Украина/новая "власть": А старик Светоний, оказывается, оракулом был :)
Шесть дней и семь ночей свирепствовало бедствие140, а народ искал убежища в каменных памятниках и склепах. Кроме бесчисленных жилых построек, горели дома древних полководцев, еще украшенные вражеской добычей, горели храмы богов, возведенные и освященные в годы царей, а потом - пунических и галльских войн, горело все достойное и памятное, что сохранилось от древних времен. На этот пожар он смотрел с Меценатовой башни141, наслаждаясь, по его словам, великолепным пламенем, и в театральном одеянии пел «Крушение Трои»142. (3) Но и здесь не упустил он случая для добычи и поживы: объявив, что обломки и трупы будут сожжены на государственный счет, он не подпускал людей к остаткам их имуществ; а приношения143 от провинций и частных лиц он не только принимал, но и требовал, вконец исчерпывая их средства.
(...) Впрочем, иные обещали, что и низвергнутый он сохранит власть над Востоком - некоторые прямо называли Иерусалимское царство, - а многие даже сулили ему возврат к прежнему положению. Эта надежда была ему приятнее... за обедом пришли новые донесения, еще тревожнее, но он остался холоден и лишь пригрозил, что худо придется мятежникам. И потом целых восемь дней он не рассылал ни писем, ни приказов, ни предписаний, предав все дело забвению. 41. Наконец, возмущенный все новыми оскорбительными эдиктами Виндекса, он отправил сенату послание, призывая отомстить за него и за отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла. (...) 44. Готовясь к походу, он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, как амазонок. Потом он объявил воинский набор по городским трибам, но никто годный к службе не явился; тогда он потребовал от хозяев известное число рабов и отобрал из челяди каждого только самых лучших, не исключая даже управляющих и писцов. (2) Всем сословиям приказал он пожертвовать часть своего состояния, а съемщикам частных домов и комнат - немедля принести годовую плату за жилье в императорскую казну. С великой разборчивостью и строгостью он требовал, чтобы монеты были неистертые, серебро переплавленное, золото пробованное; и многие даже открыто отказывались от всяких приношений, в один голос предлагая ему лучше взыскать с доносчиков выданные им награды. 45. Еще более стал он ненавистен, стараясь нажиться и на дороговизне хлеба: так, однажды в голодное время александрийский корабль, о прибытии которого было объявлено, оказался нагружен песком157 для гимнастических состязаний.
(2) Всем этим он возбудил такое негодование, что не было оскорблений, какими бы его ни осыпали. На макушку его статуи привязали хохол с греческой надписью: «Вот и настоящее состязание! Теперь несдобровать!»159. Другой статуе на шею повесили мех с надписью: «Сделал я все, что мог; но ты мешка не минуешь»160. На колоннах писали, что своим пением он разбудил галльского петуха161. А по ночам многие нарочно затевали ссоры с рабами и без устали призывали Заступника.
(...)46. Пугали его также и явно зловещие сновидения, гадания и знаменья как старые, так и новые. Никогда раньше он не видел снов; а после убийства матери ему стало сниться, что он правит кораблем, и кормило от него ускользает, что жена его Октавия увлекает его в черный мрак, что его то покрывают стаи крылатых муравьев, то обступают и теснят статуи народов, что воздвигнуты в Помпеевом театре163, и что его любимый испанский скакун164 превратился сзади в обезьяну, а голова осталась лошадиной и испускала громкое ржание. (2) В Мавзолее сами собой распахнулись двери и послышался голос, зовущий Нерона по имени. В январские календы только что украшенные статуи Ларов обрушились, как раз когда им готовились жертвы; при гадании Спор поднес ему в подарок кольцо с резным камнем, изображавшим похищение Прозерпины165; во время принесения обетов при огромном стечении всех сословий с трудом отыскались ключи от Капитолия. (3) Когда в сенате читалась его речь против Виндекса, где говорилось, что преступники понесут наказание и скоро примут достойную гибель, со всех сторон раздались крики: «Да будет так, о Август!» Замечено было даже, что последняя трагедия, которую он пел перед зрителями, называлась «Эдип-изгнанник» и заканчивалась стихом:
Жена, отец и мать мне умереть велят.
