Ночной патруль
1
- Индеец! Индеец, вставай!
Это меня. Вроде, только что лёг, а уже...
Призываю на помощь Великого Духа Прерий и железную волю следопыта, разлепляю глаза, потом губы.
- Ну?
- Вставай, майн фройнд, нам в патруль.
- Так ведь ночь же!
- Яволь! Это есть ночной патруль.
- Хорошо, - отвечаю. - Сейчас встану.
С Немецким Партизаном-Антифашистом в патруле хорошо: у него всегда есть огненная вода. Она называется "шнапс". Огненная вода шнапс берётся из фляги, которую Немецкий Партизан носит на бедре, и не иссякает никогда, сколько бы ни наливали.
Наспех причёсываю длинные чёрные волосы, гордость рода Ункасов. Наощупь втыкаю перья - без них я как голый. Спрашиваю:
- Ты, я и кто ещё?
- Ещё Воображаемая Девушка Номер Восемь.
- Это блондинка?
- Яволь, одна из. Так сказать, не ди блонде, а айне блонде.
- Хорошо, что Девушка. Жалко, что блондинка.
- Каждому своё, - говорит Немецкий Партизан, и педантично добавляет: - И ещё шофёр, конечно.
- Дер шофёр, - говорю я. Немецкий Партизан улыбается, показывает мне большой палец и отправляется к двери.
- Постой, - останавливаю я его. - А как на самом деле "шофёр" по-немецки?
Немецкий Партизан пожимает плечами.
- У НЕГО по немецкому языку была айне тройка. Унд это было почти сорок лет назад, йа?
- Йа-йа, - киваю я, и Немецкий Партизан выходит.
2
Я одет в тонкую, изящно выделанную оленью шкуру. На ногах мокасины. Верный карабин на плече. Я спускаюсь по лестнице, открываю дверь своего домика. Немецкий Партизан-Антифашист в полном обмундировании - маскхалат, рюкзак, фуражка унд верный шмайссер - стоит, прислонившись к стене, и курит самокрутку. Рядом с ним, аппетитно задрав коленку, стоит Воображаемая Девушка Номер Восемь. Блондинка. Впрочем...
- Гут, - говорит Немецкий Партизан. - Вот и ди гроссе Шланге пришёл.
Воображаемая Девушка Номер Восемь хохочет. Ди гроссе Шланге - это по-немецки "Великий Змей", моё охотничье имя. Вот и говори после этого, что на нас не влияет то, что происходит с НИМ. Может, ОН и забыл о нас с Партизаном, но с тех пор, как ОН где-то лет пять назад наткнулся на немецкую афишу и восхитился, Партизан чуть не каждый день меня дразнит великим шлангом, как будто всю жизнь знал это слово. Впрочем, теперь он действительно знает его всю жизнь.
- Привет, Индеец, - говорит Воображаемая Девушка Номер Восемь. На вид ей вряд ли можно дать тринадцать. Её полупрозрачный розовый халатик не скрывает почти ничего.
- Сколько тебе лет? - строго спрашиваю я.
Она хмурится. Арифметика у неё явно не самая сильная сторона.
- Я тут недавно, - говорит она. - ОН меня пару недель назад всего придумал. Может, месяц. Ты меня с Воображаемой Девушкой Номер Два спутал, у неё тоже волосы светлые, но другого оттенка и причёсывается она по-другому. Вот она здесь, наверное, с самого начала.
- Найн, не с самого, а всего тридцать во... - начинает пунктуальный Партизан, но я его перебиваю:
- Я не про это. Какого ты возраста?
Воображаемая Девушка Номер Восемь застенчиво улыбается.
- Т-такого, какого нужно. В последнее время мы ЕМУ все нравимся вот такими.
- Альзо, - с горечью говорит Партизан. - Вы хотя бы какими-то ЕМУ нравитесь.
Я кладу ему руку на плечо.
- Оно тебе надо, бледнолицый брат, чтобы ты ЕМУ вот так нравился? У них небось и девственность каждую ночь отрастает.
- Да, - краснеет Воображаемая Девушка, - хотя в последнее время это даже и не нужно. Мы в основном...
Вся пунцовая, она наклоняется к моему уху и шепчет фразу, от которой покраснел бы и я, не будь я от природы краснокожим.
- На всё ЕГО воля, - смущённо оправдывается Девушка Номер Восемь, поймав мой взгляд.
- У нас, могикан, - твёрдо говорю я, - такое не поощрялось.
- Айн момент, - вмешивается Партизан. - Ты же, если я не перепутал, есть последний из?
