Музыканты волнуются. Два.
Начало здесь:http://imb-irj.livejournal.com/273143.html
Сижу и волнуюсь перед премьерой.
Чтобы немного отвлечься - расскажу о себе.
Волновалась я с первого класса. В Десятилетке нам проповедовали ответственность и серьёзность. О радости музицирования речь как-то не заходила.
Остановимся на сольной игре. Нам регулярно устраивали зачёты.
Подготовил пьеску или концерт - сыграл.
Проходил зачёт так: в классе побольше собирались несколько педагогов и слушали всех подряд. Ни родители, ни ученики в класс не допускались.
Заходишь, играешь свою программу, выходишь.
Все, кто хотят послушать, прилипают ухом к щелям в двери.
Заходишь не один, а с концертмейстером ( так назывался аккомпаниатор-пианист).
Играешь свои пьески-концертики. Когда все сыграют, педагоги совещаются, и выставляют оценки ( я не помню, получали ли мы оценки за каждый зачёт).
После окончания зачёта педагоги отводили учеников ( и их родителей) в сторонку ( или в собственный класс), и проводили небольшой "разбор полётов": как сыграл, каким качеством по сравнению с тем, что было в классе, музыкальность, звук, интонация, и.т.д.
Я думаю, педагоги тоже сравнивали себя друг с другом, всем хотелось самоутвердиться через учеников.
Так что играли мы регулярно, перед придирчивой публикой, произведения повторять было нельзя.
И колени у меня исправно продолжали дрожать, и начало сводить живот. Поэтому я перед зачётами ничего не ела, только пила чай.
Кучковались мы по отделам: пианисты-струнники-духовики. Мы, скрипачи - были отдельной кафедрой. Поэтому наблюдала я, в-основном, за одноклассниками-скрипачами.
Про одноклассников-пианистов помню только, что они перед зачётами-экзаменами-концертами все одевали варежки или перчатки. Держали лапки в тепле.
Выступала я в трёх качествах: на скрипке соло ( очень волновалась), на фортепиано ( волновалась, но меньше), и в разнообразных скрипичных ансамблях и оркестриках ( почти не волновалась).
Единственное, что были такие моменты, когда просто тяжело было играть, я как будто "ловила" какие-то нехорошие вибрации или мысли, и несмотря на приличную подготовку, потери были более серьёзными.
В пятом классе я пыталась заниматься самостоятельно. И тут произошло странное: я осталась совершенно одна. Мама перестала ходить на уроки и записывать замечания педагога в тетрадочку, и педагог отреагировала удивительным образом: она уходила на моём уроке в буфет ( это называлось, что я должна хорошенько разыграться).
Вместо двух взрослых осталась, в лучшем случае, половина ( именно поэтому я с самого начала объясняю своим ученикам, как заниматься дома).
Мне же тогда никто ничего не объяснял.
Я как-то стояла со скрипкой, но несколько бесцельно.
На зачёты выходила с недоученной программой, волновалась ещё сильнее, потери в качестве были еще больше, тряслись колени, леденели руки, и уходить со сцены уже совсем не было сил. Стучали зубы, в горле пересыхало, колени подламывались.
Взрослые читали нотации и нравоучения, что я плохо и мало занимаюсь. Педагог пожимала плечами и принимала недоумевающий вид.
Я чувствовала себя виноватой, бесталанной и всеми покинутой.
Ну и волновалась, конечно.
Перейдя на альт, я с энтузиазмом ринулась заниматься. Новый инструмент, новые произведения, новый педагог. Первые два года я пёрла вперёд, как танк. Приходила за два часа до начала занятий, находила свободный репетиторий, и полтора-два часа занималась до начала лекций. И ещё два часа - после ( мне было всё равно, где заниматься, на лестнице, в боковой нише между грузовым лифтом и входом в женский туалет).
И волновалась поначалу меньше, особенно если нравились исполняемые произведения. Хвалить меня особо - не хвалили, ругать-не ругали.
И даже волноваться я стала поменьше.
Ездила в Австрию, в юношеский оркестр ( там всё было новое и неизвестное, поэтому некогда было волноваться, постигать надо было). Самостоятельность придала мне уверенности, и я поступила в Московскую Консерваторию. На вступительных экзаменах по специальности ( это был главный решающий экзамен, если его пройдешь, то дальше уже ГОРАЗДО проще), я встретила знакомых бывших скрипачат из Десятилетки.
Они оживились, обрадовались встрече, и спросили, где моя мама ( они были с мамами). Я удивлённо ответила, что она на работе. Ребята были неприятно удивлены, они меня не поняли...
В консерваторию мы все трое поступили, несмотря на присутствие или отсутствие мам на экзаменах. Но я их настолько шокировала тем, что явилась без мамы на вступительные, что они меня опасливо сторонились.
В-общем, прошла я по конкурсу первой по баллам, и уехала в Австрию опять, теперь уже на майстеркурс.
Единственная плохая оценка у меня была ( в конкурсный балл она не вошла) , угадайте с трёх раз .... именно ... за сочинение. За сочинение мне влепили трояк. А ещё я написала втрое сочинение, на другую тему - за подружку. Ей поставили четыре.
Я была очень рада, и надеялась на интересную жизнь в Консерватории.
Так оно и оказалось, но не совсем в позитивном смысле...
