Дезертиры Первой мировой: «Умные повтикали, а дураки остались»
Историк Александр Асташов рассказывает, как Первая мировая изменила российское общество и предопределила ход истории
Столетний юбилей начала Первой мировой войны - значительный повод, чтобы наконец-то определиться с отношением к самой забытой из больших войн России. Гарантированно в этом году книжный рынок будет заполнен мемуарами свидетелей и исследованиями историков. Возможно, ключевое из них уже вышло в свет - «Русский фронт в 1914 - начале 1917 года: военный опыт и современность» историка из РГГУ Александра Асташова.
Эта книга не о военных действиях, а том, как они сказались на развитии российского общества. Асташов никак не выделяет русский опыт из мирового, наоборот, указывает, что Русская революция 1917 года была прямым следствием Первой мировой и процессов, приведших к ней. Историк устанавливает прямую зависимость многих явлений советской истории и Великой Отечественной от перемен, случившихся в Первую мировую. В центре них стоял человек, ставший, по мнению Асташова, «солдатом-гражданином», готовым менять общественный порядок силой оружия.
«Русская планета» с разрешения издательства «Новый хронограф» публикует фрагмент книги Александра Асташова «Русский фронт в 1914 - начале 1917 года: военный опыт и современность», посвященный дезертирству.
Проблема дезертирства в царской армии существовала и до Первой мировой войны. Так, в 1911 году было осуждено за самовольные отлучки, побеги и неявку 8027, а в 1912-м -13358 человек. С вступлением России в войну проблема дезертирства стала одной из важнейших в оборонительных усилиях государства. Сведения о дезертирстве стали поступать в первые же месяцы войны. В сентябре 1914 года главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов отмечал большое количество «бродящих отдельных чинов и групп», распущенность нижних чинов, случаи мародерства. С фронта писали о случаях, когда при отходе солдаты второочередных полков целыми взводами разбегались по деревням, и «этих беглецов (их гибель) приходится дня два собирать».
Эти «бегуны» заражали других. Большое количество дезертиров было отмечено в Варшаве. В то же время возникла проблема побегов солдат с поездов, шедших на фронт. По оценкам начальника штаба главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта М.В. Алексеева, побеги нижних чинов с поездов составляли 20%. Для пресечения этого явления он требовал выставлять караульные цепи к поездам. Зимой 1914/15 годов власти уже были озабочены дезертирством с фронта. Например, варшавским жандармско-полицейским управлением (ЖПУ) было задержано за декабрь 1914 года 1904 человек, за январь 1915 года - 1659, за февраль -1070. Виленским ЖПУ было задержано за это же время 3563 человек.
Волна дезертирства на железных дорогах Юго-Западного фронта еще более поднялась зимой 1914-1915 годов, где с 15 декабря 1914 года по 15 января 1915 года было задержано 12872 человек. Главком армий Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов подчеркивал: «Несомненно, что большая часть задерживаемых являются бродящими нижними чинами в настоящем смысле этого слова, то есть сознательно и умышленно уклонившимися с пути следования к своей части с целью возможно дольше находиться в дороге, странствуя с этапа к этапу и находясь в самовольной отлучке, умышленно не несут не только боевой, но и никакой службы в течение весьма продолжительного времени».
Начальник штаба Ставки генерал Н.Н. Янушкевич писал в марте 1915 года начальнику Жандармского корпуса В.Ф. Джунковскому, что побеги с поездов нельзя пресечь ни строгостью взыскания с самих солдат, ни привлечением к ответственности малоопытных начальников эшелонов, в большинстве случаев молодых прапорщиков. Единственной мерой, которая могла бы пресечь «это громадное зло», Янушкевич считал привлечение к строжайшей ответственности сельских и волостных властей за недонесение о появлении на родине нижних чинов без установленных документов.
