Серийные убийцы и Ланвин

Jun 03, 2013 21:10

Я невероятно увлекающийся человек. Мне вдруг становится что-то интересно и я начинаю читать всё подряд, смотреть всё подряд, поглощаю информацию на увлекшую меня тему килотоннами. В период, когда мне интересна определённая тема, я не могу говорить ни о чём другом, кроме этой темы.

Лет десять назад я увлеклась баскетболом -- исключительно как зритель, так как в игре я могу служить, разве что, мячом. Я страстно болела за "Маккаби Тель Авив". Когда по телевизору показывали Евролигу, все знали -- меня нет. Окончательно и бесповоротно. Я была только для тех, кто готов был сидеть, уткнувшись в экран телевизора, кричать -- ты с ума сошёл, ты не умеешь трёх-очковые, куда ты лезешь; ну, давайте, ну давайте же уже -- десять секунд, чёрт бы вас побрал! Я знала имена всех игроков, я кричала тренеру, что он идиот, что не выпускает Шараса, когда даже идиоту очевидно, что сейчас самый правильный момент выпустить именно Шараса; я задерживала дыхание, когда Шарас, наконец-то, выходил и радостно кричала телевизору -- я же говорила, я же говорила! -- когда он делал бросок, который умеет делать только он. Ни о чём другом в этот период я говорить не могла. На любом обеде, ужине, завтраке; на любой вечеринке, о чём бы кто ни говорил, если в беседе участвовала я, беседа, в какой-то неуловимый момент, поворачивала -- слушайте, последняя игра это вообще позор, нет, вы видели Вуйчича -- он что, белены объелся? Они такими темпами в финал вообще не попадут, так же невозможно! А Паркер -- Паркер-то какой умница, если бы не Паркер, закончили бы с разницей не в десять, а вообще в сто! Меня слушали, улыбались, кивали и через какое-то время исчезали -- кто куда, лишь бы подальше. Я не уверена на тему диссертации, но тогда я могла бы написать неплохую курсовую на тему как надо Маккаби играть, кого и когда надо выпускать и что является слабой точкой каждого двухметрового красавца или остолопа, в зависимости от того, проиграли мы или выиграли.

Я болела баскетболом несколько лет, а потом внезапно выздоровела. Я не знаю ни одного игрока, я не уверена в том, что я знаю кто конкретно их сейчас тренирует, хотя у меня и есть идеи на эту тему, я только знаю точно -- евролигу так же, как и тогда, транслируют по четвергам. Этого я не забуду никогда. Впрочем, многие мои близкие тоже. Но сейчас я временно выздоровела.

Через какое-то время меня настигло другое увлечение -- серийные убийцы. Я читала всё, что я могла найти о серийных убийцах, я пыталась понять психологию, я слушала интервью с ними самими, с их адвокатами, обвинителями и свидетелями. Я внимательно слушала психологов, выступавших на стороне обвинения и ещё внимательнее тех, которые приходили со стороны защиты. Я до сих пор, не заглядывая никуда, могу рассказать о недалёком, косноязычном Дамере, известном также, как Милуокский монстр или Милуокский каннибал. Я могу рассказать, что сам термин серийный убийца (из всего, что я читала) впервые использовали по отношению к харизматичному, умному и отвратительному Теду Банди, а всех, кто был до него, так "обозвали" уже ретроактивно. Я могу рассказать почему, с психологической точки зрения, женщина серийный убийца это редкое явление, практически не встречающееся -- не совсем, не будем забывать обаятельную барби Карлу Хомолку, но всё же -- очень редко. Я могу рассказать о Джоне Уэйне Гейси; если напрягусь, смогу даже вспомнить какими детскими травмами пытались оправдать всё, что сделал этот убийца-клоун. Могу рассказать о Берковице и о том, что психологи сломались на нём -- именно у него была замечательная семья и счастливое детство. Правда, он был приёмным -- вполне возможно, что такого рода аномалии заложены на генетическом уровне.