Я киваю.
- Альзо, - резюмирует он, - никаких проблем уже нет. Идём, и вы тоже, фройляйн: шофёр ждёт.
3
На обочине припаркован вездеход, вернувшийся с дневного патруля. Его капот открыт, и шофёр, по-видимому, копается в двигателе. По-моему, после каждой поездки шофёр разбирает вездеход по винтикам и собирает вновь. Мустанги прерий в этом смысле устроены явно лучше, чем железные лошади бледнолицых.
Из-за своего низкого роста шофёр стоит на деревянном табурете, который он повсюду возит с собой. Я вижу его ноги в потёртых штанах неопределённого цвета, вижу сутулую спину, на которую накинута вечная спецовка, вижу затылок, скрытый кепкой, и даже кончики знаменитых усов, торчащих по обе стороны его круглой головы.
- Гутен абенд, - говорит шофёру Партизан. - Мы сегодня поедем одер нихт?
- Минуты четыре, - отвечает шофёр хрипловатым, высоким голосом. - Я уже всё прочистил и смазал, сейчас завинчиваю и мы поедем. - Он оглядывается и ласково машет нам рукой. - Привет, народ, садитесь пока, располагайтесь, кто сзади, кто спереди.
- Ты где хочешь сесть? - спрашиваю я Воображаемую Девушку Номер Восемь.
- Сзади, - говорит она. - Рядом с кем-нибудь из вас двоих. А то шофёр меня не любит.
- Вот ещё, - бурчит шофёр. - Просто ты меня пытаешься... в общем, соблазняешь. А мне не нравится.
- Не нра-авится ему, - передразнивает Воображаемая Девушка и садится рядом со мной. Партизан, кряхтя, пристраивается рядом: на корточках, спиной вперёд, чтобы удобнее было отстреливаться. Он так всегда садится.
Шофёр захлопывает капот, вытирает руки ветошью, убирает всё лишнее в багажник. Не забывает и табуретку.
- Всё готово, - объявляет он, залезает на своё место, заводит мотор, берётся за баранку и улыбается в усы.
- Держитесь покрепче, друзья. Поехали!
Он так всегда говорит.
4
- Ма-альчики, - просит Воображаемая Девушка Номер Восемь. - А я тут почти ничего не знаю. Вы мне расскажете, чтобы не было скучно, а?
- Чтобы не было скучно, - назидательно говорит Партизан, - надо выпить шнапс.
- Весь? - спрашивает Девушка.
- Варум весь? - удивляется Партизан. - Весь не получится. Айне кляйне чуть-чуть.
- Тогда надо сказать: "выпить шнапса".
- Найн, - твёрдо возражает Партизан. - Нас училь: шнапса - это когда он одушевлённый. Съесть зайца - йа, съесть бутерброда - нихт. Альзо, выпить шнапса - неправильно.
- Я не знаю, почему, - смущённо говорит Девушка, - но я точно знаю, что если немного, то шнапса. Как выпить воды или сока. Чингачгук, скажи ему!
Я делаю каменное выражение лица и поднимаю бровь. И то, и другое у меня всегда получается отлично.
- Я могиканин. Я не специалист по языку бледнолицых.
- Доннерветтер! - хихикает Партизан. Неожиданно противненько хихикает, обычно у него по-другому выходит.
- Я догадался, - объявляет он. - На старости лет ЕГО замучила ностальгия по школьным учительницам, унд ОН придумал тебя. Интересно, зеер интересно...
Мне становится неприятно. Я делаю ещё более каменное выражение лица и самым ледяным тоном произношу:
- Школьные учительницы такими маленькими не бывают. Не пори чушь, Партизан: тебе не идёт.
- Да ладно тебе, Индеец, - вздыхает он. - Я пошутил. Хочешь шнапс? Найн, виноват: хочешь шнапса?
Шофёр молча крутит баранку. Мы выезжаем на кольцевую дорогу.
5
- Что это за дома? - спрашивает Воображаемая Девушка Номер Восемь. Меня спрашивает. А отвечает, конечно же, Партизан. И что с ним такое, что он перья распустил? Перья, вообще-то, часть моего антуража.
- Это, фройляйн, научные лаборатории. Там делаются ЕГО великие открытия.
- Делались, - тихо, почти шёпотом поправляю я. Рука шофёра вдруг вздрагивает, и вездеход делает зигзаг.
- Почему делались? - как-то испуганно спрашивает Девушка.
