Звуки музыки
В субботу шла мимо цветомузыкального фонтана. Ну представьте: жаркое такое утро превращающееся в день, на Московской народу немного в основном все прогуливаются и прогуливают детей именно около фонтана, прокатчики детских машинок покрытые индейским загаром щурятся на прогуливающихся, связка надутых гелием фольговых шаров разных форм бликует на солнце и словно бы вот-вот все вокруг нечаянно подожгет и... играет в фонтане песня Шуфутинского "Еврейский портной".
Фонтан работает, но, честное слово, эта песня уничтожает всю прохладу, она ползет мухой по сонному пыльному асфальту и кажется, что тебя вот-вот стошнит.
В подземном переходе к автовокзалу коммунальщики в оранжевых жилетках подметают кривые и косые ступени. подметают безапелляционно, не обращая внимания на спускающихся. Не задели тебя метлой - повезло. В сыром прохладном переходе цыганки разложили на газетах копеечную в стразах и блестках обувь и тянут: Деваааааачки, пааадходим, распраадааажаааа. Старушка разложила жизнерадостные капроновые мочалки. Слева у стены никого, кроме деда, которые принес простенький усилитель и какую-то маленькую гитару, поставил коробку для подношений и довольно сносно грает полонез Огиньского. Но дребезжащий словно салунное пианино звук усилителя искажает само понятие "полонез" напрочь и наполняет пространство перехода своей громкостью и неуместностью, начинаешь бояться как бы ударная волна не снесла тебя. Выбегаешь. На выходе продавцы цветов рассуждают о том, какие розы не котируются.
Вечер. Купили мороженое, сели на лавочку, поставили сумки. Дочка отбегает к песочнице. На балкон соседнего дома выходит субъект в нижней майке и начинает пьяным голосом , похожим по тембру на голос Шнурова петь какую-то песню про то, как весь класс ушел воевать в 41-м. Слова повторяет одни и те же, потому что вспомнить все никак не выходит. Дочка пытается разглядеть, что за дядька так раздухарился, но перед его балконом-дерево. Среди ветвей мелькает майка, лицо певца скрывают листья.
Городу отчаянно не хватает музыки.
Фонтан работает, но, честное слово, эта песня уничтожает всю прохладу, она ползет мухой по сонному пыльному асфальту и кажется, что тебя вот-вот стошнит.
В подземном переходе к автовокзалу коммунальщики в оранжевых жилетках подметают кривые и косые ступени. подметают безапелляционно, не обращая внимания на спускающихся. Не задели тебя метлой - повезло. В сыром прохладном переходе цыганки разложили на газетах копеечную в стразах и блестках обувь и тянут: Деваааааачки, пааадходим, распраадааажаааа. Старушка разложила жизнерадостные капроновые мочалки. Слева у стены никого, кроме деда, которые принес простенький усилитель и какую-то маленькую гитару, поставил коробку для подношений и довольно сносно грает полонез Огиньского. Но дребезжащий словно салунное пианино звук усилителя искажает само понятие "полонез" напрочь и наполняет пространство перехода своей громкостью и неуместностью, начинаешь бояться как бы ударная волна не снесла тебя. Выбегаешь. На выходе продавцы цветов рассуждают о том, какие розы не котируются.
Вечер. Купили мороженое, сели на лавочку, поставили сумки. Дочка отбегает к песочнице. На балкон соседнего дома выходит субъект в нижней майке и начинает пьяным голосом , похожим по тембру на голос Шнурова петь какую-то песню про то, как весь класс ушел воевать в 41-м. Слова повторяет одни и те же, потому что вспомнить все никак не выходит. Дочка пытается разглядеть, что за дядька так раздухарился, но перед его балконом-дерево. Среди ветвей мелькает майка, лицо певца скрывают листья.
Городу отчаянно не хватает музыки.