Я могу рассказать о том, что на сегодняшний день существует термин -- "синдром Чикатило" -- это означает, что на государственном уровне отрицается существование серийных убийц. Я могу рассказать, что до сих пор Мексика, к примеру, больна синдромом Чикатило. Даже сейчас, хотя прошло много времени, я могу рассказать обо всём, что я прочитала о психологии серийных убийц. Я не знаю на тему диссертации, но очень неплохую курсовую работу на эту тему, я могла бы написать легко. Я не могла говорить ни о чём другом. На любом обеде, ужине, завтраке; на любой вечеринке, о чём бы кто ни говорил, если в беседе участвовала я, беседа, в какой-то неуловимый момент, поворачивала к серийным убийцам. Я объясняла в чём разница между теми, кто просто убивает и теми, кто как, к примеру, BTK -- Деннис Рейдер, часами мучают своих жертв, издеваются над ними и получают от этого сексуальное наслаждение. Я могла прочесть длинную лекцию о том, что, в конечном итоге, всё сводится в сексуальному наслаждению -- даже у Берковица с его сорок четвёртым калибром и выстрелами в упор.

Люди слушали, кивали, осторожно отодвигались, осторожно интересовались почему меня это так интересует, нервно смеялись и переводили разговор на другую тему -- какие замечательные нынче погоды, не находишь?, -- спрашивали они меня, а я мучительно пыталась понять как же можно привязать мою любимую тему к замечательным погодам.

Через какое-то время я выздоровела. Я перестала говорить о серийных убийцах. Я помню многое, что я читала когда-то; но сейчас, когда я это пишу, я вдруг поняла, что я даже не могу вспомнить имена The Hillside Strangler -- хотя когда-то я знала их наизусть. Я временно выздоровела.

Моё следующее увлечение не заставило себя долго ждать. Я увлеклась темой воров в законе. Я читала, смотрела, слушала, впитывала. Я прочитала биографию отца-основоположника -- Мишки Япончика. Прочитала о его правой руке -- Нафталии Френкеле, который из обычного налётчика превратился в генерала-лейтенанта НКВД и стал кавалером двух орденов Ленина. Я узнала о том, что само это явление было создано государством, с интересом читала и смотрела о том, насколько это было выгодно и невыгодно. Жадно прочитала о сучьей войне и искренне сочувствовала тем, кто ушёл на фронт, искупил, вернулся, нарушил, попал назад -- зарезан. Я нашла всё, что смогла о
Васе Бриллианте, одном из немногих, никогда не отошедших от воровских законов и пробывшим по ту сторону забора более сорока лет. Одном из ярчайших представителей криминального мира. Вася Бриллиант -- великий карманник. Как учил нас Глеб Жеглов, карманники самые квалифицированные воры, оттачивающие своё мастерство годами, десятилетиями. Прочитала и послушала о том, что как только воры в законе перестали быть нужны власти, власть немедленно попыталась от них избавиться. Их подсаживали в камеры к смертникам, которым было уже всё равно; которые не боялись и не уважали никого и ничего; которые планомерно уничтожали "сливки" криминального мира. Я читала про сходки в сегодняшние дни; прочла биографию Вячеслава Иванькова --Японца, послушала с ним интервью. Поразилась тому, что он совсем не дурак -- кто угодно, но совсем не дурак. Я читала, смотрела, искала материалы -- я хотела понять явление. Мне было интересно откуда оно взялось, что это значит, существуют ли они сегодня и что это вообще такое. Прочитала о том, что петицию за освобождение Японца подписали, в частности, Кобзон и Фёдоров. Недоуменно пожала плечами и пошла читать дальше.

Я не могла говорить ни о чём. Я могла говорить только о ворах в законе. На любом обеде, ужине, завтраке; на любой вечеринке, о чём бы кто ни говорил, если в беседе участвовала я, беседа, в какой-то неуловимый момент, поворачивала к ворам в законе. Я объясняла про НКВД, рассказывала о сучьей войне, цитировала воровской кодекс и без устали рассказывала всё, что я успела узнать на эту тему. Я не скажу за диссертацию, но очень неплохую курсовую работу на эту тему, я могла бы написать легко.

