Подражания древним
Давыдов:
В былые времена она меня любила
И тайно обо мне подругам говорила,
Смущенная и очи опустя*,
Как перед матерью виновное дитя.
Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный,
Стих безыскусственный, но жгучий и живой,
И чувств расстроенных язык разнообразный,
И упоенный взгляд любовью и тоской.
Она внимала мне, она ко мне ласкалась,
Унылая и думою полна,
Иль, ободренная, как ангел улыбалась
Надеждам и мечтам обманчивого сна...
И долгий взор ее из-под ресниц стыдливых
Бежал струей любви и мягко упадал
Мне на душу - и на устах пылал
Готовый поцелуй для уст нетерпеливых...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1834 или 1835
Во всех сетевых списках там пошел слепой скан с глухой строкой. Все же поразительная сопособность множить, не читая.
Пушкин:
Муза
В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила;
Она внимала мне с улыбкой, и слегка
По звонким скважинам пустого тростника
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушенные богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной;
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала:
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.
1821
Кажется, отложенная рефлексия на Батюшкова и Уварова ("О Греческой антологии"). Т.е. у Давыдова - отложенная, у Пушкина в "Подражаниях" - немедленная, но "Нет, я не дорожу...", очевидно, того же порядка (см. давнюю статью Н.М.Ботвинник) и с той же интенцией: от антологической отвлеченности к телесной эротике.
Ну и "Всегда и в пурпуре и в злате..." - та же батюшковская история (собственно, Н.М.Ботвинник ее приводит в пуанте).
В былые времена она меня любила
И тайно обо мне подругам говорила,
Смущенная и очи опустя*,
Как перед матерью виновное дитя.
Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный,
Стих безыскусственный, но жгучий и живой,
И чувств расстроенных язык разнообразный,
И упоенный взгляд любовью и тоской.
Она внимала мне, она ко мне ласкалась,
Унылая и думою полна,
Иль, ободренная, как ангел улыбалась
Надеждам и мечтам обманчивого сна...
И долгий взор ее из-под ресниц стыдливых
Бежал струей любви и мягко упадал
Мне на душу - и на устах пылал
Готовый поцелуй для уст нетерпеливых...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1834 или 1835
Во всех сетевых списках там пошел слепой скан с глухой строкой. Все же поразительная сопособность множить, не читая.
Пушкин:
Муза
В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила;
Она внимала мне с улыбкой, и слегка
По звонким скважинам пустого тростника
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушенные богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной;
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала:
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.
1821
Кажется, отложенная рефлексия на Батюшкова и Уварова ("О Греческой антологии"). Т.е. у Давыдова - отложенная, у Пушкина в "Подражаниях" - немедленная, но "Нет, я не дорожу...", очевидно, того же порядка (см. давнюю статью Н.М.Ботвинник) и с той же интенцией: от антологической отвлеченности к телесной эротике.
Ну и "Всегда и в пурпуре и в злате..." - та же батюшковская история (собственно, Н.М.Ботвинник ее приводит в пуанте).