- Со временем у каждого человека происходит специализация, - мягко, почти без акцента объясняет Партизан. - Когда ОН был моложе, работал и химический корпус, и физический, и астрономический... Здесь кипела жизнь. Мы с Индейцем хорошо это помним, правда, Индеец?
Я киваю.
- Славные были времена, верно. Заедешь во время дневного патруля, заглянешь к ребятам, они угостят, расскажут, что у них нового, ты не поймёшь ничего, но всё равно приятно.
- Да, - говорит Партизан, - если шофёр соглашался остановить. У него ведь айне шило ин ди задница.
Шофёр не реагирует на слова Партизана никак. Едет, и всё тут. Но мне почему-то хочется заглянуть ему в глаза.
- А сейчас, - спрашивает Девушка как-то странно, - здесь совсем-совсем никого нет?
Партизан гладит её по волосам - не как женщину, скорее, как дочку - а я вдруг понимаю, почему её голос звучит странно: она плачет.
- Найн, - мягко говорит он. - Видишь вот там корпус трёхэтажный?
- Ага, - всхлипывает она. - Что там?
- Это есть Институт Искусственного Интеллекта. Там вполне кипит жизнь.
- На третьем этаже, - уточняю я.
- Яволь, на третьем. Потому что ОН программист, а на двух нижних занимались роботами и... вас ист дас... многозадачными процессорами.
- Да, давно мы не видели роботов, - говорю я. Они действительно были забавными.
- Ну и не страшно, - отвечает Партизан. - Железо ист железо. А вот на втором этаже ещё недавно вовсю работали.
- Это который с процессорами? - спрашивает Девушка. Вместо Партизана отвечаю я.
- Совершенно верно. Только "недавно" - это лет двадцать назад. ОН тогда пытался какие-то патенты пробивать.
- Ну и как? - Девушка по-настоящему волнуется, даже забавно.
- Не пробил, - кратко говорю я. У могикан краткость считалась достоинством воина.
Проезжаем развалины мастерской скоростных самокатов, и промзона остаётся позади.
6
- Ахтунг! - орёт Партизан и пригибает Девушку к сиденью. Я хватаю карабин. Шофёр ловким движением останавливает вездеход на обочине.
Огненные стрелы пронизывают ночное небо. Некоторые с ослепительной вспышкой разбиваются оземь в опасной близости от вездехода. На них жарко даже смотреть.
- Откуда? - кричит Партизан, привычно скидывая шмайссер с плеча.
- Из-за кладбища, - спокойно говорит шофёр. - Вот оттуда. - И показывает рукой. Он всегда безошибочно знает все направления. Так даже я, следопыт, не умею.
- Может, останешься, скво? - спрашиваю я Девушку. Она мотает головой.
- Я с вами. Я не такая беззащитная.
- Яволь, - бросает Партизан уже на бегу. - Нет у нас такой роскошь, чтобы кто-то оставался. Дер фронт ист дер фронт!
И мы бежим в сторону кладбища, туда, где клубится, сливаясь с темнотой ночи, иссиня-чёрный дым, который бывает всегда во время прорыва. Мои зоркие глаза уже видят: между белых надгробий, то там, то тут, мелькают серые щупальца, тёмно-зелёные когти, шевелящиеся фиолетовые гривы и грязно-жёлтые бивни. Их много на этот раз. Уже несколько лет их не было так много. Со дня Битвы у Чистого Ручья.
- Партизан! - шепчу я, падая на четвереньки. - Помнишь, у Чистого Ручья?
- Альзо, тогда было больше, - улыбается он, но я вижу, что в его глазах притаился ужас. - И это длилось почти неделю. Даже не сравнивай, майн фройнд.
- А что тогда было? - шёпотом спрашивает из-за моей спины Девушка, пробираясь по-пластунски между могил.
- Тогда от НЕГО ушла... ну в общем, ОН остался один. Там, у себя. А здесь... - я перевожу дыхание: трудно ползти и говорить. Но Девушка оказалась понятливая.
- Здесь вы воевали за НЕГО с... этими? - Она показывает дрожащей, но невероятно красивой рукой на полуповаленный памятник, из-за которого торчал краешек багрового кожистого крыла.
- Они завалили Чистый Ручей и прорвались в город, - говорит Партизан. - С той стороны. Битва продолжалась неделю.
- Мы потеряли Доброго Доктора, - вспоминаю я. - И Фею Весны.
- И Персея, и Карлсона, - вздыхает Партизан. - Всю нашу воздушную разведку. И...
- Да, - киваю я, не решаясь произносить имени вслух. Потому что у Чистого Ручья погибла Мэри Поппинс.
