Марк Меерович
Марк Меерович
Большой текст про Марка и …..
В ноябре 2006 года мы с Ларисой Пискуновой, а также с ее тогдашней студенткой Наташей Анферовой поехали в Польшу на конференцию организованную в Поронине Якубом Садовски и Зузанной Гребецки о «городах советских людей». На конференции состоялось знакомство с множеством коллег, и завязались связи, в последствие сильно повлиявшие на нашу жизнь.
По дороге в Поронин (место отмеченное известной фразой, музеем и соответствующим фильмом «Ленин в Польше») у нас была пересадка в Кракове. К нашей Екатеринбургской делегации включавшей еще и Марию Литовскую присоединялись другие участники, в том числе Михаил Тимофеев и Людмила Кривцова из Иванова.
До нашего поезда было еще пара часов, и польские студенты повели нас смотреть Краков. Мы шли, рассматривали Вавель и другие достопримечательности, а в нашей компании двое мужчин в черных пальто, постоянно с жаром, о чем то говорили почти, не обращая внимания на польский город и других экскурсантов. Позже выяснилось, что один из них был приехавший из Берлина архитектор, историк, писатель Дмитрий Хмельницкий, а второй приехавший из Иркутска архитектор, историк Марк Меерович.
Конференция была хорошей, интересной, рабочей, душевной. У нас с Ларисой был доклад о строительной жертве как мифологическом механизме конструирования нарратива городской идентичности, и мы рассматривали разные свердловско/екатеринбургские сюжеты и образы от Храма на Крови, Жукова на коне, до мафиозных кладбищ. Фотографии нам делал Тимофей Радя, тогда еще просто студент философского факультета. Мы уже занимались советским опытом и спецификой города как социально-культурного объекта, но конструктивизму и тем более жилищному строительству еще предстояло стать нашим «предметом».
Доклад Марка я помню плохо, помню впечатление добротного научного высказывания. Меня зацепила фраза, которая соотносилась с моими интересами, и которую я позже много раз буду встречать в текстах Марка, о том, что сталинским городам потребуются центральные площади для проведения парадов и выполнения идеологических функций. Ориентирование строительства на такие площади будет одним из симптомов отхода советского градостроительства от концепции «города сада».
На конференции была еще группа молодых московских архитекторов поклонников сталинской архитектуры «Иофан». Такое типичное молодежное пижонство. Они показывали слайды виртуальной Москвы, как было бы хорошо, если бы Дворец Советов был бы построен и как он играл бы вместе с со сталинскими высотками.
В кулуарах архитекторы устраивали яростные баталии.
Разница во времени между Екатеринбургом и Польшей 4 часа. Глубоким ранним польским утром, мы уже не могли никак оставаться в постели и вышли во двор. На детской площадке на качелях качалась одинокая фигура иркутянина Марка. Он уже давно там качался.
После конференции мы с Ларисой остались на два дня в Кракове. К нам присоединились Дмитрий и Марк. В этот раз мы осматривали Краков вместе, точнее мы видели, как осматривают город архитекторы. Это было не забываемое зрелище. У нас просто раскрывались глаза, распахивались, когда они начинали, что то обсуждать, показывать, дебатировать. Скрытые для профана архитектурные структуры, элементы, перестройки и добавления, цитаты и трансформации: все это неожиданно становилось видимым. Естественно мы обсуждали много тем, и было очень приятно, когда уже через много лет, Марк с удовольствием вспоминал то наше общение.
У Марка в суждениях всегда была заметна цельность и даже жесткость. И было понятно, что эта жесткость оформилась, если не говорить о личной, персональной истории, «в противостоянии с традицией», такой способ сохранения. Однако если Дмитрий был, что называется, непробиваем для диалога, монологично неустранимо последователен, то Марк живо откликался на реплики и суждения и интеллектуально был очень подвижен. Сразу было понятно, что у него высокая академическая культура. С другой стороны по различным репликам, чувствовалась принадлежность к движению Методологов Щедровицкого. Как щедровитянин Марк очень конструктивно обрабатывал эмпирический материал и выстраивал строгие работающие концепции, однако чувствовалась некоторая чисто функциональная ориентированность его научного поиска.
