осенняя акварель (ч. 1)
Этот рисунок прочно приколот булавочками к длиннющей стене моей памяти. Выполнен он торопливо, не особо умело и довольно давно. Он слегка размыт временем и немного поблек в деталях, но не стал мне менее дорог. Его техника далека от выверенных канонов, но подкупает искренностью умчавшихся переживаний.
Дорога на узкой улочке между дачными домиками щедро засыпана песком. Густым непрезентабельным ковром вдоль заборов нахально толпятся лопухи. В звонком летнем воздухе играет дежурная аудиогамма дачной жизни: радио, звяканье автомобильных железок, голоса соседей, журчание воды из шланга, перестук молотков на крыше и примитивный мат-перемат. Повсюду насильничает самый банальный антураж, в котором не найдешь ничего выходящего из приевшегося ряда.
Я только что закончила школу, успешно выжив после ЕГЭ-апокалипсиса, и верховной семейной ставкой мне милостиво позволено изо всех моих оставшихся жалких сил заниматься ничегонеделанием почти все лето, что кое у кого вызывало жуткую зависть и бешеное неодобрение, но я на это ежедневно искренне и охотно плевала.
Впереди сверкала парадная аллея взрослой жизни и где-то уже готовились раскатать передо мной красную ковровую дорожку, заботливо ставились в вазы букеты моих любимых цветов, учтивые и доброжелательные люди спешно дописывали поздравительные речи в мой адрес, мои будущие друзья добросовестно душили в зародыше моих будущих недругов, некто единственный и неповторимый тщательно готовился ко встрече со мной, а я лениво возлежала в гамаке и грызла арахис, утомляя себя размышлениями обо всем вышеперечисленном и периодически поправляя панамку, солнечные очки и наушники Cosonic.
Он возник как вспышка. Возник внезапно за низким забором соседской дачи, где обычно в одиночку копошились тетя Тамара и дядя Саша - его родители.
Я ничего о нем не знала, не слышала, никогда не видела его ранее.
Он только что отслужил в армии. Его звали Валера.
Я зевнула, нехотя сфокусировала взгляд и кинула его через забор. Далее я мысленно выпучила глаза и образно затрепыхалась в гамаке как русалка в рыбацких сетях: броский брюнет, ростом немногим выше среднего, худощавый атлет, самую малость смуглый, короткая стрижка, выразительные брови, убийственные глаза и абсолютно ослепительная улыбка. В то время я по глупости придавала огромное значение именно внешнему облику, коим он меня нечаянно, мгновенно и беспощадно впечатльнул.
Дабы сейчас избежать многословия относительно моих пост-пубертатных волнений тех времен, интересующихся отсылаю вот к этому посту, где я расписала почти всю интим-подноготную.
Моей выдержке могли бы поучиться опытные разведчики. Говорю это без всякой иронии и желания порисоваться. Я умела и умею держать себя в руках должным образом во многих ситуациях. Валера, раскованно разгуливающий во дворе своей дачи в песочных шортах, наотрез отказался бы поверить в то, что вон та молчаливая белка-меломанка в дурацкой панамке, внешне равнодушная ко всему окружающему, ежедневно ведет за ним внимательнейшее наблюдение и впоследствии изводит себя подробными воспоминаниями, плавно перетекающими в изощренную мыслительную активность такого разнузданного формата, что маркиз де Сад пришел бы в крайнее смущение.
Да, я украдкой разглядывала его, записывала в свою фото-память все мизансцены, все его движения и жесты, запоминала наизусть каждый его ракурс и поворот, жадно вслушивалась в его голос. Спроси я себя - зачем? - вряд ли ответила бы.
Неужели я влюбилась? Да ни за что! Ни в коем случае! Нет, нет и нет! Ведь любовь - это та эфемерная субстанция, которая выдается свыше особым разрешением только по достижении совершеннолетия и непременно тем, кому она действительно нужна, чтобы, например, счастливо жениться или выйти замуж.