- Поэтому вас осталось так мало? - спрашивает Девушка. Партизан хочет ответить, но я прикладываю палец к губам и медленно провожу им вокруг себя. Партизан и Девушка понимают и оглядываются.
- Нас окружили, - одними губами произносит Партизан. - Конец.
- Мы будем биться, пока кто-то из нас жив, - одними губами отвечаю я. - И может быть...
- Не может, - шевелятся губы Партизана. - Нас трое, а их не меньше сотни. У них огненные стрелы, ледяные камни и сгустки бесконечной боли. У нас два ствола на троих.
- Но мы всё равно будем биться, - говорят мои губы. - До конца.
- Да, - читаю я ответ. - Прощай, мой друг.
- Нет!!!
Это кричит Воображаемая Девушка Номер Восемь. Вслух. Она встаёт среди надгробий, срывая с себя халат, и остаётся нагая. Партизан с выпученными глазами смотрит на неё. Я не знаю, как выгляжу я со стороны, но, наверное, так же.
Свет луны озаряет её таинственным сиянием. Она светится как будто изнутри. От неё невозможно оторвать глаз. Медленно, медленно её ноги и бёдра приходят в движение. Она танцует. На старом кладбище у черты города, среди сотен косматых чудовищ, прозрачная и обнажённая, медленно танцует Воображаемая Девушка Номер Восемь.
- Не смотрите на меня, - ровным голосом говорит она. - Я не для вас танцую. Смотрите на них.
Мы с Партизаном с трудом отводим взгляд. Вначале смотрим друг на друга, потом - вокруг. Чудовища медленно, в ритме её танца, выползают из-за камней и приближаются к ней, тараща огромные глаза всех цветов и размеров. Для них не существует больше ничего, кроме неё.
- Айн, цвай, драй, - шепчет Партизан-Антифашист. - Унд... стреляй! Шиссен, шиссен, доннерветтер!
Огненная струя из шмайссера поливает толпу завороженных монстров, и они разлетаются, вспыхивая изнутри бордовым пламенем. Их пепел оседает на плиты и смешивается с землёй. Через мгновение мой карабин присоединяется к пляске.
- О Великий Дух Прерий! - кричу я. - Вперёд, вперёд, за НЕГО!
7
- Всё, - говорю я. - Гляди-ка, выжили как-то.
- Не как-то, а чудом, - отвечает Партизан. Он тяжело дышит.
- Не чудом, - возражаю я, - а только благодаря ей.
- Натюрлих, - кивает Партизан. - Она и есть наше чудо.
Наше чудо сидит на старом памятнике и аккуратно, слюной, очищает свеженакинутый халат от налипшей на него могильной земли. Одновременно она пытается прочесть полустёртые, корявые буквы на надгробиях.
- Стать... ве-ли-ким... ве-ли-ким по... неужели "поваром"?
Я вглядываюсь в памятник.
- Да, выходит, что так. А рядом, гляди, "стать великим адвокатом".
- И поваром, и адвокатом? - удивляется она.
- Найн, - говорит Партизан. - Это же разные могилы. Я где-то здесь видел однажды ряд, где на всех памятниках написано "Жениться на...", но с разными именами. Тут вообще много могил, фройляйн. Чересчур много.
- Ничего, - отвечает она. - Зато здесь растут чудесные цветы.
- На кладбищах всегда растут цветы, - возражает Партизан.
- Но если у НЕГО хватает сил растить цветы на этом кладбище, наверное, это хороший знак, - говорит она и улыбается.
Я машинально бросаю взгляд на плиту, на которой сидит Девушка. За её спиной еле виднеется: "изобрести лека...".
- Ахтунг! - снова кричит Партизан, указывая на тень, движущуюся среди могил. Но это не враг: моё ночное зрение успокаивает меня. По тропинке между памятниками спокойно идёт шофёр.
- Привет! Я подогнал вездеход к восточной ограде, отсюда близко, - говорит он хрипловатым, высоким голосом. На мгновение меня передёргивает: мы жизнью рисковали, а он...?
Но тут Партизан неожиданно дёргает меня за край оленьей шкуры.
- Посмотри, Индеец, - шепчет он на ухо. - Посмотри на его лицо.
Я вглядываюсь в лицо шофёра, знакомое мне с начала времён. И вдруг, впервые за полвека, догадываюсь, что знаменитые усы приклеены, что под ними скрывается гладкая, чистая мальчишечья кожа... что мальчик, столько лет назад придумавший нас, не превратился весь в НЕГО, а до сих пор живёт здесь с нами. Прячется до поры.