( Продолжение следует)
Сижу и волнуюсь перед премьерой.
Чтобы немного отвлечься - расскажу о себе.
Волновалась я с первого класса. В Десятилетке нам проповедовали ответственность и серьёзность. О радости музицирования речь как-то не заходила.
Остановимся на сольной игре. Нам регулярно устраивали зачёты.
Подготовил пьеску или концерт - сыграл.
Проходил зачёт так: в классе побольше собирались несколько педагогов и слушали всех подряд. Ни родители, ни ученики в класс не допускались.
Заходишь, играешь свою программу, выходишь.
Все, кто хотят послушать, прилипают ухом к щелям в двери.
Заходишь не один, а с концертмейстером ( так назывался аккомпаниатор-пианист).
Играешь свои пьески-концертики. Когда все сыграют, педагоги совещаются, и выставляют оценки ( я не помню, получали ли мы оценки за каждый зачёт).
После окончания зачёта педагоги отводили учеников ( и их родителей) в сторонку ( или в собственный класс), и проводили небольшой "разбор полётов": как сыграл, каким качеством по сравнению с тем, что было в классе, музыкальность, звук, интонация, и.т.д.
Я думаю, педагоги тоже сравнивали себя друг с другом, всем хотелось самоутвердиться через учеников.
Так что играли мы регулярно, перед придирчивой публикой, произведения повторять было нельзя.
И колени у меня исправно продолжали дрожать, и начало сводить живот. Поэтому я перед зачётами ничего не ела, только пила чай.
Кучковались мы по отделам: пианисты-струнники-духовики. Мы, скрипачи - были отдельной кафедрой. Поэтому наблюдала я, в-основном, за одноклассниками-скрипачами.
Про одноклассников-пианистов помню только, что они перед зачётами-экзаменами-концертами все одевали варежки или перчатки. Держали лапки в тепле.
Выступала я в трёх качествах: на скрипке соло ( очень волновалась), на фортепиано ( волновалась, но меньше), и в разнообразных скрипичных ансамблях и оркестриках ( почти не волновалась).
Единственное, что были такие моменты, когда просто тяжело было играть, я как будто "ловила" какие-то нехорошие вибрации или мысли, и несмотря на приличную подготовку, потери были более серьёзными.
В пятом классе я пыталась заниматься самостоятельно. И тут произошло странное: я осталась совершенно одна. Мама перестала ходить на уроки и записывать замечания педагога в тетрадочку, и педагог отреагировала удивительным образом: она уходила на моём уроке в буфет ( это называлось, что я должна хорошенько разыграться).
Вместо двух взрослых осталась, в лучшем случае, половина ( именно поэтому я с самого начала объясняю своим ученикам, как заниматься дома).
Мне же тогда никто ничего не объяснял.
Я как-то стояла со скрипкой, но несколько бесцельно.
На зачёты выходила с недоученной программой, волновалась ещё сильнее, потери в качестве были еще больше, тряслись колени, леденели руки, и уходить со сцены уже совсем не было сил. Стучали зубы, в горле пересыхало, колени подламывались.
Взрослые читали нотации и нравоучения, что я плохо и мало занимаюсь. Педагог пожимала плечами и принимала недоумевающий вид.
Я чувствовала себя виноватой, бесталанной и всеми покинутой.
Ну и волновалась, конечно.
Перейдя на альт, я с энтузиазмом ринулась заниматься. Новый инструмент, новые произведения, новый педагог. Первые два года я пёрла вперёд, как танк. Приходила за два часа до начала занятий, находила свободный репетиторий, и полтора-два часа занималась до начала лекций. И ещё два часа - после ( мне было всё равно, где заниматься, на лестнице, в боковой нише между грузовым лифтом и входом в женский туалет).
И волновалась поначалу меньше, особенно если нравились исполняемые произведения. Хвалить меня особо - не хвалили, ругать-не ругали.
И даже волноваться я стала поменьше.
Ездила в Австрию, в юношеский оркестр ( там всё было новое и неизвестное, поэтому некогда было волноваться, постигать надо было). Самостоятельность придала мне уверенности, и я поступила в Московскую Консерваторию. На вступительных экзаменах по специальности ( это был главный решающий экзамен, если его пройдешь, то дальше уже ГОРАЗДО проще), я встретила знакомых бывших скрипачат из Десятилетки.
Они оживились, обрадовались встрече, и спросили, где моя мама ( они были с мамами). Я удивлённо ответила, что она на работе. Ребята были неприятно удивлены, они меня не поняли...
В консерваторию мы все трое поступили, несмотря на присутствие или отсутствие мам на экзаменах. Но я их настолько шокировала тем, что явилась без мамы на вступительные, что они меня опасливо сторонились.
В-общем, прошла я по конкурсу первой по баллам, и уехала в Австрию опять, теперь уже на майстеркурс.
Единственная плохая оценка у меня была ( в конкурсный балл она не вошла) , угадайте с трёх раз .... именно ... за сочинение. За сочинение мне влепили трояк. А ещё я написала втрое сочинение, на другую тему - за подружку. Ей поставили четыре.
Я была очень рада, и надеялась на интересную жизнь в Консерватории.
Так оно и оказалось, но не совсем в позитивном смысле...
( Продолжение следует)