47. Между тем пришли вести, что взбунтовались и остальные войска. Узнав об этом во время пира, он изорвал донесение, опрокинул стол166, разбил оземь два любимых своих кубка167, которые называл «гомерическими», так как резьба на них была из поэм Гомера, и, взяв у Лукусты яд в золотом ларчике, отправился в Сервилиевы сады168. Самых надежных вольноотпущенников он отправил в Остию готовить корабли, а сам стал упрашивать преторианских трибунов и центурионов сопровождать его в бегстве. (2) Но те или уклонялись, или прямо отказывались, а один даже воскликнул:
Так ли уж горестна смерть?..169
Тогда он стал раздумывать, не пойти ли ему просителем к парфянам или к Гальбе, не выйти ли ему в черном платье к народу, чтобы с ростральной трибуны в горьких слезах молить прощенья за все, что было, а если умолить не удастся, то выпросить себе хотя бы наместничество над Египтом. Готовую речь об этом нашли потом в его ларце; удержал его, по-видимому, страх, что его растерзают раньше, чем он достигнет форума.
(3) Дальнейшие размышления отложил он на следующий день. Но среди ночи, проснувшись, он увидел, что телохранители покинули его. Вскочив с постели, он послал за друзьями, и ни от кого не получив ответа, сам пошел к их покоям. Все двери были заперты, никто не отвечал; он вернулся в спальню - оттуда уже разбежались и слуги, унеся даже простыни, похитив и ларчик с ядом. Он бросился искать гладиатора Спикула или любого другого опытного убийцу, чтобы от его руки принять смерть, - но никого не нашел. «Неужели нет у меня ни друга, ни недруга?» - воскликнул он и выбежал прочь, словно желая броситься в Тибр.
(...)Ликование в народе было таково, что чернь бегала по всему городу в фригийских колпаках183. Однако были и такие, которые еще долго украшали его гробницу весенними и летними цветами и выставляли на ростральных трибунах то его статуи в консульской тоге, то эдикты, в которых говорилось, что он жив и скоро вернется на страх своим врагам. (2) Даже парфянский царь Вологез, отправляя в сенат послов для возобновления союза, с особенной настойчивостью просил, чтобы память Нерона оставалась в почете...
(...)
10. И вот, словно собираясь дать свободу рабам, [Гальба] взошел на трибуну; выставив перед собою множество изображений тех, кто был осужден и казнен Нероном, выведя за собою знатного мальчика, сосланного на ближний из Балеарских островов и нарочно для этого вызванного, он произнес горестную речь о положении государства, его приветствовали императором, и тогда он объявил себя легатом сената и римского народа. (2) Отменив судебные дела, он стал набирать из жителей провинции легионы и вспомогательные войска вдобавок к своему прежнему войску - одному легиону, двум конным отрядам и трем когортам26. Из старейших и разумнейших граждан местной знати он учредил подобие сената и при всякой надобности совещался с ними о важных делах. (3) Из всаднического сословия он избрал юношей, которые, не лишаясь золотых перстней, должны были именоваться «добровольцами»27 и вместо солдат нести стражу при его опочивальне. А по провинциям он разослал эдикты, призывая всех и каждого присоединяться к нему и кто как может помогать общему делу. (4) Около того же времени при укреплении города, где назначил он сбор войскам, был найден перстень древней работы с резным камнем, изображавшим Победу с трофеем28; а тотчас затем море принесло в Дертозу александрийский корабль с грузом оружия, без кормчего, без моряков, без путешественников, так что никто уже не сомневался, что война начинается правая, священная и под покровительством богов.
