторожность. Зато есть, кажется, бесконечное количество сил на разрушение всего -- видимо для того, чтобы до основанья, а затем. Человечество имело уже счастье несколько раз наблюдать что бывает затем, но то было так давно и совсем не про это, про то можно благополучно забыть, теперь совсем другое основанье, за которым, несомненно, последует совсем другое затем.
Когда здесь вышли на первую демонстрацию (следует отметить, что она была относительно мирной -- то ли по неопытности, то ли знаменитая британская сдержанность сыграла свою роль), я смотрела во все глаза, опять пытаясь понять что происходит. Глава (вечером) появился перед народом на полторы минуты, сообщил, что всё государство скорбит вместе с нашим заокеанским другом, что демонстрации, конечно, важны и нужны, но главное помнить о дистанции, так как коронавирус пока никто не отменял. Воистину правильно выступил -- не сказал ничего: не то чтобы лишнего (не приведи никакие силы сегодня сказать что угодно -- оно всё лишнее), просто ничего не сказал. Поступил, воистину, как чеширский кот, отличаясь от него лишь тем, что оставил после себя на экране не улыбку, но качающийся указующий перст.
А потом начали валиться новости: в Бристоле утопили статую (рабовладелец, ату его, ату, как жаль, что он помер, как не вовремя, ну да ладно, отыграемся на статуе), в Лондоне демонтировали уже две статуи под бурные вопли восторженной толпы (ату их, ату, как они, паразиты, тут стояли сто лет, давно пора было), выступили профессора и элита: а мы давно говорили, что эти статуи давно пора туды его, в качель, но нас никто не слушал! Какое счастье, что сейчас все прозрели и, наконец-то, послушали! Лучше поздно, чем никогда. В моем любимом заокеанье валят Колумба (редиска, нехороший человек), а в десяти милях от моего дома разрисовывают статую Черчилля под восторженные крики: ату его, он ух какой расист был, стоит тут, понимаешь, сволочь такая. И один единственный смельчак подошел к несчастной статуе, сорвал с нее картонки с проклятиями, отшвырнул их далеко, и пошел оттуда, качая головой. Толпа замерла на мгновение, пытаясь осознать что это было, затем очнулась, в едином порыве повернулась, и понеслось в спину: расист, вот ты кто, расист проклятый!
Пышные похороны, золотой гроб, ритуальные омовения ног на улицах, ритуальное вставание на колени, ритуальное лежание на тротуаре с заведенными за спину руками, увольнения за неверные мысли, высказанные вслух, публично, разграбленные магазины, и ликующая толпа -- есть, мы их сделали! Я теряюсь -- кого их?
Я молчу, так как мне иногда кажется, что в нынешнем сумасшествии не осталось никого, кому можно было бы сказать хоть что-то из всего того, что я думаю. Я заранее прошу прощения, но я не буду давать никаких ссылок, не буду ничего доказывать, не буду с пеной у рта отстаивать свое право на то, чтобы оставаться нормальным разумным человеком. Я читаю: да подумаешь, ограбили магазин Гуччи, у них, во-первых, страховка, во-вторых -- вы видели какие у них цены? Да вам за всю жизнь не заработать столько, сколько у них стоит тележка вещей. Я вспоминаю, конечно: если от многого взять немножко, то это не кража, а просто дележка. Вот и всё, вот и объяснение -- это не кража, это дележка, справедливое перераспределение собственности. После сотен лет угнетения пришла пора делиться. Отчего-то вспоминаю о том, как в период нэпа раскулачили и посадили моего прадеда. У него была крохотная аптека, но она была его собственной. Потому у него взяли что могли -- отобрали, поделили, а его, на всякий случай, ненадолго посадили. Чтоб знал, чтоб больше не рыпался. Прабабушка и прадедушка спрятали тогда шесть золотых червонцев -- три достались маме, три -- моей тете, маминой сестре. На один из этих червонцев мы уехали в Израиль. Спасибо тебе, дорогой прадедушка, столько лет спустя, сам того не зная, ты сумел обеспечить нам самое главное -- свободу выбора.
