ПРАЛАЙЯ 94 год
ПРАЛАЙЯ, 94 год
Знал что сделаю это. Однажды сделаю. Задумывался уже в 17, 18 ть..
Иногда, внезапно, посещало это озарение, осознание, предвкушение. Скоро это произойдет. Тогда я перестану быть просто человеком. Выпаду, покину, ту вертикаль или горизонталь жизни, по которой шел вместе со своим поколением, за предыдущим, перед последующим.. Из динамики жизни, времени, в монументальность статики, вечности. Из тепла, в холод. Из молодости, веселости, дружбы, в одиночество, еще не знал что трагизма, не ведающего возраста и такого глубокого сейчас. Из экстра в интро. Из самодовольного спора с кем-то, в расщепление, в разлом самого себя, в шизофрению, в бессонницу, во вздрагивание и крики среди ночи. В войну с самим собой. Конечно, обо всем последнем я не знал. Думал что будет только одиночество и книги.
Те, до меня, каждый в свое время, сделали это. Подходило мое. Друзья, родные, все знали что скоро это будет. Были предупреждены. Родные знали что скоро съеду от них по другому адресу и буду заходить только раз в неделю. Друзья, знали что однажды исчезну. Что при встрече не буду подходить и здороваться за руку. Только кивком головы. Ничего личного. Просто, так нужно мне. На сколько? Или на всегда? Или до встречи, но на совершенно иной основе? Не знал..
3 марта 94 го, Леша помог мне донести вещи, книги, компьютер, по моему новому адресу.
Хозяйка Клавдия Тимофеевна. Приятная женщина. Прекрасной души. Состояла в какой-то религиозной конфессии с центром в Европе. Что-то современное, радужное, поющее песни, улыбающееся. "Христос нам завещал любить".. Любила ставить кассеты с этими веселыми, банальными песнями на неизвестном языке. В комнате отведенной мне также стояли какие-то ее иконки, изображения, красивые, нарядные куклы.
Я приволок с собой огромную "Всемирную историю человечества", в 10 томов. Каждый килограмма три, четыре, весом. Должен был прочесть. Военную энциклопедию, Ницше, Mein Kampf, четыре тома Ленина, избр сочинений, Коран, Платон.. И т.д.
Мой дом, мекка моей эстетики, конечно были в Германии 50 летней давности.. Соответствующие фотографии, вырезки, подчеркивающие мой мир, уводящие меня туда, были расположены здесь, в этой идиллии модернового бытового христианства. Приходя домой я видел что Клавдия смотрела мои книги. Там томик Геббельса не так лежит, там еще что-то.. Постепенно, иконки и куколки исчезли.. Однажды пришел и увидел. На отношении не сказалось. Такая же обаятельная, хорошая, теплая. Иногда, даже любила завести об этом разговор. О "них".. Могла сказать, что в своем коричневом пиджаке, черной рубашке, я напоминаю ей именно "тех".. Может быть она видела в этом всем какой-то провиденциальный замысел. Как это принято у них. Мечтала меня обратить. Возможно. Во всяком случае прекрасная женщина. Установил для себя жесткий распорядок. Не меньше шести часов чтения, компьютер, шахматы. Одинокие прогулки вечером.
Вначале все шло как предполагалось. Просто интенсивный набор знаний и эйфория, что все таки, это все со мной..
Первые предпосылки кризиса, взрыва, расщепления, некое легкое шевеление глубин, говорящее о чем-то приближающемся, страшном, едва заметно и тревожно дали о себе знать только через месяц.
Больше не было контекста жизни и банальности, посреди которых иногда вставали вопросы абсолютной, первичной важности. Теперь контекстом стали эти самые вопросы. Днем и ночью. 24 часа. Исчезнув во вне, диалог ушел во внутрь.
Много психологической литературы, о природе мысли, интуиции, сознании и подсознании… Я и Я. Однажды, даже кому-то сказал что там три Я... Это после чего-то из Ницше.
Одиночество, режим, однообразная обстановка. Не было ничего, что позволяло бы мне, какое-то спасительное время быть на поверхности себя. Постоянно внутри. Постоянно против себя а не против кого-то.
Идеология, позиция выбранная из эстетики, формально, не как потребность абсолютного Я, а как красивая, нонконформистская, агрессивная ре-акция на это пресное общество, без понимания абсолютных, самодостаточных, акционных глубин этой идеи, все это уже не работало. Этого было мало. А как прекрасно было раньше, навел кого-то, банального, обычного и недалекого, на эту тему, и уничтожил, сжег. Спокоен и счастлив. Сейчас нет.