Лично мне никакая любовь была не нужна. Зачем она мне? У меня впереди были другие серьезные цели и гораздо более насущные интересы. Уже поступив в вуз и предаваясь законному безделью, я, скорее, развлекалась таким вот развратно-странноватым образом. Да и вообще, никакой любви нет и не было никогда. Все это идиотские выдумки экзальтированных поэтов, страдающих с бодуна от обострения дефицита социального внимания. Все это розовая фикция, высосанная из ниоткуда теми несчастными лириками, которые в силу слабости ума навечно обречены размазывать на своей скудной палитре пару-тройку давно выцветших оттенков.
Видимо, какая-то фундаментальная часть мироздания была все же в корне несогласна с вышеприведенным тезисом, иначе как объяснить мои душевное трепыхание и жгучий интерес, закономерно возникшие из того же самого пресловутого ниоткуда.
А я продолжала наблюдать и размышлять. Органически не могла решиться на подобие нормального диалога. Ничего не могла, кроме как пищать в ответ "привет!" и выдавать убогую полуулыбку. Как удар плетью воспринимала я собственное неотвязное желание завязать с ним нормальный, полноценный разговор. Я была готова говорить с ним о самых глупых пустяках, обсуждать малейшее изменение погоды, говорить о чем угодно, лишь бы говорить. Знаете, если бы принципиально понадобилось, я даже согласилась бы окунуться в дискусионные перипетии событий Дома-2.
Почему же я так ненормально реагировала на Валеру?
Ответы я знала еще тогда, да и позже неоднократно анализируя свой девиантно-алогичный стиль поведения, вывела несколько четких причин:
- он был старше и данный факт свято воспринимался мной как очевидный и серьезный барьер к моему общению с ним;
- я была младше и, соответственно, твердо уверена, что не представляю для него никакого интереса, как не представляет для него интереса мой гамак и общий дачный забор;
- еще не затянулось воспоминание, как одноклассник приложил меня фейсом об тейбл, что, несомненно, не самым лучшим образом повлияло на мою самооценку;
- я ужасно стеснялась обнаружить свой недвусмысленный интерес к нему, и интерес этот явно шел вразрез с моими целомудренными устоями, акутальными на то время.
Собственно, что я от него хотела-то?
Сейчас это звучит наивно и смешно, но я хотела общения на равных и абсолютно ничего более, кроме интересных бесед. Я хоть и живописала для себя самую запредельную совместную физиологию со страстными объятиями, долгими лобзаниями и тайными совокуплениями в райских кущах, но подобного падения я себе не позволила бы, случись вдруг для того все предпосылки. Не позволила бы!
Мне было чрезвычайно гадко от собственных неумения и скованности. У меня был сетевой друг, общение с которым не вызывало никаких затруднений. С ним я шутила, прикалывалась, свободно и смело обсуждала всякое-разное, а сейчас же моя робость приняла угрожающе гиперболизированные размеры. Я над этим билась, но ничего не смогла поделать.
Ушло лето. На пороге стояла осень.
Осенью особенный воздух и, говорят, он пахнет несбывшимися мечтами и увядшими надеждами.
Может быть! Я немного сожалела, что не набралась решимости начать некий "взрослый" разговор, который, возможно, сразу бы и закончился, а может и нет. Этого мне уже никогда не узнать.
В первых числах сентября у его отца был юбилейный день рождения. Мы, как добрые соседи, были приглашены. Я, разумеется, тоже добрососедски пришла и планировала побыть там около часа (в то время некоторые вредные привычки списочно были моими личными строжайшими табу), а потом вернуться к себе и заняться неотложными делами по планированию и разработке успехов грядущей недели.
Все бы так до ужаса плоско и неинтересно произошло, если бы не одно случайное "но"...
Тетя Тамара обнаружила недостаток хлеба, майонеза и еще каких-то обязательных продуктов.
Валера был срочно отправлен в магазин и он уже подходил к машине, стоящей на песочной дорожке у лопухов, как вдруг в руках одной из мойр дрогнула веревочка...
... я непринужденно села на переднее сиденье, аккуратно захлопнула дверь и мы вместе поехали в магазин.
Осенняя акварель (ч. 2)