Сегодня же меня не покидает ощущение, что меня хотят лишить свободы выбора, хотят лишить свободы слова, хотят лишить главного -- свободы мысли. И я с тем, который сорвал картонки со статуи Черчилля, и мне кричат в спину расист. И мне невероятно жалко несчастного, с которого это всё началось -- ужасная смерть, ужасное обращение, ужасное всё, чего уж тут. И я совершенно не желаю обсуждать его личные качества -- никто не заслуживает такой страшной смерти. Но мне хочется прокричать ныне крамольное -- а я тут при чем? А статуи? А магазин Гуччи?
Всё, что я говорю, наивные и чрезвычайно популистские мысли. И, наверное, для того, чтобы сказать что-то умнее, мне надо было бы внимательно изучить соответствующую тематику, вникнуть, понять, осознать. Вот только сомневаюсь я, что даже вникнув и осознав, я стану на колени. Никто не должен ни перед кем стоять на коленях. Не это ли, простите, самый настоящий расизм? В чем, простите, разница? Одни ставят других на колени исходя из неправильного оттенка кожи -- это и есть расизм, самый настоящий.
Все знают определение расиста -- это просто и понятно. Однако определение "не расист" оказалось чрезвычайно сложным. Для себя же я знаю точно одно -- не расист (не антисемит, не русофоб, не ксенофоб, можно подставить всё, что угодно) вовсе не тот, который оголтело любит всех представителей данной расы, национальности, вероисповедания и прочего, вовсе нет. Это тот, который понимает, что в каждом народе есть свои хорошие и свои плохие, и относится ко всем одинаково, вне зависимости от внешних данных -- к хорошим хорошо, к плохим -- не очень. Все люди одинаковые, среди любого множества людей есть свои хорошие и свои плохие. Не бывает идеального хорошего множества людей, ровно так же, как не бывает равноценно плохого. Если, конечно, мы не говорим о какой-то конкретной выборке людей, подобранной по какому-то определенному признаку (к примеру, среди серийных убийц хороших, наверное, мало или нет вообще -- опять банальности говорю, да что ж такое). Бен-Гурион сказал: когда у нас будет вор-еврей, проститутка-еврейка и убийца-еврей, мы точно будем знать, что у нас есть свое государство. И он был совершенно прав -- вовсе не в желании получить воров, проституток и убийц, но в желании получить обычную страну, в которой живут обычные люди -- как хорошие, так и плохие.
Было бы глупо утверждать, что проблемы, как таковой, не существует. Она, несомненно, существует. То, что происходит сейчас, не является, мне кажется, прямым следствием одного-единственного трагического события. Это накопившиеся эмоции и чувства, для которых это самое событие явилось мощным и, по всей видимости, решающим толчком. Проблема есть, и она, несомненно, требует решения. Весь вопрос в том, является ли то, что происходит на данный момент хоть каким-то решением этой самой проблемы.
Я не понимаю и, наверное, не пойму каким образом вандализм, грабежи и публичные наигранные акты покаяния решают эту проблему. Всё это только усугубляет, всё это только вселяет страх и ужас. Расист не перестанет быть расистом, но на данный момент он затаится, чтобы потом, позже, когда предоставится возможность, взять реванш. Это замкнутый круг.
Я не понимаю кто сошел с ума и мне хочется думать, что это я, так как не мог целый мир так стремительно сойти с ума, буквально за неделю. Впрочем, можно, наверное, подумать, что никто не сошел с ума, просто логический выплеск всего того, что копилось десятилетиями. Карантин, думаю, тоже сыграл немаловажную роль -- все устали, все хотят на волю, в пампасы, скакать без седла. Вот некоторые и поскакали как только появилась возможность. Другие же стоят на берегу и мучительно пытаются понять всего одну вещь -- что происходит? Нет, не одну, две -- когда это всё кончится?