Жест, интонация, факты, вскинутая рука, апелляция к символам против вскормленного Ницше, критичного и неотступного самого себя, все это не работает, не побеждает. А если побеждает, вдохновляет, то не на долго. Абсолютные вопросы требуют абсолютных ответов. Мысль как сверло, которое никогда не останавливается в твоей голове. Из истории, обычного накопительства, где обретенный факт или сравнение разрешало задачу, в философию, где каждая достигнутая позиция растворялась спустя короткое время, рождая, иногда еще большее количество вопросов. Процесс, не от бесплотного к плотному, неконкретного к конкретному, от тумана к берегу, а часто наоборот. Без конца. Из историка, идеолога, фашиста, я вошел в ужас философа, экзистанта… Из казавшейся незыблемой крепости, в молекулярный распад.
Параллельно спонтанному философскому метанию шел, можно сказать технический процесс. Сквозь призму определенной литературы, плохо что часто советской, не эстетичной, не гармоничной, именно технической, я исследовал внутренний мир. Природу мысли, интуиции, мыслеобраза, его рождения и т. д.
В отличии от механики, моторики, физики, эта область вплотную приближается к области чистого субъекта, чистого Я. И для меня она впервые была объектом. Продолжительное время.
Такие эксперименты, в таком возрасте, спонтанно, синхронно, без необходимого, последовательного режима, без опытного взгляда проводника со стороны; чем еще это все могло закончится?
Спираль, воля, напрягшаяся, приготовившаяся к действию на примерах восстания, революции и войны, воля блицкрига, должна была быть задействована в столь щепетильной, аккуратной области. Взрыв был неминуем.
Я производил мысль, и я видел ее возникновение, первичный мыслеобраз.. Однажды, эти два параллельных процесса должны были стать антагонистичными, пересечься где-то. Я, смотрящий на мыслеобраз со стороны, и Я, идущий им, слившийся с ним, для определенной завершенной мысли, цели, должны были однажды столкнуться друг с другом..
Так же спонтанно и не режимно шли эксперименты с медитациями, треннингами и т. д. Все по серьезным, специальным книгам. Снова все анархично, непоследовательно, неправильно.
Через, уже месяца полтора, два, философствование достигло своей критичной точки. Кто я? Где я? Где земля? Где небо? Добро? Зло? Бог? Хорошее? Плохое?... Что вообще ЕСТЬ? Добро посредством Зла, Зло посредством Добра… А что же есть… Вел тогда что-то вроде дневника. Жаль что сжег. Это была истеричная, амплитудная кривая, отражавшая мою экзистенцию. Жаль что сжег.. Помню такую запись там: “Нет ни добра ни зла. Есть только любовь к своему делу”.. Жаль что всего не помню.
Одно измерение кризиса было чисто философским. Рухнула вся прежняя система ценностей, если можно было эти обертки назвать системой.
Второе, чисто техническое. Злоупотребление этими глубинными исследованиями, экспериментами..
Третье, думаю, было в переходе на вербальный, рациональный уровень, во всем. Насквозь иррациональная, музыкальная, мистичная личность, внезапно перешла на рациональный уровень. Вместо, постоянно проигрываемой мелодии, там внутри, теперь, были только сухие, нервные обрывки каких-то схем и установок.
Ну и конечно одиночество. Практически полное..
Познакомившись с Армином Меллером, спустя 10 лет, понял, что помимо всего прочего и сугубо личного, дошел тогда до всей полноты переживаний его центральной фигуры, работы - "Фашизм как стиль". Удержание воинского стиля, продолжение марша, несмотря ни на что, не имея при этом ответов на вопросы конечной, абсолютной важности. Позиция воина, впервые в истории, в XX веке, после "смерти бога".. Эта, экзистенциальная, современная и закономерная грань, произошедшего со мной тогда кризиса, всплыла и была расшифрована лишь сейчас.
Судя по всему, аббат Фариа, считавший что мозг поддается развитию так же как и бицепс, был прав как в прямом, так и в переносном смысле, потому что уже через пару месяцев режима постоянного чтения, медитаций, и острого внутреннего дискурса, я буквально ощутил как физически изменяется форма моей головы. Это было давление изнутри на лобную кость такой силы, что у меня возникало желание помочь ему извне, проломав ее. Два года спустя, уже в тюрьме, в подвернувшейся мне книге Лобсанг Рампы, я прочел, что в монастырях Тибета, в подобных случаях, иногда предусматривалось ее просверлить..
Все шиворот навыворот.. Наоборот.. Наизнанку.. Уже после узнал, познакомившись с Дао, Дзен, Кастанедой…, о закономерности этих чудовищных, смертельных процессов. О крушении Мира, потери почвы под ногами, для того, чтобы восстать снова, но уже с наличием понимания всей иллюзорности его, кажущейся незыблемой внешней формы, и всей тонкости, запутанности, внутренних взаимосвязей; и наоборот, невидимой, вечной статики там внутри, под внешней динамикой постоянных смен..
