Моя учительница
Я уже писала о своей преподавательнице русского музыкального фольклора, Елене Николаевне Разумовской. Мало о ком я могу вспомнить с той же теплотой и благодарностью, как о ней. Почти как о маме. Это благодаря ей мы смогли переехать из Беер Шевы в Тель Авив и потому наш сын сумел поступить в школу имени Тельмы Елин, выпускники которой успешно работают по специальности по всему миру. Ее психологическая поддержка, ее незашоренный взгляд на жизнь всегда поднимали меня из глубин отчаяния, сомнений, переживаний, вместе со мной она радовалась моим удачам, рождению моих детей.
philologist уже написал о ней некролог.
Рядом с ней я чувствовала себя как в своей семье. Когда я уехала в Вильнюс, общение с ней отчасти, в некоторой степени заменила мне редакция радио Свобода. Я слушала передачи Александра Гениса, Петра Вайля, Бориса Парамонова, Игоря Померанцева, Ивана Толстого, Людмилу Алексееву, Анатолия Стреляного, Владимира Войновича и дыра, образованная ее отсутствием в моей жизни, потихоньку начала затягиваться... Я хочу сказать, что она одна замещала собой целую редакцию. Она была Просветителем и Учителем жизни одновременно. Она вдохновенно рассказывала и умела внимательно слушать и слышать собеседника.
Ее горячее сердце умело вместить столько любви к жизни, к окружающим! В ней было столько терпения, толерантности, жалости, уважения ко всем! Вот что пишет ее дочь, писательница Татьяна Разумовская:
Некоторые квартиры дома №4 [где жила семья Разумовских - И.З.] отдали заслуженным чекистам, не из крупных чинов. Когда я была маленькой, по нашей лестнице их жило двое. Один был огромный старик, с нависающими на глаза бровями, мрачный, погруженный в себя. Второй - маленький, нервный и злобный. Оба были одиноки и оба пили по-черному. Моя мама, для которой все чекисты были врагами, посадившими ее отца, тем не менее, не раз вытаскивала то одного из них, то другого из сугроба, пьяного, и волокла на себе до их квартир - иначе бы они замерзли насмерть.
Когда мы с моей однокурсницей А.Карпиной навещали ее в больнице, лет пять или шесть назад, она вышла из палаты и гуляла с нами по окрестностям, рассказывая о своей маме.
Ее мама страдала пороком сердца. Еще бы! Мужу через год после рождения дочери пришлось уехать из Ленинграда на север, он пытался избежать ареста (работал на "Электросиле" директором "рабфака", исключили из партии, других директоров арестовали, он понял, что теперь его черед), а в 1938 нашли и там; отсидел 10 лет, и мама ездила к нему в лагерь на свидания, не пустили ни разу; во время войны была в эвакуации в Уфе, а вернувшись, вовсе не сразу смогла поселиться в своей бывшей комнате, с маленькой Леной скиталась по городу, снимая душевую (!) в гостинице; на работу не брали (жена "врага народа"), а вербовали в НКВД - она хорошо знала немецкий язык, - и она отговорилась, объяснив: "Посмотрите на мои уши. Когда я начинаю волноваться, мои уши начинают краснеть и выдают меня с головой, так что я к конспиративной работе, к сожалению, непригодна..."; с началом борьбы с космополитами стали "травить" в коммуналке, да так, что приготовить поесть она должна была тайком пробираться на кухню ночами... Мама Елены Николаевны, Раиса (Рахиль) Тропп-Богомягкова, скончалась, когда дочери было 15 или 16 лет...
Родители Елены Николаевны
О том, что ее папа жив, Елены Николаевна узнала, когда ей было 13 лет, а до тех пор мама вынуждена была говорить дочери, что он пропал без вести на войне. Николай Иванович, родом из забайкальских казаков, не знавших крепостничества вольных людей, поначалу увлекся красивыми идеями коммунистов, и поначалу его не поколебало даже то, что всю его семью раскулачили в 1929 году, но вскоре глаза его раскрылись и к моменту своего ареста он уже был глубоким антисоветчиком. Просидел в лагере с 1938 до 1948, затем был арестован снова в 1957, выпущен в 1960 без права проживания в столицах, в 1964 году реабилитирован, писал воспоминания, занимался самиздатом до самой смерти в 1983 году.