- Индеец! Индеец, вставай!
Это меня. Вроде, только что лёг, а уже...
Призываю на помощь Великого Духа Прерий и железную волю следопыта, разлепляю глаза, потом губы.
- Ну?
- Вставай, майн фройнд, нам в патруль.
- Так ведь ночь же!
- Яволь! Это есть ночной патруль.
- Хорошо, - отвечаю. - Сейчас встану.
С Немецким Партизаном-Антифашистом в патруле хорошо: у него всегда есть огненная вода. Она называется "шнапс". Огненная вода шнапс берётся из фляги, которую Немецкий Партизан носит на бедре, и не иссякает никогда, сколько бы ни наливали.
Наспех причёсываю длинные чёрные волосы, гордость рода Ункасов. Наощупь втыкаю перья - без них я как голый. Спрашиваю:
- Ты, я и кто ещё?
- Ещё Воображаемая Девушка Номер Восемь.
- Это блондинка?
- Яволь, одна из. Так сказать, не ди блонде, а айне блонде.
- Хорошо, что Девушка. Жалко, что блондинка.
- Каждому своё, - говорит Немецкий Партизан, и педантично добавляет: - И ещё шофёр, конечно.
- Дер шофёр, - говорю я. Немецкий Партизан улыбается, показывает мне большой палец и отправляется к двери.
- Постой, - останавливаю я его. - А как на самом деле "шофёр" по-немецки?
Немецкий Партизан пожимает плечами.
- У НЕГО по немецкому языку была айне тройка. Унд это было почти сорок лет назад, йа?
- Йа-йа, - киваю я, и Немецкий Партизан выходит.
2
Я одет в тонкую, изящно выделанную оленью шкуру. На ногах мокасины. Верный карабин на плече. Я спускаюсь по лестнице, открываю дверь своего домика. Немецкий Партизан-Антифашист в полном обмундировании - маскхалат, рюкзак, фуражка унд верный шмайссер - стоит, прислонившись к стене, и курит самокрутку. Рядом с ним, аппетитно задрав коленку, стоит Воображаемая Девушка Номер Восемь. Блондинка. Впрочем...
- Гут, - говорит Немецкий Партизан. - Вот и ди гроссе Шланге пришёл.
Воображаемая Девушка Номер Восемь хохочет. Ди гроссе Шланге - это по-немецки "Великий Змей", моё охотничье имя. Вот и говори после этого, что на нас не влияет то, что происходит с НИМ. Может, ОН и забыл о нас с Партизаном, но с тех пор, как ОН где-то лет пять назад наткнулся на немецкую афишу и восхитился, Партизан чуть не каждый день меня дразнит великим шлангом, как будто всю жизнь знал это слово. Впрочем, теперь он действительно знает его всю жизнь.
- Привет, Индеец, - говорит Воображаемая Девушка Номер Восемь. На вид ей вряд ли можно дать тринадцать. Её полупрозрачный розовый халатик не скрывает почти ничего.
- Сколько тебе лет? - строго спрашиваю я.
Она хмурится. Арифметика у неё явно не самая сильная сторона.
- Я тут недавно, - говорит она. - ОН меня пару недель назад всего придумал. Может, месяц. Ты меня с Воображаемой Девушкой Номер Два спутал, у неё тоже волосы светлые, но другого оттенка и причёсывается она по-другому. Вот она здесь, наверное, с самого начала.
- Найн, не с самого, а всего тридцать во... - начинает пунктуальный Партизан, но я его перебиваю:
- Я не про это. Какого ты возраста?
Воображаемая Девушка Номер Восемь застенчиво улыбается.
- Т-такого, какого нужно. В последнее время мы ЕМУ все нравимся вот такими.
- Альзо, - с горечью говорит Партизан. - Вы хотя бы какими-то ЕМУ нравитесь.
Я кладу ему руку на плечо.
- Оно тебе надо, бледнолицый брат, чтобы ты ЕМУ вот так нравился? У них небось и девственность каждую ночь отрастает.
- Да, - краснеет Воображаемая Девушка, - хотя в последнее время это даже и не нужно. Мы в основном...
Вся пунцовая, она наклоняется к моему уху и шепчет фразу, от которой покраснел бы и я, не будь я от природы краснокожим.
- На всё ЕГО воля, - смущённо оправдывается Девушка Номер Восемь, поймав мой взгляд.
- У нас, могикан, - твёрдо говорю я, - такое не поощрялось.
- Айн момент, - вмешивается Партизан. - Ты же, если я не перепутал, есть последний из?