Прошел сам, столкнувшись с максимумом всех этих ужасов. Лишь после узнал.
Работал тогда грузчиком на кондитерской фабрике. Хоть какое-то общение но было. В основном на перерывах, в козла с мужиками. В апреле взял больничные на две недели. Купил за коробку конфет. Теперь, сам был постоянно. В этом максимуме изоляции все и произошло.
Катализатором был технический момент. Подумать, и в то же время "увидеть" как рождается мысль. Эта произвольная операция, впервые не позволила "подумать", произвести элементарную мысль. Одновременно подумать и увидеть не получилось. Не получилось ничего. Возник страх, что теперь эта неудача в произвольном, может работать спонтанно и непроизвольно. И она заработала. Я думал, и я мешал себе думать. Я запускал мысль, и я же сбивал ее на взлете. Все это на фоне страха.
Что здесь чему предшествовало? Технический момент, операционный, послужил катализатором раздвоения? Или же раздвоение, наличествующее всегда в незаметных формах, и обострившееся по причине одиночества и всех этих экспериментов, воспользовалось ими для своей полной кульминации? Ведь одним из условий запрета, большого спектра внутренних техник, является полное отсутствие шизофрении или предрасположенности к таковой. Возможно, второе было главным и первым, а эксперимент был лишь точкой наивысшего проявления. Не знаю..
Борьба с самим собой, в те или иные моменты...
От более плотного, к менее, от большего к меньшему, от видимого к невидимому. Чем более внутреннее и бесплотное ставится целью волевого воздействия, детерминирования, тем сильнее этот антагонизм, этот я, что против меня.
Перенести камень, переставить стул, это элементарно. Разум - физика. Но не дышать, или дышать в ином ритме? Не посмотреть даже один миг, на что-то, находящееся немного в стороне от точки твоего внимания. Движение в долю секунды, твоих зрачков, и ты посмотрел. Скорость зрачка так близка скорости мысли, что не всегда успеваешь препятствовать ей другой мыслью, заряженной волей не делать этого. Так, читая книгу, задаешься целью не смотреть на номер страницы. Читать художественно, отталкиваясь от поворотов сюжета а не от статистики количества страниц. Но стоит лишь вспомнить об этом своем правиле и момент вспоминания совпадает по скорости с движением зрачков. Встать и сделать что-то физическое, это настолько долго, что как одной мыслью направляется, так еще сотней мыслей может сопровождаться, останавливаться, перенаправляться. Зрачки, дыхание, пульс сердца, это уже другое. Следующее, за ними, это уже конец физики. Это мысль. Думать, не думать. Максимум противостояния. Только стоит подумать заставить себя, - не произвести ни одной, той или иной мысли, как сразу же произведешь. Момент воспоминания об этом, совпадает по скорости с запуском этого самого. Или же все таки предшествует, но эта разница во времени, так микроскопична, что не позволяет вставить в нее "волевую заслонку".
При действии направленном на внешние физические объекты есть я, конкретное, физическое и разумное, и есть конкретное физическое не я.
При влиянии на свою тонкую органику, это я уже дифференцируется. Разумное над физическим.
При влиянии на мысль я оказывается в тупике. Его носителем является мысль, выше скорости которой не имеет более ничего, что можно было бы найти в иерархиях Я. Здесь вертикаль воздействия сверху вниз, становится горизонталью вечных антагонизмов...
Кризис, не давший бы о себе знать при обычной, жизненной манифестации своей воли в миру, достиг своей абсолютной глубины в одиночестве, во взаимодействии с самыми тонкими внутренними объектами. Для выхода из него было необходимо стать, перейти, из спонтанного, неорганизованного и повседневного волевого субъекта, в абсолютного, произвольного, тотального. Подчинить своей воле все. И мысль тоже. Уже было нельзя, как раньше, просто, из неизвестного Внутри направлять ее в известное и простое Вне.
Первична Воля. Она ядро. Она выше всего. Она не один из объектов. Она Функция.
Главная. Она не может восприниматься вне Цели. Вне контекста. Вне мотивации.
Кризис произошел по причине отсутствия контекста, Цели.. Следовательно, Воли. Волевого усилия.
Отсутствие целесообразующего, мотивирующего контекста, Цели, и следовательно присущей этому Воли, привело к такому утопанию в дискретных единицах, мыслях. Проще сказать, бесцельность процесса, санкционировала отсутствие, ненужность, дробление Я.
Я, - немыслимо без проекта, воля, - невозможна без мотивации, и цельность, есть следствие первого и второго. Здесь же, не было ни одного ни другого; хирургическое вмешательство, не преследующее ни убийства, ни выздоровления.
