Размышления о большевизме. Политика большевиков: Культура и семья

[im_werden]

Цели большевиков в области культуры заключались прежде всего в уничтожении основ духовной деятельности и цивилизационной идентичности страны. Россия должна была прекратить существование как культурный субъект, что само по себе представляло главнейший пункт «окончательного решения русского вопроса», задуманного большевиками.

На месте русского народа и российской цивилизации надлежало возникнуть механизированному и атомизированному субстрату, составленному из обезличенных винтиков.

Как известно, основу подхода коммунистов к религии составлял крайний атеизм. И если на Западе богоборчество медленно разлагало нравственную ткань наций, то в России сразу же «возвысилось» до степени озверения, гнусного хамства и скотства, направляемого то Троцким, то Губельманом-«Ярославским», главой «Союза безбожников», названного С. Булгаковым «самым смрадным и нахальным явлением всего большевизма». Прежде разрушались религии, совершались акты осквернения и святотатства, но никогда еще все это не доходило до степени государственного атеизма, на утверждение которого была брошена вся мощь тоталитарной административно-репрессивной машины, вплоть до абсурдного запрета писать слово Бог с заглавной буквы, не говоря о физическом искоренении всех активных носителей религиозного сознания. И. Бунин назвал ненависть Ленина к религии «совершенно патологической». Во всем этом было что-то настолько неприкрыто дьявольское, что даже неверующий должен будет признать существование темной руки, направлявшей волю этих людей. Пришествие большевизма означало, что история как таковая закончилась и наступила эпоха постистории, в которой действуют уже не люди, а демоны в человеческом обличии.


Повторяю, что речь шла о совершенно беспрецедентном явлении. Это было не просто отрицание веры, не холодная насмешка Вольтера (впрочем, не забывавшего добавить свое «если бы Бога не было…»), не рационализм «просветителей», не размытый пантезм «неоязычества» и не мещанское равнодушие, но озлобленное, страстное, с пеной у рта и ружьем в руке насаждаемое богоборчество. К этому добавилось систематическое, кощунство, насаждаемое «сверху» как целенаправленная политика. Ленин плевал на христианский крест, «губельманы» организовывали антирелигиозные демонстрации. Все это не было и не могло быть «русским», но, тем не менее, накладывалось на стихию русского безудержа и пугачевщины.

«Возвращаясь к русскому безбожию, - пишет С. Булгаков, - в образе даже не человекобожия, но скорее зверобожия, в скотстве этом следует видеть, прежде всего, варварство, пугачевщину, бессмысленный бунт против святыни, хамство, отсутствие культурного воспитания вместе со стихийным безудержем. Эта стихия “бунта бес­смысленного и беспощадного” приняла в себя дрожжи духовного отравления, под давлением жесточайшего рабства, под игом, удушающим и обескровливающим нацию устрашением, нуждой, гонением, всяческим истреблением. И в этом смысле история не знает равного большевизму порабощения ни по размеру, ни по последовательности и его, так сказать, технике». «Вообще большевики превзошли все доступное человеческому воображению в систематическом го­нении на веру, и если они не могли ее истребить, ибо она в человеке неистребима, то, во всяком случае, они оказались способны вызвать глубокое потрясение в душе народной, причем этой цели служил весь государственный и политический аппарат бывшего русского государства».

Все сказанное относится не только к религии, но и к культуре как таковой. И если Н. Гумилев говорил, что в XX веке гунны воскресли и приняли облик большевиков, то он был вполне прав, с той лишь разницей, что большевики, в отличие от гуннов, производили не бессмысленное и стихийное, а запланированное и осознанное разрушение культуры, являвшееся частью циклопических планов по порабощению и «перестройке» человечества.

На все, что относилось к русской культуре и «русскому» вообще, было вылито столько помоев, сколько, наверное, не видел на один народ мира. Достоевский был запрещен, книги позднего Толстого торжественно сожжены, Пушкин исключен из школьных программ. Национальные праздники отменены, национальные герои оплеваны, национальная история стерта из памяти молодого поколения. Русские исторические школы подвергнуты разгрому, их лидеры расстреляны. Исторические факультеты закрыты, преподавание русской истории исключено из школьных программ. Русский язык неимоверно опошлен: его заменила невразумительная «уткоречь», составленная из «абырвалгов» и «москвошвей».

И. Бунин приводит заметку из большевистской газеты: «Весело и радостно в клубе имени товарища Троцкого. Большой зал бывшего Гарнизонного Собрания, где раньше ютилась свора генералов, сейчас переполнен красноармейцами. Особенно удачен был последний концерт. Сначала исполнен был “Интернационал”, затем товарищ Кронкарди, вызывая интерес и удовольствие слушателей, подражал лаю собаки, визгу цыпленка, пению соловья и других животных, вплоть до пресловутой свиньи...». Бунин говорит, что «сам дьявол не придумал бы такого»: «пение свиньи» после исполнения «Интернационала»! Но это и было той «новой культурой», которую предложили большевики России.