Я киваю.
- Альзо, - резюмирует он, - никаких проблем уже нет. Идём, и вы тоже, фройляйн: шофёр ждёт.
3
На обочине припаркован вездеход, вернувшийся с дневного патруля. Его капот открыт, и шофёр, по-видимому, копается в двигателе. По-моему, после каждой поездки шофёр разбирает вездеход по винтикам и собирает вновь. Мустанги прерий в этом смысле устроены явно лучше, чем железные лошади бледнолицых.
Из-за своего низкого роста шофёр стоит на деревянном табурете, который он повсюду возит с собой. Я вижу его ноги в потёртых штанах неопределённого цвета, вижу сутулую спину, на которую накинута вечная спецовка, вижу затылок, скрытый кепкой, и даже кончики знаменитых усов, торчащих по обе стороны его круглой головы.
- Гутен абенд, - говорит шофёру Партизан. - Мы сегодня поедем одер нихт?
- Минуты четыре, - отвечает шофёр хрипловатым, высоким голосом. - Я уже всё прочистил и смазал, сейчас завинчиваю и мы поедем. - Он оглядывается и ласково машет нам рукой. - Привет, народ, садитесь пока, располагайтесь, кто сзади, кто спереди.
- Ты где хочешь сесть? - спрашиваю я Воображаемую Девушку Номер Восемь.
- Сзади, - говорит она. - Рядом с кем-нибудь из вас двоих. А то шофёр меня не любит.
- Вот ещё, - бурчит шофёр. - Просто ты меня пытаешься... в общем, соблазняешь. А мне не нравится.
- Не нра-авится ему, - передразнивает Воображаемая Девушка и садится рядом со мной. Партизан, кряхтя, пристраивается рядом: на корточках, спиной вперёд, чтобы удобнее было отстреливаться. Он так всегда садится.
Шофёр захлопывает капот, вытирает руки ветошью, убирает всё лишнее в багажник. Не забывает и табуретку.
- Всё готово, - объявляет он, залезает на своё место, заводит мотор, берётся за баранку и улыбается в усы.
- Держитесь покрепче, друзья. Поехали!
Он так всегда говорит.
4
- Ма-альчики, - просит Воображаемая Девушка Номер Восемь. - А я тут почти ничего не знаю. Вы мне расскажете, чтобы не было скучно, а?
- Чтобы не было скучно, - назидательно говорит Партизан, - надо выпить шнапс.
- Весь? - спрашивает Девушка.
- Варум весь? - удивляется Партизан. - Весь не получится. Айне кляйне чуть-чуть.
- Тогда надо сказать: "выпить шнапса".
- Найн, - твёрдо возражает Партизан. - Нас училь: шнапса - это когда он одушевлённый. Съесть зайца - йа, съесть бутерброда - нихт. Альзо, выпить шнапса - неправильно.
- Я не знаю, почему, - смущённо говорит Девушка, - но я точно знаю, что если немного, то шнапса. Как выпить воды или сока. Чингачгук, скажи ему!
Я делаю каменное выражение лица и поднимаю бровь. И то, и другое у меня всегда получается отлично.
- Я могиканин. Я не специалист по языку бледнолицых.
- Доннерветтер! - хихикает Партизан. Неожиданно противненько хихикает, обычно у него по-другому выходит.
- Я догадался, - объявляет он. - На старости лет ЕГО замучила ностальгия по школьным учительницам, унд ОН придумал тебя. Интересно, зеер интересно...
Мне становится неприятно. Я делаю ещё более каменное выражение лица и самым ледяным тоном произношу:
- Школьные учительницы такими маленькими не бывают. Не пори чушь, Партизан: тебе не идёт.
- Да ладно тебе, Индеец, - вздыхает он. - Я пошутил. Хочешь шнапс? Найн, виноват: хочешь шнапса?
Шофёр молча крутит баранку. Мы выезжаем на кольцевую дорогу.
5
- Что это за дома? - спрашивает Воображаемая Девушка Номер Восемь. Меня спрашивает. А отвечает, конечно же, Партизан. И что с ним такое, что он перья распустил? Перья, вообще-то, часть моего антуража.
- Это, фройляйн, научные лаборатории. Там делаются ЕГО великие открытия.
- Делались, - тихо, почти шёпотом поправляю я. Рука шофёра вдруг вздрагивает, и вездеход делает зигзаг.
- Почему делались? - как-то испуганно спрашивает Девушка.