Пульс сердца, ритм дыхания, все тонко органичное и так связанное с состоянием психической сферы. Все было запущено природой и двигалось инерционно. Волевое проникновение, недисциплинированного и непостоянного субъекта, в область этого растительного постоянства, полностью его разрушило. Теперь, непостоянство моей воли распространились на то, что до этого было вне ее компетенции. Так, воздух, сопровождаемый вниманием при медитации сознательно в легкие, отказывался идти туда несознательно. Шел в голову, обдавая холодом затылок изнутри..
Выйти, покинуть это пространство, передав снова бразды правления растительной инерции, теперь было невозможно..
Оставалось взять эти бразды в свои руки. Проникнуть до конца в эти глубины, подчинив их. Стать чистым субъектом Воли, как во вне, так и внутри.
Воля. Цель. Контекст.
Функция, выше дискретных единиц. Как Интонация выше слов. Выше функции - Идея.
Клавдия Тимофеевна заметила что, что-то не то. После, я ей сказал что произошло. Причины, о которых я думал тогда.. Поверхностные, чисто технические. Она сказала, что мне нужно влюбиться. Элман, "Эдик", юморной, начитанный эрудит, похожий на Луи де Фюнеса уроженец Кавказа с моей фабрики, сказал то же самое, только другими словами.. Более приземленно.
Об этом есть в трансцендентальной функции Юнга. Такая волевая самоотдача какой-то одной своей функции, мобилизует против тебя все ОНО. Полный уход в сознание, это начало войны против тебя подсознания. Целостный, природный, иррациональный Дионис против сознательного, рационального, дифференцированного Аполлона.
Человек, в 20 лет, с абсолютным доминированием образного мышления, левша не от мира сего, идеалист, художник, поэт, уходит в чистое рацио. Конечно, это все должно было произойти..
Манифестация Воли, Любовь, Идея.. Одно, посредством другого. Без конца.
Дионис и Аполлон. Воля и Любовь. Музыка и Революция. Без конца.
Любовь контекст.
Воля функция.
Не справившись с этим взрывом, кризисом, я, можно сказать, бежал тогда из своего затворничества на улицу. К друзьям. В молодость..
В своем одиночестве прожил тогда восемь месяцев. Так и не поняв причин произошедшего, пообещал себе вернутся.
Вернулся в 95 м, пятого сентября. Почти на год.
Это нельзя назвать победой. Во "внутрь" я не возвращался, бежав оттуда тогда. Несмотря на не вылеченную боль, расщепление там внутри, я был постоянно вовне. Несмотря на то, что был постоянно сам. Только я и книги..
Механическое чтение политической и исторической литературы. Набор информации перед борьбой, революцией.. Перед политикой. Противопоставление себя внешнему миру, пафосное и агрессивное, помогало забыть о мысли что "там", внутри, я по прежнему не один, не субъект..
Новый 96 й, встретил совершенно аполлонически. Единственный раз в своей жизни. Совершенно сам.
Вышел на улицу в 11 ночи.. Холодный пустой город. Одинокие, спешащие к 12 ти. Самый чистый символизм того, что ты и мир, вы движетесь в разные стороны. Что ты не мир.
Прошел своим любимым маршрутом. Петля по центру. Два, два с половиной часа пешком. Абсолютно пустой, холодный город. Деревья, дома, все какое-то иное. Наверное, все становится иным только в этот миг, когда совершенно никто его не видит, чтобы потом снова притвориться на целый год. Стать обычным и банальным.
Ровно в 24 00, или без пяти, идя по площади, пропустил перед глазами весь этот год. Одиночества. Мобилизации, и замирания перед броском в историю. (Наверное, так церемониально входить в историю, можно только после ее конца...)
Год, в предуготовительной пустоте, трещине, между тем, обычным, и новым 96 м, снова социальным и не одиноким, но иным.. Как в ритме Тойнби, уход - возврат. Но иным, и по иному.
Снова в общество. В мир. Но с целью. Страшной и абсолютной.
В обществе.
Вне общества.
Против общества.
Просмотрев прошлое, сказал, высказал будущее. Наметил.
Сказал себе там же, на площади. О том, что будет организация. О том, что будет борьба. О том, что возможно будет террор.
В 96 м, все это было. Организация, борьба, и террор.
После, была тюрьма.
Тотальное Я. Чистая, органическая субъектность, утерянная по причине ухода из "музыки" в политику, из поэзии в статистику, из мистики в рацио; как еще могло быть возвращено это пластичное, поющее, цельное Я, как не террором, как не пылающим израильским информационным центром.
Снова в музыку. В другую музыку.
Воля и Любовь.
"Ты, лишь половина тебя. Вторая половина, окружающий тебя мир. Не спасешь его, не спасешься и сам."
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
В 2010 году, я снова оказался в тюрьме, в этот раз всего на два с лишним месяца. "Идеальные условия" и время, были использованы для проведения каждодневных, весьма упорядоченных и организованных внутренних практик, на ведение дневника.
