Еще про отца

[imja]

Мне восемь. Отец моет на кухне посуду, я перебираю голубику. Ненавижу перебирать голубику, кстати.

-Не плачь, не горюй, напрасных слез не лей... лишь крепче поцелуй, когда придем из лагерей! - поет отец.
-Из каких лагерей? - спрашиваю я.
-Ну... это такое выражение. Это про солдат. А ты что подумала?
-А я подумала из концлагерей...
-А что ты про них знаешь?
-Знаю, что людей там мучили.
-А почему - знаешь?
Я теряюсь. Я знаю только, что это почему-то очень плохо, а почему - нет.
-Э... они были плохими? - предполагаю я.
-Не совсем, - говорит отец. - Скажем так, я не могу сказать, что все, кто попадал в концлагерь, был хорошим. Но ведь даже ты не всегда бываешь хорошей, верно?
Я вспоминаю о том, как спрятала от сестры и съела конфету, и киваю.
-Значит ли это, что я могу тебя заставить работать на себя или мучить?
-То есть? - еще больше запутываюсь я.
-Ну вот предположим, ты построила дом, - говорит отец. - А я его сжег. Что со мной надо сделать?
-Наказать? - предполагаю я.
-Верно. А как? По попе отшлепать? Но ведь это не вернет тебе дома.
-Хм....
-Я считаю, что было бы хорошим наказанием заставить этого человека построить новый дом или заплатить за новый дом. Ведь если мы бьем его - мы те, кто бьет людей. И мы учимся лишь большей жестокости. И получается, что такой человек причиняет двойное зло - и сжигает дом, и делает тебя злее.
-Но ведь если он ненавидит меня так, что сжег дом, он построит мне плохой дом! И мне будет трудно его не побить.
-Вот для этого и должна быть милиция. Чтобы человек в тюрьме трудился, понимал, как сложно строить дом, и чтобы за этим следили не те, кто злится на него. Но, по правде, все работает не так. Тюрьма - скорее - учит человека быть хуже, а не лучше.
Но в тюрьму попадают хотя бы после какого-то разбирательства. А в лагерь попадали по доносам.
-Это как?
-Ну вот захотел я твой дом. Написал, что ты, например, не любишь Ленина. И все - тебя арестовали и увезли куда-нибудь... ну вот и в Норильск увозили. Только жили они здесь не в квартирах с отоплением, а в бараках, а в начале - и вовсе чуть ли не в чистом поле. И многие из них не совершали преступлений.
-А почему так было?
Отец задумывается.
-Я не знаю. Я совсем маленький был, когда так было. Да и мои родители были не такими важными людьми, чтобы доносы на них писать - у нас и еды-то не было, не то, что ценностей, жили в глуши. Когда я про это читал, я так понял, что стране нужна была рабочая сила, и чтобы все слушались, а как это сделать - вызвать в людях худшее. Сделать их подозрительными. Дать власть тем, кто распорядится ей в своих интересах. И дальше люди делали выбор. Кто-то спасал, кто-то выживал, кто-то делал вид, что ничего не происходит. А кто-то попадал под раздачу.
И я не думаю, что все, кто был в лагере, были добрыми и хорошими людьми.
Но ведь это страшно, когда людям с властью в руках все равно - совершал ты преступление или нет. Достаточно, чтобы ты ему не понравился. Мне вот почти все люди не нравятся. Что с того?
-А если бы ты мог написать донос, ты бы на кого написал?
Отец замирает.
-Ну и вопросы ты задаешь! Знаешь, я вот соседа нашего ненавижу. Мерзавец он. Жену бьет, на детей орет. Пьет. Но сейчас я бы в милицию написал на него именно потому, что знаю, что ни в какой концлагерь они его не отправят. И предлагал его жене написать, да она отказалась.
А вот если бы знал, что его без следствия на лед на Вальке отправят и там расстреляют - нет. Так не должно быть.
-А как должно быть?
-Не знаю. А знал бы, боюсь, с ума бы сошел.
-Почему?
-Потому что я не думаю, что людей можно легко поменять. А знать, как должно быть, и не быть в силах ничего изменить - это было бы страшно.
Сейчас же хотя бы терпимо.

Я задумываюсь. И думаю об этом потом долго.