- Со временем у каждого человека происходит специализация, - мягко, почти без акцента объясняет Партизан. - Когда ОН был моложе, работал и химический корпус, и физический, и астрономический... Здесь кипела жизнь. Мы с Индейцем хорошо это помним, правда, Индеец?
Я киваю.
- Славные были времена, верно. Заедешь во время дневного патруля, заглянешь к ребятам, они угостят, расскажут, что у них нового, ты не поймёшь ничего, но всё равно приятно.
- Да, - говорит Партизан, - если шофёр соглашался остановить. У него ведь айне шило ин ди задница.
Шофёр не реагирует на слова Партизана никак. Едет, и всё тут. Но мне почему-то хочется заглянуть ему в глаза.
- А сейчас, - спрашивает Девушка как-то странно, - здесь совсем-совсем никого нет?
Партизан гладит её по волосам - не как женщину, скорее, как дочку - а я вдруг понимаю, почему её голос звучит странно: она плачет.
- Найн, - мягко говорит он. - Видишь вот там корпус трёхэтажный?
- Ага, - всхлипывает она. - Что там?
- Это есть Институт Искусственного Интеллекта. Там вполне кипит жизнь.
- На третьем этаже, - уточняю я.
- Яволь, на третьем. Потому что ОН программист, а на двух нижних занимались роботами и... вас ист дас... многозадачными процессорами.
- Да, давно мы не видели роботов, - говорю я. Они действительно были забавными.
- Ну и не страшно, - отвечает Партизан. - Железо ист железо. А вот на втором этаже ещё недавно вовсю работали.
- Это который с процессорами? - спрашивает Девушка. Вместо Партизана отвечаю я.
- Совершенно верно. Только "недавно" - это лет двадцать назад. ОН тогда пытался какие-то патенты пробивать.
- Ну и как? - Девушка по-настоящему волнуется, даже забавно.
- Не пробил, - кратко говорю я. У могикан краткость считалась достоинством воина.
Проезжаем развалины мастерской скоростных самокатов, и промзона остаётся позади.
6
- Ахтунг! - орёт Партизан и пригибает Девушку к сиденью. Я хватаю карабин. Шофёр ловким движением останавливает вездеход на обочине.
Огненные стрелы пронизывают ночное небо. Некоторые с ослепительной вспышкой разбиваются оземь в опасной близости от вездехода. На них жарко даже смотреть.
- Откуда? - кричит Партизан, привычно скидывая шмайссер с плеча.
- Из-за кладбища, - спокойно говорит шофёр. - Вот оттуда. - И показывает рукой. Он всегда безошибочно знает все направления. Так даже я, следопыт, не умею.
- Может, останешься, скво? - спрашиваю я Девушку. Она мотает головой.
- Я с вами. Я не такая беззащитная.
- Яволь, - бросает Партизан уже на бегу. - Нет у нас такой роскошь, чтобы кто-то оставался. Дер фронт ист дер фронт!
И мы бежим в сторону кладбища, туда, где клубится, сливаясь с темнотой ночи, иссиня-чёрный дым, который бывает всегда во время прорыва. Мои зоркие глаза уже видят: между белых надгробий, то там, то тут, мелькают серые щупальца, тёмно-зелёные когти, шевелящиеся фиолетовые гривы и грязно-жёлтые бивни. Их много на этот раз. Уже несколько лет их не было так много. Со дня Битвы у Чистого Ручья.
- Партизан! - шепчу я, падая на четвереньки. - Помнишь, у Чистого Ручья?
- Альзо, тогда было больше, - улыбается он, но я вижу, что в его глазах притаился ужас. - И это длилось почти неделю. Даже не сравнивай, майн фройнд.
- А что тогда было? - шёпотом спрашивает из-за моей спины Девушка, пробираясь по-пластунски между могил.
- Тогда от НЕГО ушла... ну в общем, ОН остался один. Там, у себя. А здесь... - я перевожу дыхание: трудно ползти и говорить. Но Девушка оказалась понятливая.
- Здесь вы воевали за НЕГО с... этими? - Она показывает дрожащей, но невероятно красивой рукой на полуповаленный памятник, из-за которого торчал краешек багрового кожистого крыла.
- Они завалили Чистый Ручей и прорвались в город, - говорит Партизан. - С той стороны. Битва продолжалась неделю.
- Мы потеряли Доброго Доктора, - вспоминаю я. - И Фею Весны.
- И Персея, и Карлсона, - вздыхает Партизан. - Всю нашу воздушную разведку. И...
- Да, - киваю я, не решаясь произносить имени вслух. Потому что у Чистого Ручья погибла Мэри Поппинс.