Вдруг внезапно и неожиданно все едва не пришло в расстройство. (5) Один из конных отрядов стал жалеть о нарушении присяги и при приближении Гальбы к лагерю попытался от него отложиться - с трудом удалось его удержать в повиновении. А рабы, которых с коварным умыслом подарил Гальбе вольноотпущенник Нерона, едва не закололи его в узком переходе по пути в баню - его спасло, что они стали ободрять друг друга не упускать случая, их спросили, о каком случае идет речь, и пыткой вынудили признание.
Отряд германцев, издавна служивших у цезарей телохранителями и не раз на деле доказавших свою преданность, он распустил и без всякой видимой причины отправил на родину, так как заподозрил их в сочувствии Гаю Долабелле, чьи сады были рядом с их лагерем.
(2) Полную власть над ним имели три человека - они жили вместе с ним на Палатине, никогда его не покидали, и народ называл их его дядьками. Это были: Тит Виний, его испанский легат, безудержно алчный; Корнелий Лакон, из судебного заседателя ставший начальником преторианцев, нестерпимо тупой и спесивый35; вольноотпущенник Икел, только что награжденный золотым кольцом и прозвищем Марциана и уже домогающийся высшей из всаднических должностей36. Этим то негодяям, с их различными пороками, он доверял и позволял помыкать собою так, что сам на себя не был похож - то слишком мелочен и скуп, то слишком распущен и расточителен для правителя, избранного народом и уже не молодого.
16. Всем этим он вызвал почти поголовное недовольство во всех сословиях; но едва ли не более всех ненавидели его солдаты. Дело в том, что начальники40 обещали им небывалые подарки, если они присягнут ему заочно, а он не только не выполнял их обещаний, но даже гордился не раз, что привык набирать, а не покупать солдат; и этим он восстановил против себя все войска по всем провинциям. Среди преторианцев он к тому же возбудил страх и негодование тем, что многих увольнял в отставку по подозрению в соучастии с Нимфидием. (2) Но громче всех роптали легионы Верхней Германии, обманутые в ожидании наград за услуги в войне против галлов и Виндекса. Поэтому они первые нарушили покорность: в январские календы они отказались присягать кому-нибудь, кроме сената, и тут же решили отправить к преторианцам послов с вестью, что им не по нраву император, поставленный в Испании, - пусть лучше преторианцы сами выберут правителя, который был бы угоден всем войскам.
20. Некоторые сообщают, что при первом замешательстве он крикнул: «Что вы делаете, соратники? Я ваш и вы мои!..» - и даже обещал им подарки. Но большинство утверждает, что он сам подставил им горло и велел делать свое дело45 и разить, если угодно. Удивительнее всего то, что никто из присутствующих не попытался помочь императору, и все вызванные на помощь войска не послушались приказа, за исключением лишь германских ветеранов: благодарные за недавнюю заботу об их больных и слабых46, они бросились на помощь, но по незнанию мест пустились дальним обходным путем и опоздали.
(2) Убит он был у Курциева озера47 и там остался лежать; наконец, какой-то рядовой солдат, возвращаясь с выдачи пайка, сбросил с плеч мешок и отрубил ему голову. Так как ухватить ее за волосы было нельзя, он сунул ее за пазуху, а потом поддел пальцем за челюсть и так преподнес Отону; а тот отдал ее обозникам и харчевникам, и они, потешаясь, носили ее на пике по лагерю с криками: «Красавчик Гальба, наслаждайся молодостью!» Главным поводом к этой дерзкой шутке был распространившийся незадолго до этого слух, будто кто-то похвалил его вид, еще цветущий и бодрый, а он ответил:
«…Крепка у меня еще сила!»48
Затем вольноотпущенник Патробия Нерониана купил у них голову за сто золотых и бросил там, где по приказу Гальбы был казнен его патрон. И лишь много позже управляющий Аргив похоронил ее вместе с трупом в собственных садах Гальбы по Аврелиевой дороге.
(Текст приводится по изданию: Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Москва. Изд-во «Наука», 1993.)
:)