Здесь Елена Николаевна рассказывает о судьбе своего отца:
Елена Николаевна занималась йогой, купалась в Неве в проруби, ездила в фольклорные экспедиции не только со студентами, но и сама (часто к ней кто-то присоединялся), потому что она видела: те, кто еще помнят старинные песни, вымирают, не передавая своего богатства никому - деревни пустели на глазах с 60-х годов. Эту боль запустения русской деревни она передавала студентам: записывайте, пока есть еще живые свидетели вымирающего крестьянства. И по крайней мере несколько студентов каждого выпуска теоретического отделения училища увлекались фольклором на всю жизнь.
О Елене Николаевне пишут ее ученики.
В сентябре 1973 года я вошла в кабинет №26 на втором этаже музучилища при Ленинградской консерватории, чтобы встретиться с одним из важнейших людей в моей жизни - с Еленой Николаевной Разумовской. Но тогда я этого еще не знала, я просто пришла на урок по новому для меня предмету - русскому музыкальному фольклору и увидела удивительно красивую женщину - статную, с лебединой шеей, нежным лицом и прекрасными темными глазами, своей теплотой напомнившие мне любимые старинные бусы из темного янтаря.
Я могла бы много написать о том, чему я научилась на уроках по фольклору; я погрузилась в неведомый для меня ранее мир обрядов, традиционной музыки, народного творчества, я научилась расшифровывать на слух магнитофонные записи, все это было страшно интересно, но интересно мне было и на других уроках.
Однако именно знакомство с Еленой Николаевной и увлечение фольклором перевернуло мою жизнь и во многом сделало меня такой, какая я сейчас есть.
Через 2 года - после третьего курса - Елена Николаевна взяла меня в одну из своих знаменитых фольклорных экспедиций по Русскому Поозерью, и это наложило отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.
Я - 17-тилетняя девочка-сноб из интеллигентной ленинградской семьи - попала в русскую глубинку, где вдруг оказалось, что вся жизнь, которую я вела до сих пор, все ценности, казавшиеся мне очень важными - начитанность, любовь к театру и классической музыке, умение поддержать интеллектуальную беседу - на самом деле важны лишь для очень небольшого круга людей, а большая, настоящая жизнь - она другая и строится на другом.
И что есть прекрасная земля, и поля цветущего льна, и деревенские кладбища, на которых женщины выводят плачи такой древности, что дух захватывает, и обезлюдевшие деревни, где основные работники - 50-тилетние женщины, а мужиков осталось два с половиной на всю деревню, да и те спиваются...
О, эти впечатления первой экспедиции!
Мягкая пыль под босыми ногами на дорогах между деревушками, холодная простокваша, вынесенная хозяйкой в ответ на просьбу попить водички... избы с русскими печами - ах, как вкусны простые оладушки из такой печи! В любом доме - приветят, накормят и - в ответ на смущенное отнекиванье - говорят: не стесняйтесь, ешьте на здоровье, слава Богу - не голодное время, все есть! (а что - все? в сельмагах только банки консервные, крупы, конфеты "подушечка" да водка, хлеб по определенным дням привозят, зато свое хозяйство - вот все и есть).
Старенькая, вросшая в землю избушка, куда мы зашли, потому что нам сказали, что хозяйка помнит еще старинные песни, и обнаружили там сгорбленную старушку и внушительную даму лет 55 в нейлоновом пеньюаре и с европейским перманентом, ухватом тягающую чугунки из печки. Оказалось - дочка, во время войны угнанная немцами на запад и вышедшая потом замуж за шведа (кажется), через много лет нашла свою мать. В избушке висела только лампочка без абажура и даже не было розетки, чтоб подключить магнитофон. (Старушка-хозяйка сказала: "Что ж я буду Советскую власть разорять - свет есть - и спасибо, мне одной больше и не надо".)