Множество случаев дезертирства было отмечено во время «великого отступления», когда после тяжелых боев солдаты «разбредались», частью попадая в плен или совершая побеги домой. Начальник снабжений штаба главкома армий Юго-западного фронта сообщал в мае 1915 года, что солдаты отстают от своих эшелонов, самовольно занимают затем места в пассажирских вагонах, размещаются на площадках и даже на крышах. Начальники эшелонов не принимали мер к устранению этого и в то же время отказывали комендантам в задержании нижних чинов из эшелонов, пришедших раньше. Массу дезертиров, скрывавшихся среди беженцев, фиксировали в донесениях фронтовые штабы летом 1915 года, в связи с чем начальник военных сообщений штаба главкома армий Юго-Западного фронта требовал принять все меры для поддержания порядка проходящих эшелонов.
Еще больший размах приобрело дезертирство с поездов с маршевыми ротами, комплектовавшимися на этот раз не из запасников, а из ратников ополчения. Так, на Юго-Западном фронте эти побеги составляли по 500-600 человек с поезда, более половины состава. При этом не действовали никакие меры по предупреждению побегов: солдаты спрыгивали с поезда на ходу, невзирая на выстрелы охраны. Как правило, беглецы находили убежище в собственных или чужих деревнях, где жили месяцами. В связи с этим начальник штаба Ставки генерал Н.Н. Янушкевич потребовал принятия мер в округах, подчиненных Военному министерству, произвести при помощи полиции и сельских властей сбор шатающихся и возвращение их в армии.
Беглые, отсталые, бродяжничавшие толпами замечались на железных и грунтовых дорогах Западного фронта. Отмечалось, что эти солдаты вносили «тлетворный дух деморализации» в войска. Общей причиной такого явления называлось неустройство тыла: сбой в системе железнодорожного сообщения с лета 1915 года, недостаточное обеспечение помещениями, питанием, медицинским обслуживанием проходящих составов и частей. В целом происходила потеря ритма обслуживания войск в тылу и всего фронта. «Несвоевременное принятие мер к устранению этого явления и промедление могут вызвать грозные, весьма опасные для всей армии последствия», - предостерегало фронтовое начальство.
Офицеры на железнодорожном вокзале перед отправкой войск во Францию во время Первой мировой войны. Фото: Павел Балабанов / РИА «Новости»
Дезертирство имело различные формы на разных фронтах русской армии. Так, на Юго-Западном фронте бытовали, в сущности, прямые формы дезертирства в виде побегов солдат прямо домой, а также побеги с поездов с маршевыми ротами, следовавшими на фронт. То же было и на Румынском фронте, где сами ротные командиры признавали, что «умные повтикали, а дураки остались».
На Западном же и особенно на Северном фронтах главным видом дезертирства было бродяжничество: под различными предлогами уход солдат из своих частей и «вращение» на театре военных действий данного фронта. Такая форма ухода от войны была вызвана, с одной стороны, громадным масштабом позиционных работ на этих фронтах, усиленным контролем со стороны командования всей прифронтовой зоны, как бы «прикреплявшим» солдат к ней, а с другой - близостью гражданской территории, позволявшей в ней «раствориться». Здесь бытовали такие формы дезертирства, как самовольные отлучки, отставание от эшелонов, езда без документов, или с просроченными документами, или по подложным документам, езда с документами, подписанными кем-то вместо командира части, «командировки» за покупками, езда не по тому направлению, которое указано в документах, якобы ошибочно.
Если в начале 1916 года количество самовольщиков составляло на Северном фронте 40-50%, то к марту 1917 года их было около четверти, а остальную часть составляли «легальные» дезертиры, «бродяжничавшие». Надо полагать, что начальство уступало давлению нижних чинов, выписывая в массовом количестве «документы» солдатам, фактически отправлявшимся в «самоволку». Например, в течение двух дней на станции Псков при проверке документов проезжавших нижних чинов ими было предъявлено около 100 билетов 179-го пехотного запасного батальона об увольнении в отпуск на 5 дней за подписью некоего прапорщика вместо командира роты или командира батальона. Но при этом не выдавались пропуска по льготной литере «Д» на проезд по железной дороге. В результате все нижние чины ехали без проездных документов и были задержаны. Бытовали на фронте и отлучки офицеров. Так, комендант Пскова отмечал, что у большинства прибывающих по делам службы в город офицеров и чиновников в предписаниях не указывались определенно сроки их командировок.
