Квартирный вопрос их не испортил
Если бы я был старожилом Афин, я рассказал бы красивую и древнюю легенду, как Афина время от времени появляется в городе и с какого-нибудь холма разглядывает горожан. Возможно, она даже спрашивает себя, а изменились ли горожане внутренне, испортил ли их квартирный вопрос. Впрочем, ответ на последний вопрос очевиден, не испортил.
Если бы я был греком, я бы рассказал красивую и древнюю легенду про вечно юную богиню за бокалом белого вина, тарелкой с фисташками и непременным фрапе, в который все же не добавляют сгущеного молока (хотя должны).
А поскольку я не грек и не афинский старожил, то охотно верю и в белое вино с фисташками, и в то, что вот так запросто можно увидеть ее.
Она была восхитительна в своей мудрости, одиночестве и соблазнительности. Улыбка мудрости пополам с озорством перетекала из одного уголка рта в другой.
Она с благосклонным молчанием принимала чужой восторг, она одаривала город лаской и удовольствием. Она ждала сову, или, возможно, Посейдона, чтобы поспорить с ним еще раз на желание. Или, возможно, человека, способного не убояться, узнать и восхититься.
В общем, это была сама Афина. Величественная, юная и красивая.
Кстати, совы я так и не дождался. Зато дождался котейко. У котейка было совиное выражение морды и в глазах светилась
ну и кто тут приперся? мурррость - мудрость, помноженная на ленивое пропускание через себя бытия в этом лучшем из миров.
А вот это - ее город.
Распластанный по широкой долине, невысокий, разморенный солнцем и низкими налогами близостью моря. Заполненный граффити. Со вкусом оливкого масла - если не почувствовать вкуса, то кажется непривычно ужасным.
Город, не пытающийся понравиться, в отличии от любимых Салоник. Полный себя и несуетной размеренной жизни, прерываемый иногда возгласами "Охи!" против Евросоюза с его быстрым деловым ритмом.
С вечным Акрополем, нависающим над его сердцем, и нетуристическими, выеденными китайскими оптовыми магазинчиками полупустыми улочками.
С роскошными аллеями Глифады и Вульямени, с тонко очерченой полосой пляжей, льнущих к теплому Эгейскому морю.
Грязный, роскошный, обшарпанный, новый. Кинематографичный...
Город, обласканный Афиной, и с вечным фрапе с утра до ночи...
Но я увлекся, ибо хотел рассказать совсем о другом. О том самом споре черноволосой черноокой красавицы Афины с курчавым душкой Посейдоном.
А история закончилась так. Посейдон, разочарованный результатом, сказал : " Слушай, обидно, клянусь, обидно, ну, ничего не сделал, да..."
А потом добавил: "Не-е, я не злопамятный. Просто, память хорошая. Ничего, афиняне, еще вспомните. Еще позовете. Коня белого пришлете..."
Афиняне при упоминании коня встревожились и решили на всякий случай замаслить Посейдона большим храмом, не хуже Парфенона. А чтобы Афина не обиделась, воздвигли его подальше от города. На самой оконечности Аттики, мысе Сунио.
Расстроганный храмом Посейдон смилостивился и сказал, что ладно, так и быть. если удержитесь от своих Афин и пробудете в храме до заката солнца, я исполню желание.
Так и повелось. Желание, загаданное на закате в храме Посейдона, исполняется. По уверению службы поддержки Посейдона.
Я думаю, этому можно верить, поскольку люди, не испорченные квартирным вопросом, лгать не будут...
Если бы я был греком, я бы рассказал красивую и древнюю легенду про вечно юную богиню за бокалом белого вина, тарелкой с фисташками и непременным фрапе, в который все же не добавляют сгущеного молока (хотя должны).
А поскольку я не грек и не афинский старожил, то охотно верю и в белое вино с фисташками, и в то, что вот так запросто можно увидеть ее.
Она была восхитительна в своей мудрости, одиночестве и соблазнительности. Улыбка мудрости пополам с озорством перетекала из одного уголка рта в другой.
Она с благосклонным молчанием принимала чужой восторг, она одаривала город лаской и удовольствием. Она ждала сову, или, возможно, Посейдона, чтобы поспорить с ним еще раз на желание. Или, возможно, человека, способного не убояться, узнать и восхититься.
В общем, это была сама Афина. Величественная, юная и красивая.
Кстати, совы я так и не дождался. Зато дождался котейко. У котейка было совиное выражение морды и в глазах светилась
ну и кто тут приперся? мурррость - мудрость, помноженная на ленивое пропускание через себя бытия в этом лучшем из миров.
А вот это - ее город.
Распластанный по широкой долине, невысокий, разморенный солнцем и низкими налогами близостью моря. Заполненный граффити. Со вкусом оливкого масла - если не почувствовать вкуса, то кажется непривычно ужасным.
Город, не пытающийся понравиться, в отличии от любимых Салоник. Полный себя и несуетной размеренной жизни, прерываемый иногда возгласами "Охи!" против Евросоюза с его быстрым деловым ритмом.
С вечным Акрополем, нависающим над его сердцем, и нетуристическими, выеденными китайскими оптовыми магазинчиками полупустыми улочками.
С роскошными аллеями Глифады и Вульямени, с тонко очерченой полосой пляжей, льнущих к теплому Эгейскому морю.
Грязный, роскошный, обшарпанный, новый. Кинематографичный...
Город, обласканный Афиной, и с вечным фрапе с утра до ночи...
Но я увлекся, ибо хотел рассказать совсем о другом. О том самом споре черноволосой черноокой красавицы Афины с курчавым душкой Посейдоном.
А история закончилась так. Посейдон, разочарованный результатом, сказал : " Слушай, обидно, клянусь, обидно, ну, ничего не сделал, да..."
А потом добавил: "Не-е, я не злопамятный. Просто, память хорошая. Ничего, афиняне, еще вспомните. Еще позовете. Коня белого пришлете..."
Афиняне при упоминании коня встревожились и решили на всякий случай замаслить Посейдона большим храмом, не хуже Парфенона. А чтобы Афина не обиделась, воздвигли его подальше от города. На самой оконечности Аттики, мысе Сунио.
Расстроганный храмом Посейдон смилостивился и сказал, что ладно, так и быть. если удержитесь от своих Афин и пробудете в храме до заката солнца, я исполню желание.
Так и повелось. Желание, загаданное на закате в храме Посейдона, исполняется. По уверению службы поддержки Посейдона.
Я думаю, этому можно верить, поскольку люди, не испорченные квартирным вопросом, лгать не будут...