А главное - песни и рассказы о жизни, о семьях, о войне, о переселениях и о старых временах. Я обнаружила, что мир, в котором я жила до сих пор - лишь очень маленькая и не самая важная частичка другого, большого мира, о котором я имела довольно смутное представление. (Некоторое все-таки имела, так как меня воспитывала вологодская нянюшка, и у нас часто останавливались ее родственники, приезжавшие в Питер за большими покупками или починить зубы). И история - та, которой нас учили в школе - тоже сильно отличается от настоящей (хотя по этой части я, все-таки, не была полной невеждой, самиздат в доме водился).
Но все эти рассказы и песни надо было еще суметь услышать, суметь сделать так, чтоб тебе их рассказали и спели. И именно этому научила нас Елена Николаевна.
На всю жизнь я запомнила один из ее довольно жестких уроков. Когда мы сели в местный автобус-развалюшку, который должен был нас доставить в деревню, где находилось наше постоянное пристанище, все ребята как-то быстро расселись вместе, а мне досталось только место спереди, рядом с какой-то старушкой. Ехать надо было долго, ребята весело болтали между собой, я несколько расстроилась таким соседством и развернулась назад - чтоб принять участие в общей беседе.
И тут Елена Николаевна сказала: "Что же это Вы, Надюша, себя так непрофессионально ведете: Вам повезло - Вы же сидите рядом с носительницей фольклора - и даже не попытались с ней познакомиться и ее разговорить - ай-яй-яй"...
Мне стало стыдно... я повернулась, взорвала в себе какие-то внутренние барьеры и заговорила с соседкой.
Думаю, что в этой экспедиции я научилась очень важной для меня вещи - разговаривать с чужими людьми, слушать их и искренне интересоваться ими. Потому что - если человек тебе не интересен - так фиг он тебе что-нибудь расскажет, а тем более - споет.
Муж Елены Николавены Лев Самсонович был скульптором, художником, писателем. Сколько раз бы я ни открывала его книги, никогда не умею остановиться, читаю с замиранием сердца. Это и воспоминания, и зарисовки из жизни.
Фотография четы Разумовских. Скульптурная работа Л. Разумовского "Самое дорогое".
Светлая память любимой Елене Николаевне. 25.06.1935-28.04.2023
philologist уже написал о ней некролог.
Рядом с ней я чувствовала себя как в своей семье. Когда я уехала в Вильнюс, общение с ней отчасти, в некоторой степени заменила мне редакция радио Свобода. Я слушала передачи Александра Гениса, Петра Вайля, Бориса Парамонова, Игоря Померанцева, Ивана Толстого, Людмилу Алексееву, Анатолия Стреляного, Владимира Войновича и дыра, образованная ее отсутствием в моей жизни, потихоньку начала затягиваться... Я хочу сказать, что она одна замещала собой целую редакцию. Она была Просветителем и Учителем жизни одновременно. Она вдохновенно рассказывала и умела внимательно слушать и слышать собеседника.
Ее горячее сердце умело вместить столько любви к жизни, к окружающим! В ней было столько терпения, толерантности, жалости, уважения ко всем! Вот что пишет ее дочь, писательница Татьяна Разумовская:
Некоторые квартиры дома №4 [где жила семья Разумовских - И.З.] отдали заслуженным чекистам, не из крупных чинов. Когда я была маленькой, по нашей лестнице их жило двое. Один был огромный старик, с нависающими на глаза бровями, мрачный, погруженный в себя. Второй - маленький, нервный и злобный. Оба были одиноки и оба пили по-черному. Моя мама, для которой все чекисты были врагами, посадившими ее отца, тем не менее, не раз вытаскивала то одного из них, то другого из сугроба, пьяного, и волокла на себе до их квартир - иначе бы они замерзли насмерть.
Когда мы с моей однокурсницей А.Карпиной навещали ее в больнице, лет пять или шесть назад, она вышла из палаты и гуляла с нами по окрестностям, рассказывая о своей маме.