В последний раз я виделся с Марком, год назад во время его визита в Екатеринбург для публичной лекции в магазине «Пиотровский». Перед лекцией я провел ему экскурсию по конструктивистским объектам. Он попросил, что бы мы сделали полный круг вокруг Городка Чекистов, что бы он мог его нормально оценить. Когда мы шли между Городком Чекистов и военным городком Штаба Округа, я рассказывал о молодом архитекторе Дукельском создателе военного городка, расстрелянного в 1937 году. Марк оценивающе посмотрел на то как арт декошный военный городок, соотносится с аскетичным конструктивистским чекистским и сказал: «Видно, что молодого человека хорошо учили. Талантливый был».
В самом нашем городке его удивило расположение 13 корпуса с санчастью. Общественное и жилое пространство совмещены в одном здании и это вопреки лозунгам о функции вынесенной на фасад, внешне не заметно.
Мы обсудили специфику употребления, и «широту» значения слова конструктивизм. Марк придерживался строгой ригористической позиции. «конструктивизмом» можно называть только постройки членов ОСА, а выражение стиль конструктивизм не верно в принципе. В соответствие со строгостью употребления термина, в сфере градостроительства, главной темы Марка, выражение «конструктивистский город» или еще что подобное встречающееся в литературе или устном выступление показатель неграмотности.
При этом Марк подчеркивал, что его интересуют фундаментальные вопросы принятие решений в градостроительстве и последствия этих решений, внутренняя мотивировка решений, политическая борьба вокруг этих решений. В контексте этой позиции различные дискуссии о стилеобразовании, вопросы о специфике фасадов «мне не интересны», «я этим не занимаюсь».
Не входили в дискурс Марка и различные культурологические описания оценки в виде переходов от Культуры 1 к Культуре Два.
С одной стороны, Марк все это отодвигал, как темы которыми он не занимается, с другой естественно, за этим стояло и некоторая оценка, всех этих «спекуляций» как чего то внешнего по отношению к главным научным задачам которые советская, и затем постсоветская наука не решила и не поставила в серьезном виде, или по политическим мотивам или просто в силу привычных шор.
Однажды я даже написал Марку критическое письмо по поводу его оценки «гендерного» вопроса.
На лекции в «Пиотровском» одна из слушательниц попросила его оценить «гендерный лозунг» «освободим женщину от кухонного рабства» подразумевающий, что в конструктивистских жилкомбинатах создавалась инфраструктура: столовые, прачечные, детские сады и т.п.
Марк резко ответил, что это не гендерный вопрос, а производственный, вопрос об эксплуатации. Смысл всей этой инфраструктуры был, в том что бы вовлечь женщин в производство, что заработная плата рабочих была сознательно сделана такой, что бы семье было невозможно жить на одну зарплату, и что бы все население соцгородов было вовлечено в производство. Тема связи промышленного производства и жилого строительства была важнейшей для Марка, поэтому он и выразился резко. И тут как и проявляется и главные достижения Марка в переориентации традиционного научного описания событий ранних лет советской власти. В то же время резкость отрицания слова «гендер» как чего-то отвлекающего от главного, то же показательна. С одной стороны это отрицательное отношение к словесной эквилибристике заполонившей гуманитарное знание, с другой это, вполне понятное в случае Марка, игнорирование реального научного и политического значения гендерных исследований, которые собственно и формировались как форма анализа механизмов эксплуатации и неравенства проявляющейся как раз и через механизмы вовлечения женщин в производство (double burden).
Это подводит нас к опросу о характере методологии Марка и том сдвиге в историографии процессов модернизации, которые его работы инициируют.
Марк писал внешне не яркие, традиционные академические работы по вопросам связанным с какими-то не до конца освещенными вопросами градостроительства, жилищной политики и т.п. В результате, менялось представление не столько об истории архитектуры, сколько сам большой нарратив о советской индустриализации, ее характере и последствиях.