Люди слушали, нервно улыбались, кивали, спрашивали почему меня это так интересует и, на всякий случай, отодвигались подальше. Разумеется, кроме тех, кто меня хорошо знал -- именно они знали, что это бесполезно. Я всё равно не замолчу. Я не могу иначе -- я могла или молчать совсем, или говорить о ворах в законе. Молчать совсем я, кажется, вообще не умею.

Через какое-то время я выздоровела. И сейчас я уже не могу вспомнить половины имён даже самых знаменитых воров в законе, которые раньше знала, даже проснувшись среди ночи. Впрочем, я не сомневаюсь в том, что если я мельком прочитаю что-нибудь из того, что читала, я немедленно всё вспомню. Но на данный момент эта тема меня интересует значительно меньше, чем раньше. Я временно выздоровела.

Два года назад на меня со всей силой обрушился неведомый мне ранее мир обуви. До недавнего времени я знала, что мой размер продаётся исключительно в детских магазинах и весь мой выбор это -- выбрать ли мне вот эти чёрные с липучкой, или вот эти серые со шнурками. Нет, пожалуй, чёрные, на серых чего-то там искрится и сверкает -- не пристало. И тут оказалось, что мой размер бывает. Не где-то там на Марсе, хотя я и понимаю, что сейчас я нахожусь почти на Марсе, а вот тут, совсем рядом -- на расстоянии одного клика мышкой. Я смотрела на красивые картинки и, верная самой себе, начала внимательно изучать тему. Я читала биографии дизайнеров, истории создания обуви, кому они делали дизайн и прочее, прочее, прочее. Но тогда мне это быстро надоело -- поскольку я ужасающая жадина, я решила, что то, что стоит столько, сколько там написано, я всё равно не куплю; купила одну пару по цене дома на Канарах под эгидой "это мне на всю жизнь!", и временно выздоровела.

Обычно, мои увлечения длятся, как минимум, несколько месяцев. Поэтому то, что это увлечение, которое (исключительно теоретически) могло сильно пошатнуть мои финансы, закончилось почти не начавшись, меня очень обрадовало. Но несколько насторожило. Я знала, что в любой момент может начаться приступ. Приступ не заставил себя долго ждать -- всего-то до этого апреля. Он начался внезапно, коварно, напал на меня из-за угла и полностью поработил. Я начала читать о моде -- о домах моды, о дизайнерах, их биографии, как они начинали, что они сами умеют, кто сегодня на самом деле, к примеру, придумывает платья, выходящие под названием "Шанель".

Я могу вам рассказать, что Ланвин -- это самый старый дом моды из всех, существующих на сегодняшний день. Каждый раз, когда я вижу вещи Ланвин, у меня на глазах слёзы -- первые слёзы, это слёзы гордости. Я горжусь тем, что ведущий дизайнер Ланвин израильтянин, закончивший то же учебное заведение, которое сейчас заканчивает моя близкая подруга. Я горжусь -- во мне очень силён относительный патриотизм и сопричастность. Второй поток слёз -- реакция на цену, которая мне больше напоминает телефонный номер. Иностранный. Я поняла, что купить сумочку Ланвин я смогу в одном из двух случаев: когда у меня будет дом, гараж и три БМВ в гараже: если я одну из них смогу продать (право слово, для чего мне целых три), то я смогу добавить совсем чуть-чуть, и сумочка будет моя. Второй вариант, который я обдумывала, непосредственно относится к первому потоку слёз. Я подумала -- ему, этому израильскому дизайнеру, наверное, грустно и одиноко в этом его Лос-Анджелесе, а я приеду, поговорю с ним на иврите, надену красивое платьице... Страничка в википедии оповестила меня о том, что он совсем другой ориентации и соблазнять его платьями совершенно бессмысленно. Посему, пока я не продам третий БМВ, не видать мне Ланвина -- ни как ушей, ни как почек, ни как селезёнки.