Тогда были сняты последние вопросы "94 года."
Знал что сделаю это. Однажды сделаю. Задумывался уже в 17, 18 ть..
Иногда, внезапно, посещало это озарение, осознание, предвкушение. Скоро это произойдет. Тогда я перестану быть просто человеком. Выпаду, покину, ту вертикаль или горизонталь жизни, по которой шел вместе со своим поколением, за предыдущим, перед последующим.. Из динамики жизни, времени, в монументальность статики, вечности. Из тепла, в холод. Из молодости, веселости, дружбы, в одиночество, еще не знал что трагизма, не ведающего возраста и такого глубокого сейчас. Из экстра в интро. Из самодовольного спора с кем-то, в расщепление, в разлом самого себя, в шизофрению, в бессонницу, во вздрагивание и крики среди ночи. В войну с самим собой. Конечно, обо всем последнем я не знал. Думал что будет только одиночество и книги.
Те, до меня, каждый в свое время, сделали это. Подходило мое. Друзья, родные, все знали что скоро это будет. Были предупреждены. Родные знали что скоро съеду от них по другому адресу и буду заходить только раз в неделю. Друзья, знали что однажды исчезну. Что при встрече не буду подходить и здороваться за руку. Только кивком головы. Ничего личного. Просто, так нужно мне. На сколько? Или на всегда? Или до встречи, но на совершенно иной основе? Не знал..
3 марта 94 го, Леша помог мне донести вещи, книги, компьютер, по моему новому адресу.
Хозяйка Клавдия Тимофеевна. Приятная женщина. Прекрасной души. Состояла в какой-то религиозной конфессии с центром в Европе. Что-то современное, радужное, поющее песни, улыбающееся. "Христос нам завещал любить".. Любила ставить кассеты с этими веселыми, банальными песнями на неизвестном языке. В комнате отведенной мне также стояли какие-то ее иконки, изображения, красивые, нарядные куклы.
Я приволок с собой огромную "Всемирную историю человечества", в 10 томов. Каждый килограмма три, четыре, весом. Должен был прочесть. Военную энциклопедию, Ницше, Mein Kampf, четыре тома Ленина, избр сочинений, Коран, Платон.. И т.д.
Мой дом, мекка моей эстетики, конечно были в Германии 50 летней давности.. Соответствующие фотографии, вырезки, подчеркивающие мой мир, уводящие меня туда, были расположены здесь, в этой идиллии модернового бытового христианства. Приходя домой я видел что Клавдия смотрела мои книги. Там томик Геббельса не так лежит, там еще что-то.. Постепенно, иконки и куколки исчезли.. Однажды пришел и увидел. На отношении не сказалось. Такая же обаятельная, хорошая, теплая. Иногда, даже любила завести об этом разговор. О "них".. Могла сказать, что в своем коричневом пиджаке, черной рубашке, я напоминаю ей именно "тех".. Может быть она видела в этом всем какой-то провиденциальный замысел. Как это принято у них. Мечтала меня обратить. Возможно. Во всяком случае прекрасная женщина. Установил для себя жесткий распорядок. Не меньше шести часов чтения, компьютер, шахматы. Одинокие прогулки вечером.
Вначале все шло как предполагалось. Просто интенсивный набор знаний и эйфория, что все таки, это все со мной..
Первые предпосылки кризиса, взрыва, расщепления, некое легкое шевеление глубин, говорящее о чем-то приближающемся, страшном, едва заметно и тревожно дали о себе знать только через месяц.
Больше не было контекста жизни и банальности, посреди которых иногда вставали вопросы абсолютной, первичной важности. Теперь контекстом стали эти самые вопросы. Днем и ночью. 24 часа. Исчезнув во вне, диалог ушел во внутрь.
Много психологической литературы, о природе мысли, интуиции, сознании и подсознании… Я и Я. Однажды, даже кому-то сказал что там три Я... Это после чего-то из Ницше.
Одиночество, режим, однообразная обстановка. Не было ничего, что позволяло бы мне, какое-то спасительное время быть на поверхности себя. Постоянно внутри. Постоянно против себя а не против кого-то.
Идеология, позиция выбранная из эстетики, формально, не как потребность абсолютного Я, а как красивая, нонконформистская, агрессивная ре-акция на это пресное общество, без понимания абсолютных, самодостаточных, акционных глубин этой идеи, все это уже не работало. Этого было мало. А как прекрасно было раньше, навел кого-то, банального, обычного и недалекого, на эту тему, и уничтожил, сжег. Спокоен и счастлив. Сейчас нет.