На Северном фронте тысячи солдат, не покидая театра военных действий, «бродили» по этапам, гражданским тюрьмам, гауптвахтам, куда они попадали неоднократно после поимки, последующего нового побега или «отставания» от состава. Являясь на этапы совсем босыми и даже «голыми», они чуть ли не в первый день прибытия заново обмундировывались, а на вопросы о причине недостачи казенных вещей давали стереотипные и совершенно не заслуживающие доверия ответы: «остались на позиции», «потерял», «украли», «износились и бросил» и тому подобное.
Для этапного начальства было ясно, что речь шла о сильно развитом проматывании вещей. Командирами полков применялись к проматывающим обмундирование бродягам строгие наказания, до телесных включительно, но цель все равно не достигалась. Почвой для «проматывания» обмундирования, достигшего «ужасающих размеров», являлась широко бытовавшая скупка гражданским населением вещей у солдат. Так, по сведениям, полученным в 122-м пехотном Тамбовском полку, крестьяне одного из уездов Новгородской губернии почти сплошь были одеты в военное обмундирование. Скупка обмундирования у солдат способствовала и укрывательству самих дезертиров в деревнях.
Особенно сильно притягивал бродяжничающих солдат Петроград и его окрестности. Для задержания дезертиров в Петрограде была создана специальная вторая комендатура. Ее военно-полицейскими командами на вокзалах только за одну неделю апреля 1916 года было задержано с просроченными документами или вовсе без документов 1192 человека. В середине июня за неделю было задержано 772 человека. В Петрограде солдаты-бродяги оседали в многочисленных чайных, ночлежках, мелких мастерских, притонах и тому подобное. В столице возникли шайки воров и грабителей из дезертиров.
Именно солдаты-бродяги из действующей армии, а не солдаты Петроградского гарнизона, как иногда пишут в литературе, ежедневно заполняли улицы столицы, что так часто бросалось в глаза современникам. Нередко из-за бродяг-солдат в Петрограде вспыхивали мелкие стычки, даже целые побоища с полицией, где толпа, как правило, вставала на сторону солдат. Будущие февральские битвы солдат и горожан с полицией таким образом апробировались на столичных улицах и особенно участились накануне революции.
Сколько же всего было дезертиров в царской армии периода Первой мировой войны? Согласно данным Ставки, до Февральской революции их было 195 тысяч. Однако остается неясным правовой статус дезертиров, зафиксированных Ставкой: являлись ли они всего лишь задержанными военнослужащими, или привлеченными к следствию, или осужденными за самовольную отлучку. Неясно и время учета дезертиров: с начала ли войны или только с момента их задержания (начала следствия, суда). Противоречивые цифры количества дезертиров давал Н. Мовчин: 2 миллиона до 1917 года в одной работе и 2 миллиона до октября 1917 года со ссылкой на данные Ставки - в другой. Почти все авторы при этом ссылаются на сведения от бывшего председателя Государственной думы М.В. Родзянко, согласно которым до Февраля 1917 года насчитывалось 1,5 миллиона дезертиров. При этом советские авторы склонны цифры дезертиров завышать, в то время как эмигрантские -занижают, подчеркивая, что дезертирство в собственном смысле этого слова связано только с революцией.
Асташов, А. Б. Русский фронт в 1914 - начале 1917 г.: военный опыт и современность -Москва.: Новый хронограф, 2014.
Подробнееhttp://rusplt.ru/society/dezertiri-9413.html
http://rusplt.ru/society/dezertiri-9413.html