Размышления о большевизме. Политика большевиков: Экономика и крестьянство (окончание)
В завершение этой главы коснемся судьбы социальной категории, составлявшей большинство населения России того времени - крестьянства. В целом уничтожение крестьянства следовало в русле «окончательного решения русского вопроса», потому что крестьянское сословие с его органическими устоями является становым хребтом любого народа и всякой цивилизации. Место органического крестьянства, по замыслу большевиков, должна была занять обезличенная городская масса, занятая на огромных фабриках. Этот замысел, кроме того, являлся составной частью построения тоталитарной системы, поскольку делал зависимость человека от государства поистине всесторонней. Крестьянин, ведущий натуральное хозяйство, способен обеспечить себя сам и в этом смысле он гораздо «свободнее», чем городской житель, полностью зависящий от искусственной экономической системы, контролируемой центрами власти, на которые он не в состоянии влиять.
Сказанное относится, конечно, не только к России, но и к Западу, где сегодня происходит становление тоталитаризма не менее жуткого, чем коммунистический. Например, введение пластиковых карточек, без сомнения, - один из шагов к тоталитарной модели будущего. Все покупки и продажи любого гражданина полностью «просмариваемы» с помощью электронных систем, а тот, кто откажется иметь такую карточку, должен будет умереть с голода, поскольку ничего не сможет купить. Контроль делается всеобъемлющим.
Выше мы говорили, что свобода является достоянием города. Здесь необходимо внести в этот тезис некоторые уточнения. Городские жители свободнее крестьян только в том случае, когда они образуют сплоченное, компактное целое (например, через религиозную идею). Если же городская масса распылена, атомизирована, как в современных мегаполисах, то в таком случае ее достоинство - скученность на небольшой территории - превращается в источник ее рабства, потому что контроль над такой массой делается гораздо проще и эффективнее. Вся она «уже тут», как на ладони, и каждый отрезан от другого, заперт в своих четырех стенах. Вот где социальный базис тоталитаризма. Задумывая «форсированную индустриализацию», большевики, конечно, имели в виду именно такую модель будущего. А чтобы люди не сплотились, надо их всячески атомизировать - будь то посредством физического террора, будь то через систему нравственного растления (как на Западе).
Как только большевики почувствовали себя в седле, они сразу же открыли крестовый поход против русской деревни. Первый штурм вышел боком и захлебнулся в крестьянском сопротивлении, которое вынудило власть пойти на временные уступки и объявить НЭП. Но через десять лет, после того как карательно-репрессивная машина была усовершенствована, режим предпринял вторую попытку, на сей раз оказавшуюся удачной (сталинская коллективизация).
Русское крестьянство как самостоятельное сословие было полностью уничтожено: одна его часть превращена в государственных рабов в «колхозах», другая - насильственно переселена в города (точнее, не в города, а в сборно-жилищные пункты вокруг промышленных предприятий: в России нет настоящих городов). Погибли традиции, быт, нормы русского крестьянства: в результате его остатки сегодня являют собой картину ужасающего разложения.
Относительно будущей судьбы крестьянства Ленин высказался с определенностью, не оставляющей сомнений: «Крестьяне представляют собой людей, которые… хозяйничают на себя и своими излишками хлеба могут обратить в рабство рабочих, в силу разрухи промышленности не имеющих возможности дать им эквивалент за хлеб. Поэтому наше отношение к этим мелкобуржуазным собственникам, число которых миллионы, есть отношение войны. Это мы заявляем прямо, и это лежит в основе диктатуры пролетариата». Итак, это было открытое объявление войны 80 процентам населения России.
Отношение к крестьянству лучше всего демонстрирует нам истинные цели режима, которые состояли не в построении эгалитарного общества, как открыто декларировалось им для одурачивания русских масс и западной интеллигенции, а в возведении тоталитарной тирании в виде фабрично-заводской империи, с кастой «вождей» во главе. Ведь совершенно очевидно, что если бы большевики являлись искренними в своих намерениях, то им нужно было сделать ставку именно на русское крестьянство с его общинно-эгалитарной психологией, как то и предполагали программы народников или эсеров. Кстати, некоторые пункты этих программ были лицемерно заимствованы Лениным в первые месяцы его власти в целях циничного надувательства масс: уже спланировав будущее уничтожение крестьянства, он заигрывал с ним, как кошка с мышью.