Ее мама страдала пороком сердца. Еще бы! Мужу через год после рождения дочери пришлось уехать из Ленинграда на север, он пытался избежать ареста (работал на "Электросиле" директором "рабфака", исключили из партии, других директоров арестовали, он понял, что теперь его черед), а в 1938 нашли и там; отсидел 10 лет, и мама ездила к нему в лагерь на свидания, не пустили ни разу; во время войны была в эвакуации в Уфе, а вернувшись, вовсе не сразу смогла поселиться в своей бывшей комнате, с маленькой Леной скиталась по городу, снимая душевую (!) в гостинице; на работу не брали (жена "врага народа"), а вербовали в НКВД - она хорошо знала немецкий язык, - и она отговорилась, объяснив: "Посмотрите на мои уши. Когда я начинаю волноваться, мои уши начинают краснеть и выдают меня с головой, так что я к конспиративной работе, к сожалению, непригодна..."; с началом борьбы с космополитами стали "травить" в коммуналке, да так, что приготовить поесть она должна была тайком пробираться на кухню ночами... Мама Елены Николаевны, Раиса (Рахиль) Тропп-Богомягкова, скончалась, когда дочери было 15 или 16 лет...
Родители Елены Николаевны
О том, что ее папа жив, Елены Николаевна узнала, когда ей было 13 лет, а до тех пор мама вынуждена была говорить дочери, что он пропал без вести на войне. Николай Иванович, родом из забайкальских казаков, не знавших крепостничества вольных людей, поначалу увлекся красивыми идеями коммунистов, и поначалу его не поколебало даже то, что всю его семью раскулачили в 1929 году, но вскоре глаза его раскрылись и к моменту своего ареста он уже был глубоким антисоветчиком. Просидел в лагере с 1938 до 1948, затем был арестован снова в 1957, выпущен в 1960 без права проживания в столицах, в 1964 году реабилитирован, писал воспоминания, занимался самиздатом до самой смерти в 1983 году.
Здесь Елена Николаевна рассказывает о судьбе своего отца:
Click to viewЕлена Николаевна занималась йогой, купалась в Неве в проруби, ездила в фольклорные экспедиции не только со студентами, но и сама (часто к ней кто-то присоединялся), потому что она видела: те, кто еще помнят старинные песни, вымирают, не передавая своего богатства никому - деревни пустели на глазах с 60-х годов. Эту боль запустения русской деревни она передавала студентам: записывайте, пока есть еще живые свидетели вымирающего крестьянства. И по крайней мере несколько студентов каждого выпуска теоретического отделения училища увлекались фольклором на всю жизнь.
О Елене Николаевне пишут ее ученики.
В сентябре 1973 года я вошла в кабинет №26 на втором этаже музучилища при Ленинградской консерватории, чтобы встретиться с одним из важнейших людей в моей жизни - с Еленой Николаевной Разумовской. Но тогда я этого еще не знала, я просто пришла на урок по новому для меня предмету - русскому музыкальному фольклору и увидела удивительно красивую женщину - статную, с лебединой шеей, нежным лицом и прекрасными темными глазами, своей теплотой напомнившие мне любимые старинные бусы из темного янтаря.
Я могла бы много написать о том, чему я научилась на уроках по фольклору; я погрузилась в неведомый для меня ранее мир обрядов, традиционной музыки, народного творчества, я научилась расшифровывать на слух магнитофонные записи, все это было страшно интересно, но интересно мне было и на других уроках.
Однако именно знакомство с Еленой Николаевной и увлечение фольклором перевернуло мою жизнь и во многом сделало меня такой, какая я сейчас есть.
Через 2 года - после третьего курса - Елена Николаевна взяла меня в одну из своих знаменитых фольклорных экспедиций по Русскому Поозерью, и это наложило отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.
Я - 17-тилетняя девочка-сноб из интеллигентной ленинградской семьи - попала в русскую глубинку, где вдруг оказалось, что вся жизнь, которую я вела до сих пор, все ценности, казавшиеся мне очень важными - начитанность, любовь к театру и классической музыке, умение поддержать интеллектуальную беседу - на самом деле важны лишь для очень небольшого круга людей, а большая, настоящая жизнь - она другая и строится на другом.