- Поэтому вас осталось так мало? - спрашивает Девушка. Партизан хочет ответить, но я прикладываю палец к губам и медленно провожу им вокруг себя. Партизан и Девушка понимают и оглядываются.
- Нас окружили, - одними губами произносит Партизан. - Конец.
- Мы будем биться, пока кто-то из нас жив, - одними губами отвечаю я. - И может быть...
- Не может, - шевелятся губы Партизана. - Нас трое, а их не меньше сотни. У них огненные стрелы, ледяные камни и сгустки бесконечной боли. У нас два ствола на троих.
- Но мы всё равно будем биться, - говорят мои губы. - До конца.
- Да, - читаю я ответ. - Прощай, мой друг.
- Нет!!!
Это кричит Воображаемая Девушка Номер Восемь. Вслух. Она встаёт среди надгробий, срывая с себя халат, и остаётся нагая. Партизан с выпученными глазами смотрит на неё. Я не знаю, как выгляжу я со стороны, но, наверное, так же.
Свет луны озаряет её таинственным сиянием. Она светится как будто изнутри. От неё невозможно оторвать глаз. Медленно, медленно её ноги и бёдра приходят в движение. Она танцует. На старом кладбище у черты города, среди сотен косматых чудовищ, прозрачная и обнажённая, медленно танцует Воображаемая Девушка Номер Восемь.
- Не смотрите на меня, - ровным голосом говорит она. - Я не для вас танцую. Смотрите на них.
Мы с Партизаном с трудом отводим взгляд. Вначале смотрим друг на друга, потом - вокруг. Чудовища медленно, в ритме её танца, выползают из-за камней и приближаются к ней, тараща огромные глаза всех цветов и размеров. Для них не существует больше ничего, кроме неё.
- Айн, цвай, драй, - шепчет Партизан-Антифашист. - Унд... стреляй! Шиссен, шиссен, доннерветтер!
Огненная струя из шмайссера поливает толпу завороженных монстров, и они разлетаются, вспыхивая изнутри бордовым пламенем. Их пепел оседает на плиты и смешивается с землёй. Через мгновение мой карабин присоединяется к пляске.
- О Великий Дух Прерий! - кричу я. - Вперёд, вперёд, за НЕГО!
7
- Всё, - говорю я. - Гляди-ка, выжили как-то.
- Не как-то, а чудом, - отвечает Партизан. Он тяжело дышит.
- Не чудом, - возражаю я, - а только благодаря ей.
- Натюрлих, - кивает Партизан. - Она и есть наше чудо.
Наше чудо сидит на старом памятнике и аккуратно, слюной, очищает свеженакинутый халат от налипшей на него могильной земли. Одновременно она пытается прочесть полустёртые, корявые буквы на надгробиях.
- Стать... ве-ли-ким... ве-ли-ким по... неужели "поваром"?
Я вглядываюсь в памятник.
- Да, выходит, что так. А рядом, гляди, "стать великим адвокатом".
- И поваром, и адвокатом? - удивляется она.
- Найн, - говорит Партизан. - Это же разные могилы. Я где-то здесь видел однажды ряд, где на всех памятниках написано "Жениться на...", но с разными именами. Тут вообще много могил, фройляйн. Чересчур много.
- Ничего, - отвечает она. - Зато здесь растут чудесные цветы.
- На кладбищах всегда растут цветы, - возражает Партизан.
- Но если у НЕГО хватает сил растить цветы на этом кладбище, наверное, это хороший знак, - говорит она и улыбается.
Я машинально бросаю взгляд на плиту, на которой сидит Девушка. За её спиной еле виднеется: "изобрести лека...".
- Ахтунг! - снова кричит Партизан, указывая на тень, движущуюся среди могил. Но это не враг: моё ночное зрение успокаивает меня. По тропинке между памятниками спокойно идёт шофёр.
- Привет! Я подогнал вездеход к восточной ограде, отсюда близко, - говорит он хрипловатым, высоким голосом. На мгновение меня передёргивает: мы жизнью рисковали, а он...?
Но тут Партизан неожиданно дёргает меня за край оленьей шкуры.
- Посмотри, Индеец, - шепчет он на ухо. - Посмотри на его лицо.
Я вглядываюсь в лицо шофёра, знакомое мне с начала времён. И вдруг, впервые за полвека, догадываюсь, что знаменитые усы приклеены, что под ними скрывается гладкая, чистая мальчишечья кожа... что мальчик, столько лет назад придумавший нас, не превратился весь в НЕГО, а до сих пор живёт здесь с нами. Прячется до поры.