Жест, интонация, факты, вскинутая рука, апелляция к символам против вскормленного Ницше, критичного и неотступного самого себя, все это не работает, не побеждает. А если побеждает, вдохновляет, то не на долго. Абсолютные вопросы требуют абсолютных ответов. Мысль как сверло, которое никогда не останавливается в твоей голове. Из истории, обычного накопительства, где обретенный факт или сравнение разрешало задачу, в философию, где каждая достигнутая позиция растворялась спустя короткое время, рождая, иногда еще большее количество вопросов. Процесс, не от бесплотного к плотному, неконкретного к конкретному, от тумана к берегу, а часто наоборот. Без конца. Из историка, идеолога, фашиста, я вошел в ужас философа, экзистанта… Из казавшейся незыблемой крепости, в молекулярный распад.
Параллельно спонтанному философскому метанию шел, можно сказать технический процесс. Сквозь призму определенной литературы, плохо что часто советской, не эстетичной, не гармоничной, именно технической, я исследовал внутренний мир. Природу мысли, интуиции, мыслеобраза, его рождения и т. д.
В отличии от механики, моторики, физики, эта область вплотную приближается к области чистого субъекта, чистого Я. И для меня она впервые была объектом. Продолжительное время.
Такие эксперименты, в таком возрасте, спонтанно, синхронно, без необходимого, последовательного режима, без опытного взгляда проводника со стороны; чем еще это все могло закончится?
Спираль, воля, напрягшаяся, приготовившаяся к действию на примерах восстания, революции и войны, воля блицкрига, должна была быть задействована в столь щепетильной, аккуратной области. Взрыв был неминуем.
Я производил мысль, и я видел ее возникновение, первичный мыслеобраз.. Однажды, эти два параллельных процесса должны были стать антагонистичными, пересечься где-то. Я, смотрящий на мыслеобраз со стороны, и Я, идущий им, слившийся с ним, для определенной завершенной мысли, цели, должны были однажды столкнуться друг с другом..
Так же спонтанно и не режимно шли эксперименты с медитациями, треннингами и т. д. Все по серьезным, специальным книгам. Снова все анархично, непоследовательно, неправильно.
Через, уже месяца полтора, два, философствование достигло своей критичной точки. Кто я? Где я? Где земля? Где небо? Добро? Зло? Бог? Хорошее? Плохое?... Что вообще ЕСТЬ? Добро посредством Зла, Зло посредством Добра… А что же есть… Вел тогда что-то вроде дневника. Жаль что сжег. Это была истеричная, амплитудная кривая, отражавшая мою экзистенцию. Жаль что сжег.. Помню такую запись там: “Нет ни добра ни зла. Есть только любовь к своему делу”.. Жаль что всего не помню.
Одно измерение кризиса было чисто философским. Рухнула вся прежняя система ценностей, если можно было эти обертки назвать системой.
Второе, чисто техническое. Злоупотребление этими глубинными исследованиями, экспериментами..
Третье, думаю, было в переходе на вербальный, рациональный уровень, во всем. Насквозь иррациональная, музыкальная, мистичная личность, внезапно перешла на рациональный уровень. Вместо, постоянно проигрываемой мелодии, там внутри, теперь, были только сухие, нервные обрывки каких-то схем и установок.
Ну и конечно одиночество. Практически полное..
Познакомившись с Армином Меллером, спустя 10 лет, понял, что помимо всего прочего и сугубо личного, дошел тогда до всей полноты переживаний его центральной фигуры, работы - "Фашизм как стиль". Удержание воинского стиля, продолжение марша, несмотря ни на что, не имея при этом ответов на вопросы конечной, абсолютной важности. Позиция воина, впервые в истории, в XX веке, после "смерти бога".. Эта, экзистенциальная, современная и закономерная грань, произошедшего со мной тогда кризиса, всплыла и была расшифрована лишь сейчас.
Судя по всему, аббат Фариа, считавший что мозг поддается развитию так же как и бицепс, был прав как в прямом, так и в переносном смысле, потому что уже через пару месяцев режима постоянного чтения, медитаций, и острого внутреннего дискурса, я буквально ощутил как физически изменяется форма моей головы. Это было давление изнутри на лобную кость такой силы, что у меня возникало желание помочь ему извне, проломав ее. Два года спустя, уже в тюрьме, в подвернувшейся мне книге Лобсанг Рампы, я прочел, что в монастырях Тибета, в подобных случаях, иногда предусматривалось ее просверлить..
Все шиворот навыворот.. Наоборот.. Наизнанку.. Уже после узнал, познакомившись с Дао, Дзен, Кастанедой…, о закономерности этих чудовищных, смертельных процессов. О крушении Мира, потери почвы под ногами, для того, чтобы восстать снова, но уже с наличием понимания всей иллюзорности его, кажущейся незыблемой внешней формы, и всей тонкости, запутанности, внутренних взаимосвязей; и наоборот, невидимой, вечной статики там внутри, под внешней динамикой постоянных смен..
Прошел сам, столкнувшись с максимумом всех этих ужасов. Лишь после узнал.