И что есть прекрасная земля, и поля цветущего льна, и деревенские кладбища, на которых женщины выводят плачи такой древности, что дух захватывает, и обезлюдевшие деревни, где основные работники - 50-тилетние женщины, а мужиков осталось два с половиной на всю деревню, да и те спиваются...
О, эти впечатления первой экспедиции!
Мягкая пыль под босыми ногами на дорогах между деревушками, холодная простокваша, вынесенная хозяйкой в ответ на просьбу попить водички... избы с русскими печами - ах, как вкусны простые оладушки из такой печи! В любом доме - приветят, накормят и - в ответ на смущенное отнекиванье - говорят: не стесняйтесь, ешьте на здоровье, слава Богу - не голодное время, все есть! (а что - все? в сельмагах только банки консервные, крупы, конфеты "подушечка" да водка, хлеб по определенным дням привозят, зато свое хозяйство - вот все и есть).
Старенькая, вросшая в землю избушка, куда мы зашли, потому что нам сказали, что хозяйка помнит еще старинные песни, и обнаружили там сгорбленную старушку и внушительную даму лет 55 в нейлоновом пеньюаре и с европейским перманентом, ухватом тягающую чугунки из печки. Оказалось - дочка, во время войны угнанная немцами на запад и вышедшая потом замуж за шведа (кажется), через много лет нашла свою мать. В избушке висела только лампочка без абажура и даже не было розетки, чтоб подключить магнитофон. (Старушка-хозяйка сказала: "Что ж я буду Советскую власть разорять - свет есть - и спасибо, мне одной больше и не надо".)
А главное - песни и рассказы о жизни, о семьях, о войне, о переселениях и о старых временах. Я обнаружила, что мир, в котором я жила до сих пор - лишь очень маленькая и не самая важная частичка другого, большого мира, о котором я имела довольно смутное представление. (Некоторое все-таки имела, так как меня воспитывала вологодская нянюшка, и у нас часто останавливались ее родственники, приезжавшие в Питер за большими покупками или починить зубы). И история - та, которой нас учили в школе - тоже сильно отличается от настоящей (хотя по этой части я, все-таки, не была полной невеждой, самиздат в доме водился).
Но все эти рассказы и песни надо было еще суметь услышать, суметь сделать так, чтоб тебе их рассказали и спели. И именно этому научила нас Елена Николаевна.
На всю жизнь я запомнила один из ее довольно жестких уроков. Когда мы сели в местный автобус-развалюшку, который должен был нас доставить в деревню, где находилось наше постоянное пристанище, все ребята как-то быстро расселись вместе, а мне досталось только место спереди, рядом с какой-то старушкой. Ехать надо было долго, ребята весело болтали между собой, я несколько расстроилась таким соседством и развернулась назад - чтоб принять участие в общей беседе.
И тут Елена Николаевна сказала: "Что же это Вы, Надюша, себя так непрофессионально ведете: Вам повезло - Вы же сидите рядом с носительницей фольклора - и даже не попытались с ней познакомиться и ее разговорить - ай-яй-яй"...
Мне стало стыдно... я повернулась, взорвала в себе какие-то внутренние барьеры и заговорила с соседкой.
Думаю, что в этой экспедиции я научилась очень важной для меня вещи - разговаривать с чужими людьми, слушать их и искренне интересоваться ими. Потому что - если человек тебе не интересен - так фиг он тебе что-нибудь расскажет, а тем более - споет.
Муж Елены Николавены Лев Самсонович был скульптором, художником, писателем. Сколько раз бы я ни открывала его книги, никогда не умею остановиться, читаю с замиранием сердца. Это и воспоминания, и зарисовки из жизни.
Фотография четы Разумовских. Скульптурная работа Л. Разумовского "Самое дорогое".
Светлая память любимой Елене Николаевне. 25.06.1935-28.04.2023