Мы говорили, что еще до переворота Ленин цеплялся за незначительное имущественное расслоение в деревне, чтобы доказать, что здесь уже существует «капиталистический класс». В 1918 г. он с логикой убийцы рассуждал так: «Из этих 15 миллионов [крестьянских семей], наверное, около 10 миллионов бедноты… Около 3-х миллионов надо считать среднего крестьянина, и едва ли больше 2-х миллионов кулаков, богатеев, спекулянтов хлебом».
Эти слова наливались кровью: те, кого Ленин «приблизительно» отнес к «наверное» кулакам, подлежали истреблению. Здесь с полной наглядностью проявилась античеловеческая сущность «классового подхода», изобретенного Марксом, чтобы ломать через колено автохтонные общества. О том, что свирепая жажда крови побеждала в сознании Ленина и его партайгеноссен остатки рационального мышления, свидетельствует такое его воззвание от августа 1918 г.: «Кулак бешено ненавидит советскую власть и готов передушить, перерезать сотни тысяч рабочих… Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно подавят восстание кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся… Кулаки - самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры… Эти кровопийцы нажились на народной нужде… Беспощадная война против кулаков! Смерть им!».
Р. Пайпс цитирует высказывание одного западного историка по этому поводу: «Это было, вероятно, первым случаем в истории, когда глава современного государства побуждает население развязывать геноцид, геноцид социальный».
К этому замечанию остается только добавить, что какой-либо угрозы новой власти и тем более рабочим со стороны «кулаков» (т. е. наиболее трудовых элементов деревни) не было и в помине. В действительности не существовало вообще никаких «кулаков». Данная категория никогда не выделялась в русской деревне и была высосана из пальца самими большевиками. Пожалуй, самым жутким во всей этой истории являлось то, что людей назначили кулаками, чтобы их уничтожить. По своему безумию происходившее не знает исторических прецедентов. Впрочем, самим архитекторам этой людоедской политики она казалась не такой уж и безумной: ведь их цель состояла в уничтожении русского крестьянства как такового, а для данной цели все средства хороши. Начинать следовало с его наиболее активной, здоровой, трудовой части. Ее-то и назвали «кулачеством».
По существу, все клише и лозунги здесь являлись только прикрытием, и историк не должен обращать на них особого внимания. Можно назвать лошадных крестьян «капиталистами» - и расстрелять их. Можно окрестить их «кулаками» - и тоже расстрелять. Можно вообще ничего не говорить, а привести в деревню пулеметный взвод и молча положить всех крестьян (что тоже имело место). Мы должны понять, что в 1917-53 гг. происходил чистый геноцид русского народа, производилось «окончательное решение русского вопроса». Все остальное - слова, маски, лозунги, иначе говоря - пыль в глаза.
В деревне, как и в городе, большевики делали ставку на общественный раскол, на развязывание гражданской войны между людьми, веками жившими и трудившимися бок о бок. Об этом откровенно высказался Я. Свердлов (выступление 20 мая 1918 г.): «Если мы в городах можем сказать, что революционная советская власть в достаточной мере сильна, чтобы противостоять всем нападкам буржуазии, то относительно деревни этого сказать ни в коем случае нельзя. Поэтому мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении деревни (!), вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил (!), поставить перед собой задачей противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну (!), которая шла не так давно в городах <…> только в этом случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделали то, что смогли сделать для городов» - т. е. разрушить русскую цивилизацию и захватить абсолютную власть над автохтонами, вцепившимися друг другу в глотки.
Решение крестьянского вопроса виделось большевикам в насильственной коллективизации, т. е. превращении мелкоземельной крестьянской массы в рабов на государственных плантациях. Однако этот план относился поначалу лишь к далекой перспективе. А непосредственно в годы «военного коммунизма» было организовано вооруженное изъятие продовольственных излишков у крестьян («продразверстка»). Впоследствии эту преступную политику (впрочем, слово «преступная» будет эвфемизмом для режима, сама сущность которого состояла в преступлении) пытались задним числом оправдать чрезвычайной необходимостью предотвращения нехватки продовольствия и голода в городах. Однако все, что нам известно, позволяет утверждать, что данная политика носила не «чрезвычайный», а осознанный и спланированный характер, закономерно вытекавший из общих задач большевистского режима, как мы очертили их выше.