Работал тогда грузчиком на кондитерской фабрике. Хоть какое-то общение но было. В основном на перерывах, в козла с мужиками. В апреле взял больничные на две недели. Купил за коробку конфет. Теперь, сам был постоянно. В этом максимуме изоляции все и произошло.
Катализатором был технический момент. Подумать, и в то же время "увидеть" как рождается мысль. Эта произвольная операция, впервые не позволила "подумать", произвести элементарную мысль. Одновременно подумать и увидеть не получилось. Не получилось ничего. Возник страх, что теперь эта неудача в произвольном, может работать спонтанно и непроизвольно. И она заработала. Я думал, и я мешал себе думать. Я запускал мысль, и я же сбивал ее на взлете. Все это на фоне страха.
Что здесь чему предшествовало? Технический момент, операционный, послужил катализатором раздвоения? Или же раздвоение, наличествующее всегда в незаметных формах, и обострившееся по причине одиночества и всех этих экспериментов, воспользовалось ими для своей полной кульминации? Ведь одним из условий запрета, большого спектра внутренних техник, является полное отсутствие шизофрении или предрасположенности к таковой. Возможно, второе было главным и первым, а эксперимент был лишь точкой наивысшего проявления. Не знаю..
Борьба с самим собой, в те или иные моменты...
От более плотного, к менее, от большего к меньшему, от видимого к невидимому. Чем более внутреннее и бесплотное ставится целью волевого воздействия, детерминирования, тем сильнее этот антагонизм, этот я, что против меня.
Перенести камень, переставить стул, это элементарно. Разум - физика. Но не дышать, или дышать в ином ритме? Не посмотреть даже один миг, на что-то, находящееся немного в стороне от точки твоего внимания. Движение в долю секунды, твоих зрачков, и ты посмотрел. Скорость зрачка так близка скорости мысли, что не всегда успеваешь препятствовать ей другой мыслью, заряженной волей не делать этого. Так, читая книгу, задаешься целью не смотреть на номер страницы. Читать художественно, отталкиваясь от поворотов сюжета а не от статистики количества страниц. Но стоит лишь вспомнить об этом своем правиле и момент вспоминания совпадает по скорости с движением зрачков. Встать и сделать что-то физическое, это настолько долго, что как одной мыслью направляется, так еще сотней мыслей может сопровождаться, останавливаться, перенаправляться. Зрачки, дыхание, пульс сердца, это уже другое. Следующее, за ними, это уже конец физики. Это мысль. Думать, не думать. Максимум противостояния. Только стоит подумать заставить себя, - не произвести ни одной, той или иной мысли, как сразу же произведешь. Момент воспоминания об этом, совпадает по скорости с запуском этого самого. Или же все таки предшествует, но эта разница во времени, так микроскопична, что не позволяет вставить в нее "волевую заслонку".
При действии направленном на внешние физические объекты есть я, конкретное, физическое и разумное, и есть конкретное физическое не я.
При влиянии на свою тонкую органику, это я уже дифференцируется. Разумное над физическим.
При влиянии на мысль я оказывается в тупике. Его носителем является мысль, выше скорости которой не имеет более ничего, что можно было бы найти в иерархиях Я. Здесь вертикаль воздействия сверху вниз, становится горизонталью вечных антагонизмов...
Кризис, не давший бы о себе знать при обычной, жизненной манифестации своей воли в миру, достиг своей абсолютной глубины в одиночестве, во взаимодействии с самыми тонкими внутренними объектами. Для выхода из него было необходимо стать, перейти, из спонтанного, неорганизованного и повседневного волевого субъекта, в абсолютного, произвольного, тотального. Подчинить своей воле все. И мысль тоже. Уже было нельзя, как раньше, просто, из неизвестного Внутри направлять ее в известное и простое Вне.
Первична Воля. Она ядро. Она выше всего. Она не один из объектов. Она Функция.
Главная. Она не может восприниматься вне Цели. Вне контекста. Вне мотивации.
Кризис произошел по причине отсутствия контекста, Цели.. Следовательно, Воли. Волевого усилия.
Отсутствие целесообразующего, мотивирующего контекста, Цели, и следовательно присущей этому Воли, привело к такому утопанию в дискретных единицах, мыслях. Проще сказать, бесцельность процесса, санкционировала отсутствие, ненужность, дробление Я.
Я, - немыслимо без проекта, воля, - невозможна без мотивации, и цельность, есть следствие первого и второго. Здесь же, не было ни одного ни другого; хирургическое вмешательство, не преследующее ни убийства, ни выздоровления.