В результате всплывала на видимую поверхность структура современных городов с глубокими колеями path depended , из которых нам еще выбираться и выбираться. Эффективность индустриального и жилищного строительства измеряемая в голых цифрах полученных тон чугуна и стали и последующих снарядов и танков игнорирующая вопросы экономических издержек, за что приходиться расплачиваться десятилетия спустя. Сам характер и нацеленность индустриализации. Разница между лозунгами и реальными целями.
Один из главных специалистов современной философии истории Франк Анкерсмит описывает существование и сосуществование различных концепций истории, как соревнование нарративов. В какой то момент базовые образы, метафоры лежащие в основание господствующего нарратива престают работать, и оказываются смещены новыми. Сам процесс смены может быть незаметен для того кто погружен в процесс, находится внутри него. В этом смысле работы Марка связывающее воедино специфику состава жильцов соцгородов, их жилищные условия, характер производства, насильственный характер переселений и ведомственную структуру решения социальных вопросов с характером коллективизации, с закупкой американского и немецкого оборудования заводов и т.п. создавали связный вариант нарратива противостоящих привычному советскому рассказу о первых пятилетках. Отдельная работа Марка могла казаться фрагментарным явлением описывающим частный вопрос, но вместе они меняли панораму истории, потому что сейчас о характере советской жилищной политике и социально экономических вопросах с ними связанными можно говорить, только с учетом того, что то что сделал Марк становиться само собой разумеющимся. Интересно наблюдать как темы когда то впервые описанные Марком теперь становятся частью широких популярных разговоров об истории, появляются в публицистике и т.п и не всегда с ссылками на того кто начал об писать когда-то.
В тоже время, можно, заметить, что Марк наглядный пример, того, что в современной науке описывается как множественности разноскоростных времен. Разности времен (темпоральности) как собственно истории, так и историографии.
Его работы противостоят традиционному советскому нарративу и открывают новые исторические горизонты. Это так, но одновременно его методологическая функциональная жесткость делает его работы нечувствительными к методологическим поискам в рамках других походов и схем активно работавших в последние десятилетия и раскрывающие исторические горизонты прошлого в дополнительных измерениях. Это подходы, языки, языковые игры и собственно способы составления истории, рассказывание истории в 21 веке.
Пример с гендером или Культурой два или с постконструктивизмом это самые простые наглядные этого явления, но есть еще один связанный с этой темой ракурс.
В работах Марка за жилищной политикой и архитектурным творчеством вскрывается, подчеркну всегда вскрывается всесилие большевистской власти, которая лепит под себя страну. Паралельно с этим она ведет пропагандистскую шумиху обеспечивающую правомерность творимого насилия. Идеология, пропаганда лживы. Пятилетние планы не выполняются вопреки праздничным рапортам. Любые планы срываются, на местах хаос в силу не реалистичности управления и планирования. Однако большевистскую власть это мало волнует. Для нее не существенен этот разрыв декларируемых планов и реальности. И связано это с ее подлинными целями превращения общества в пластичную массу, а страны в военный лагерь готовящийся к большой войне вопреки гигантской цене.
В такой картине истории, можно увидеть подобие советологических подходов середины прошлого века (так называемой тоталитарной школы).
Получается некоторый историографический пародокс. Настаивая на детальном анализе источников, обращаясь к различным скрытым механизмам принятия решений и прочим серьезным научным походом Марк, на выходе оказывается с историографическим продуктом середины прошлого века. До Шейлы Фитцпатрик и ревизионистской школы, до все антропологических и лингвистических поворотов и прочего.
Монолитная власть определяющая все и вся.
Но нужно понимать, что такой взгляд на работы Марка возникает у того, кто работал с различными постконструктивистскими походами, занимался механизмами конструирования монологичной истории, различными постколониальными аспектами и проч и проч вариантами демонстрирующими сложный характер социальной реальности и форм ее объяснения. Но для Марка это было не актуально, потому что перед ним стояли другие задачи. Другая актуальность.
Лариса рассказала, что поехала в Москву на школе музейной активности с нашим проектом о реконтекстуализации конструктивизма в городской жизни. Вышла ранним утром из гостиницы и картинка перед ней напомнила ей ту ситуацию в Поронине в 2006 году. Пришел образ Марка на качелях. Когда она пришла на заседания школы в смартфоне появилась информация об уходе Марка.