«Поход в деревню» производился с фанатической ревностью и прямо-таки ветхозаветным воодушевлением. В Воронежской губернии продразверстку осуществлял некто Марголин. По приезде в деревню он собирал всех крестьян и торжественно объявлял: «Я вам, мерзавцам, принес смерть. Смотрите, у каждого моего продармейца по сто двадцать свинцовых смертей на вас, негодяев» - и т. д. И лишь после такого внушительного предисловия следовало требование сдавать хлеб. Так что все это мало напоминало попытку решения чисто экономических вопросов - скорее войну против оккупированного населения. При желании продовольственное снабжение городов можно было наладить и другими средствами. Более того: «продразверстка», вылившаяся в кровопускательное безумие в отношении деревни, только усугубляла продовольственную проблему. Отнимая у крестьянина почти всю продукцию, режим лишал его стимула к создания прибавочного продукта. Мужик в уверенности, что зерно все равно отберут, стал сокращать посевные площади - итогом стала катастрофическая нехватка хлеба.
Последствиями репрессивной политики по отношению к крестьянству были новые гекатомбы из миллионов трупов. Кроме убитых и замученных при конфискациях зерна сюда надо добавить бесчисленных жертв зверских расправ с крестьянскими восстаниями, охватившими всю страну в ответ на «продразверстку» (их называют «второй гражданской войной»). Расправы включали в себя такие беспрецедентные меры, как расстрелы целых деревень, взятие и казнь заложников, уничтожение родственников повстанцев, пытки и, наконец, массовое истребление крестьян с помощью химического оружия.
Но и это был далеко не предел. Ибо еще более ужасным бедствием стал «великий голод», разразившийся в 1921 г. в Поволжье и унесший жизни 5-8 миллионов человек. Этот голод являлся прямым следствием проводимой большевиками политики «продразверстки». В течение столетий единственным средством борьбы русских крестьян с превратностями погоды являлось создание запасов зерна на случай неурожая. Эти запасы не трогало ни одно правительство, поскольку при такой капризной погоде, как в России, неурожай мог выпасть на любой год. Большевистские продотряды начисто вымели эти запасы, случилась засуха и гибель посевов, и вот - как результат невиданный голод, самый крупный в Европе со времен Средневековья.
Сначала Москва, оккупированная большевиками, пыталась вообще не замечать факт катастрофы и скрыть его. Когда же масштабы бедствия приняли колоссальные размеры, ленинская шайка стала неохотно предпринимать кое-какие меры половинчатого характера. Но было уже поздно. В таких случаях все решает оперативность действий центральной власти, которая должна немедленно организовать подвоз продовольствия, обратиться за иностранной помощью и т. д. Все это не было сделано. Ленин впервые столкнулся здесь с проблемой, которую оказалось невозможно объяснить «происками буржуазии» - проблемой, принципиально неразрешимой с помощью насилия, которым он привык снимать все вопросы.
Однако его удивительно равнодушное поведение в эти страшные месяцы позволяет говорить еще и о другом: голод был на самом деле выгоден Ленину и его приспешникам, поскольку ослаблял крестьянство, парализуя его волю к сопротивлению. Вспомним, что еще в 1891-92 гг. он называл голод «прогрессивным явлением»; видимо, так думал он и теперь, когда в его руках оказалась власть и судьбы миллионов. Это предположение подтверждается и сверхсекретной ленинской запиской Политбюро, которая является уникальным по своему цинизму документом: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются (!) сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы… Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».
Итак, в то время как «в голодных местностях едят людей», Ленин думает не о помощи несчастным, а об организации нового кровопускания и грабежа с целью … отстаивания своих позиций на переговорах в Генуе. И действительно, более половины стоимости изъятых ценностей пошло на нужды «мировой революции», а не на помощь голодающим. Более того: осенью 1922 г. большевистское правительство заявило, что располагает миллионами тонн зерна на экспорт.