Пульс сердца, ритм дыхания, все тонко органичное и так связанное с состоянием психической сферы. Все было запущено природой и двигалось инерционно. Волевое проникновение, недисциплинированного и непостоянного субъекта, в область этого растительного постоянства, полностью его разрушило. Теперь, непостоянство моей воли распространились на то, что до этого было вне ее компетенции. Так, воздух, сопровождаемый вниманием при медитации сознательно в легкие, отказывался идти туда несознательно. Шел в голову, обдавая холодом затылок изнутри..
Выйти, покинуть это пространство, передав снова бразды правления растительной инерции, теперь было невозможно..
Оставалось взять эти бразды в свои руки. Проникнуть до конца в эти глубины, подчинив их. Стать чистым субъектом Воли, как во вне, так и внутри.
Воля. Цель. Контекст.
Функция, выше дискретных единиц. Как Интонация выше слов. Выше функции - Идея.
Клавдия Тимофеевна заметила что, что-то не то. После, я ей сказал что произошло. Причины, о которых я думал тогда.. Поверхностные, чисто технические. Она сказала, что мне нужно влюбиться. Элман, "Эдик", юморной, начитанный эрудит, похожий на Луи де Фюнеса уроженец Кавказа с моей фабрики, сказал то же самое, только другими словами.. Более приземленно.
Об этом есть в трансцендентальной функции Юнга. Такая волевая самоотдача какой-то одной своей функции, мобилизует против тебя все ОНО. Полный уход в сознание, это начало войны против тебя подсознания. Целостный, природный, иррациональный Дионис против сознательного, рационального, дифференцированного Аполлона.
Человек, в 20 лет, с абсолютным доминированием образного мышления, левша не от мира сего, идеалист, художник, поэт, уходит в чистое рацио. Конечно, это все должно было произойти..
Манифестация Воли, Любовь, Идея.. Одно, посредством другого. Без конца.
Дионис и Аполлон. Воля и Любовь. Музыка и Революция. Без конца.
Любовь контекст.
Воля функция.
Не справившись с этим взрывом, кризисом, я, можно сказать, бежал тогда из своего затворничества на улицу. К друзьям. В молодость..
В своем одиночестве прожил тогда восемь месяцев. Так и не поняв причин произошедшего, пообещал себе вернутся.
Вернулся в 95 м, пятого сентября. Почти на год.
Это нельзя назвать победой. Во "внутрь" я не возвращался, бежав оттуда тогда. Несмотря на не вылеченную боль, расщепление там внутри, я был постоянно вовне. Несмотря на то, что был постоянно сам. Только я и книги..
Механическое чтение политической и исторической литературы. Набор информации перед борьбой, революцией.. Перед политикой. Противопоставление себя внешнему миру, пафосное и агрессивное, помогало забыть о мысли что "там", внутри, я по прежнему не один, не субъект..
Новый 96 й, встретил совершенно аполлонически. Единственный раз в своей жизни. Совершенно сам.
Вышел на улицу в 11 ночи.. Холодный пустой город. Одинокие, спешащие к 12 ти. Самый чистый символизм того, что ты и мир, вы движетесь в разные стороны. Что ты не мир.
Прошел своим любимым маршрутом. Петля по центру. Два, два с половиной часа пешком. Абсолютно пустой, холодный город. Деревья, дома, все какое-то иное. Наверное, все становится иным только в этот миг, когда совершенно никто его не видит, чтобы потом снова притвориться на целый год. Стать обычным и банальным.
Ровно в 24 00, или без пяти, идя по площади, пропустил перед глазами весь этот год. Одиночества. Мобилизации, и замирания перед броском в историю. (Наверное, так церемониально входить в историю, можно только после ее конца...)
Год, в предуготовительной пустоте, трещине, между тем, обычным, и новым 96 м, снова социальным и не одиноким, но иным.. Как в ритме Тойнби, уход - возврат. Но иным, и по иному.
Снова в общество. В мир. Но с целью. Страшной и абсолютной.
В обществе.
Вне общества.
Против общества.
Просмотрев прошлое, сказал, высказал будущее. Наметил.
Сказал себе там же, на площади. О том, что будет организация. О том, что будет борьба. О том, что возможно будет террор.
В 96 м, все это было. Организация, борьба, и террор.
После, была тюрьма.
Тотальное Я. Чистая, органическая субъектность, утерянная по причине ухода из "музыки" в политику, из поэзии в статистику, из мистики в рацио; как еще могло быть возвращено это пластичное, поющее, цельное Я, как не террором, как не пылающим израильским информационным центром.
Снова в музыку. В другую музыку.
Воля и Любовь.
"Ты, лишь половина тебя. Вторая половина, окружающий тебя мир. Не спасешь его, не спасешься и сам."
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
В 2010 году, я снова оказался в тюрьме, в этот раз всего на два с лишним месяца. "Идеальные условия" и время, были использованы для проведения каждодневных, весьма упорядоченных и организованных внутренних практик, на ведение дневника.
Тогда были сняты последние вопросы "94 года."