Я могу рассказать о том, что Джимми Чу был протеже принцессы Дианы, что он до сих пор хранит ту пару обуви, которую не успел ей отдать. Что лично он почти не имеет никакого отношения к существующей на сегодняшний день марке "Джимми Чу". Я могу рассказать, что "Прада" перенесла большУю часть своего производства в Китай, при этом цены остались такими же, будто они продолжают их вручную делать в Италии. Я могу рассказать, что платья Лилли Пулитцер изумительны -- особенно мне нравится то, что размер двойной ноль у тех моделей, которые они рекомендуют покупать на размер больше (маломерки), мне подходят просто замечательно. Очень жалко, что таких моделей всего две. Или три. Впрочем, хорошо, что так -- иначе не избежать мне финансовой ямы.

Я могу сделать безвозмездную рекламу святому туфлей -- Джону Флювогу. Половину своей жизни я была убеждена, что создатели обуви на каблуке -- потомки испанских инквизиторов. Каблуки это, может, и красиво, но сделаны они исключительно для тех, кто любит острые ощущения. Ходить на каблуках можно только считая метры -- от машины до двери два, потом до столика ещё два, за столиком незаметно снять, до туалета ещё четыре и не забыть назад до машины. Протянуть можно. Познакомившись с туфлями Флювога, я поняла, что он потомок святых. В его туфлях на каблуках можно не только ходить, но даже бегать. Иногда мне кажется, что меня обманули -- иногда мне кажется, что я в кроссовках, а каблук, на самом деле, мне померещился. Дорогие представители фирмы Флювог, если вы это читаете -- я не хочу многого, мне не надо денег, мне, пожалуйста, если можно, пару, которая выйдет в октябре -- вы прислали мне картинку и я теперь не могу спать. Во-первых, я их хочу, во-вторых, мне, скорее всего, такими темпами, придётся продавать почку. Подарите их мне, пожалуйста, что вам стоит. Единственный недостаток этих туфлей в том, что большинство из них не существует моего размера. Я счастливая обладательница двух пар, которые они советуют покупать на размер-два больше -- поэтому их самый маленький размер мне совсем чуть-чуть велик. Но совсем чуть-чуть -- какие, право слово, пустяки.

Они не только удобные, они невероятно красивые и удивительно особенные. Не спутаешь ни с кем. Они такие красивые, что меня останавливают люди на улице, чтобы сообщить мне о том, что у меня совершенно невероятные туфли. И я, конечно, тоже -- говорят они смущаясь, продолжая смотреть на туфли. Я их понимаю -- иногда мне тоже кажется, что на фоне этих туфлей я проигрываю. Моя подруга, которая пошла со мной в этот магазин, не собиралась покупать туфли. Совсем. У неё были планы купить джинсы. Согласитесь, джинсы это совсем не то же самое, что туфли. Она вышла с двумя парами так быстро, что ни я, ни она, не успели сообразить как же это так получилось.

Я пропала в мире моды. Я не могу сейчас говорить ни о чём, кроме как о платьях Herve Leger (особенно вон то, фиолетовое с синим, просто ах), сумках Фенди, туфлях Маноло Бланик, Джимми Чу и Прада. Я могу рассказать вам чем отличается анилиновая кожа и почему она лучше; я могу рассказать вам о жаккарде; я могу рассказать вам о том, какой должна быть колодка у туфлей, так, чтобы двенадцати-сантиметровый каблук можно было носить только со слезами радости, что эти туфли у вас есть. Но я категорически пока не в состоянии говорить ни о чём другом. Разве что о работе. Я говорю двенадцать часов в день о работе, ещё два о туфлях, платьях и сумках и после этого они мне снятся, так как мне не хватило этих двух часов. Диссератцию я, может, и не потяну, но очень хорошую курсовую -- хоть сейчас.

Я точно знаю, что выздоровею. Надеюсь, что это произойдёт достаточно скоро. Эту тему я практически полностью изучила. А поскольку теоретик я значительно лучше, чем практик, болезнь, надеюсь, пройдёт относительно безболезненно. Мне бы вот только ещё сумочку, платье, босоножки и.....

я, стёб

Previous post Next post
Up
[]