Почему в Магадане не отмечают 80-летие со дня рождения Василия Аксенова?
Слева направо: Евгения Гинзбург(мама), маленькая Антонина, Василий Аксенов, Антон Вальтер
Сегодня, 20-го августа выпускнику Первой магаданской школы и всемирно известному писателю Василию Аксенову могло бы исполниться 80 лет, будь он жив. Почему в Магадане не отмечают 80-летие со дня рождения Василия Аксенова? Друзья, посудите сами, 1 апреля этого года местная администрация торжественно отметила - 80 лет Северо-Восточному исправительно-трудовому лагерю (Севвостлагу), структура которого функционирует до сих пор в Магаданской области. И с какой такой стати после этого наши власти обязаны праздновать юбилей антисоветчика и сына колымской зэчки, ведь гласность и перестройка уже закончились!?))
Можно понять наших новых начальников, поголовно с холодными головами, горячими сердцами и чистыми руками. А об антисоветизме Василия Аксенова можно судить по главам из его романа"Ожог" о "столице Колымского края" Магадане сороковых - пятидесятых годов. Итак послушаем немного о старом Магадане времен детства Васи Аксенова и сравним с нашими временами:
Навигация в бухте Нагаево заканчивалась к ноябрю, и до этого срока колонны заключенных круглыми сутками тянулись от порта к санпропускнику через весь город.
Впрочем, центр Магадана выглядел вполне благопристойно, даже по тем временам шикарно: пятиэтажные дома на пересечении проспекта Сталина и Колымского шоссе, дома с продовольственными магазинами, аптека, кинотеатр, построенный японскими военнопленными, школа с большими квадратными окнами, особняк начальника Дальстроя, генерала Никишова, где он жил со своей всесильной хозяйкой, "младшим лейтенантом Гридасовой", монументальный Дворец культуры с бронзовыми фигурами на фронтоне - моряк, доярка, шахтер и красноармеец, "те, что не пьют", так о них говорили в городе.
Заключенные своим унылым шествием этого прекрасного центра не оскорбляли. Они втекали в город по боковым улицам и на проспекте Сталина появлялись уже в том месте, где каменных домов не было и где начинались кварталы деревянных, но еще приличных двухэтажных бараков вольнонаемного состава. Розовые и зеленоватые бараки, похожие на куски постного сахара.
Заключенные любопытными и не всегда русскими глазами смотрели на эти домики, на тюлевые занавески и горшки с цветами. Возможно, эти мирные домики в конце их дальнего пути удивляли и немного обнадеживали их. Еще более приятен, должно быть, был им вид детского садика с грибками-мухоморами, с горкой в виде слона, с качелями, с крокодилами, с зайцами - вся эта мирная картина, на которую с фасада благосклонно взирал атлетически сложенный Знаменосец Мира Во Всем Мире.
Затем колонны следовали мимо ТЭЦ, мимо городской цивильной бани, мимо заваленного каменным калом рынка, где пяток якутов торговали жиром морзверя, то есть нерпы, и мороженой голубикой, мимо новой группы жилых бараков, жилищ ссыльных и бывших зеков, уже не покрашенных, не новеньких, а косых и темных, как вся лагерная судьба.
Наконец, появлялись сторожевые вышки санпропускника, и на плацу перед этим учреждением следовала команда сесть на корточки.
Колонна приземлялась на карачки и замирала. Вертухаи с овчарками и винтовками наперевес, словно чабаны среди отары, разгуливали над разномастными головными уборами, среди которых мелькали европейские шляпенки и конфедератки, потрепанные пилотки других неведомых малых армий и даже клетчатые кепи.
Когда Толя утром, в предрассветной мгле, шел со своей окраины в центр, в школу, навстречу ему текли эти колонны, одна за другой. Слышалось шлепанье сотен подошв, глухой неразличимый говор, окрики "ваньков", рычание собак. В глухой синеве проплывали белые пятна лиц, иной раз в глубине колонны ктонибудь затягивался цигаркой и освещались чьи-то губы, кончик носа и подбородок.
- Не курить! Шире шаг! - рявкал "ванек" и для страху щелкал затвором.
Обратно, из школы Толе было по пути с заключенными: их барак стоял еще дальше санпропускника, под самой сопкой. В эти дневные часы он ясно видел лица заключенных и ловил на себе их взгляды.
В первые дни после приезда с материка он ничего не понимал и приставал с расспросами к маме, к Мартину и тете Варе: что это за люди в колоннах, бандиты, враги народа, фашисты, почему их так много? Взрослые отмалчивались, щадили нежную душу юного спортсмена, врать не могли - сами еще вчера шагали в таких колоннах.
Впоследствии Толя привык к заключенным и перестал их замечать, как пешеход в большом городе не замечает транспорта, когда идет по тротуару.
..........................
Быть может, в 1949 году Магадан был самым свободным городом России: в нем жили спецпоселенцы и спецконтингент, СВЭ и СОЭ, националисты, социал-демократы, эсеры, католики, магометане, буддисты... люди, признавшие себя низшими рабами и, значит, бросившие вызов судьбе.
Однажды Толик бродил, бормоча стихи в честь своей Лорелеи, по трущобному району города, так называемому "Шанхаю".
Мела пурга, вой ее был единственным звуком в округе. Внезапно Толя услышал голоса и смех, доносящиеся из-под земли, и прямо под ногами у себя увидел полоску света. Перед ним был люк парового отопления. Квадратный дощатый щит люка был приподнят, именно из-под него и проникали в метельную ночь голоса и смех.
Толя нагнулся и увидел под землей целую колонию людей, лепившихся вертикально и горизонтально вдоль горячих труб, словно подводный коралл. Кто дремал, а кто курил, иные ели консервы, кто-то пил черный и тягучий, как ликер, напиток из горлышка чайника. Некий господин в галстуке читал книгу. Две женщины, раздетые до лифчиков, сердито, но не безнадежно бранились. Чуть в стороне компания, образовав собой подобие морской звезды, играла в карты. Старуха кашеварила на керосинке. Юноша вычесывал из густой шевелюры вшей на газетный листок и там их щелкал ногтем. Сидящая рядом с ним собака тоже боролась с паразитами, но на свой лад. На самом низком уровне маячили раздвинутые колени, там, кажется, совокуплялись. Ужас подземного быта не смущал никого. Напротив, Толику показалось, что все эти люди блаженствовали в своем убежище.
Позднее он узнал от Мартина, что яма эта называется "Крым" и в ней освобожденные из лагерей зеки ждут парохода на материк. В городе есть несколько таких тепловых ям, и, в самом деле, люди в них отнюдь не страдают: после лагерей там вполне хорошо.
- А может быть, там и до лагерей хорошо? - спросил тогда Толя Мартина. Тот ничего не ответил, лишь улыбнулся.
Мартин отбывал уже третий срок по статье 58, пункты 7 и 11, групповая контрреволюционная террористическая деятельность. Такая же статья была и у Толиной мамы, но она уже закончила свой десятилетний исправительный курс и теперь являлась как бы свободным гражданином, обычной (обычной. Толя!)
кастеляншей в детском учреждении.
- Мама, за что сидит Мартин? - спросил как-то Толя в начале своей колымской жизни.
Не было более дурацкого вопроса в Магадане. Даже гэбэшники никогда не спрашивали "за что?". Нормальный деловой вопрос ставился иначе - "какая статья?".
У вас какая статья? Пятьдесят восьмая? Это и так видно. А пункты какие? ПеШа и десятый. Легкие пункты. Вы счастливец.
Так разговаривали между собой люди.