Сразу же после захвата власти они приступают к планомерному уничтожению культурной элиты страны - всего того, что было в ней сознательного, мыслящего и образованного. Ленин специально выделял эту задачу в качестве важнейшей. Для данной цель («окончательное решение русского вопроса») использовались все средства, какие только могла изобрести фантазия изуверов, вооруженных репрессивной машиной современного государства. Прежде всего, использовались, конечно, расстрелы, бессудные казни, затем - гонения, изгнание за пределы страны, создание невыносимых условий существования и, наконец, разгром институциональных основ культуры.

После Гражданской войны русская эмиграция насчитывала от 2 до 2,5 миллионов человек. Это были лучшие люди России, квинтэссенция, «вытяжка», весь образованный высококультурный слой, выросший на дрожжах петербургского периода. Вместе с этими людьми наследие петровского периода оказалось вырвано с корнем. Русская культура, давшая миру Толстого и Достоевского, прекратила свое существование.

Ни одна страна, ни один народ не знали такой культурной катастрофы, разразившейся столь быстро и насильственно. Ее последствия не сглажены до сих пор, если они вообще могут быть «сглажены». России в культурном смысле после падения коммунизма пришлось начинать практически с нуля. Когда осенью 1922 г. очередные пароходы с русской интеллигенцией причалили к берегам Германии, М. Осоргин сказал, что это - «единственный товар, который нынешнее русское правительство поставляет Европе обильно и бесплатно: хранителей культурных заветов России».

Уничтожение культуры осуществлялось под маской марксистской идеологии, которая с самого начала создавалась для этих целей. Культура, говорит Маркс, есть всего лишь «надстройка» над экономическими отношениями - суррогат, которым прикрывает себя «классовое господство». Но тем самым отрицалась сама культура как таковая, после чего ее не жалко было уничтожать. Цель Маркса, как и всей клики его последователей, включая в первую очередь большевиков, состояла не в чем ином, как в элиминации местных культурных элит как одного из главных препятствий для осуществления их планов по завоеванию мирового господства. Для этого надо было расколоть автохтонные общества, натравить на творческие элиты невежественные массы, посредством наглой демагогии разжигая «классовые» инстинкты этих последних.

На Западе это не могло получиться из-за сложной организации социума, составленного из многочисленных «ячеек» и «переходных сословий», не позволяющих столь же легко противопоставить интеллигенцию грубой «массе», как это удалось в России. У нас же общество уже было разорванным, и между народом и тонким слоем интеллигенции не существовало никаких посредствующих звеньев; к тому же сам «народ» находился на страшно отсталом культурно-образовательном уровне. Воспользовавшись трагической ситуацией кризиса политической системы, кучка политических маньяков, писак и биржевых дельцов сумела легко разжечь ненависть грубых толп, направив ее против культурной элиты страны и тем самым завоевав безраздельную власть над автохтонной массой, утопив ее, в свою очередь, в муках бесчеловечного насилия и организованного голода.

Уничтожение религии следует рассматривать только в этой перспективе. Почему оно было необходимо? Да потому что религия - это важнейший медиум, связывающий элиты с массами, а массы - друг с другом. Религия - это цемент, скрепляющий общественные атомы в единую твердую конструкцию. Устраните религию - и все здание социума рассыпется, как песочная куча. Мы видим это на Западе, мы наблюдаем это в России. Напротив, исламский мир сегодня выживает только за счет своей веры. Подумайте, многое ли осталось бы от русских, американцев или французов, если бы их в течение столь длительного времени подвергать такому же бесчеловечному внешнему насилию, к тому же в условиях фактического разрушения всех государственных институтов? А арабы, например, выживают и умножают свою численность.

Кроме того, религия является еще и единственным резервуаром культурного творчества. Строго говоря, «секулярная культура» вообще невозможна: если она еще существует, то только за счет бессознательной подпитки из религиозных мотивов и энергий прошлого. Надо сказать, однако, что в России разрушение религии было возможно только потому, что православие уже в XIX веке совершенно выродилось, утратив живую связь с народом и превратившись в формальную бюрократическую конструкцию. В исламской части населения атеистическая политика в целом провалилась: например, в то время как кавказские сатрапы рапортовали в Москву о выполнении антирелигиозных планов, здесь действовали тысячи подпольных мечетей и братств.

С первых же дней своего существования режим развертывает политику по полному подчинению культуры задачам атеистического государства. Но дело даже не столько в том, что культура начинает рассматриваться как ответвление политики - такое имело место повсюду, и при дворах восточных деспотов и ренессансных пап были созданы великие культурные ценности, - сколько в полной элиминации возможностей самостоятельного духовного творчества. Большевизм предпринял беспрецедентную попытку задушить автономную элитарную культуру, заменив ее убогим «пролеткультом», целиком и полностью подчиненным задачам пропаганды.

Еще в 1905 г. Ленин заявлял, что «литература должна стать партийной». Задачей «пролеткульта» стала механическая штамповка «новых людей», т. е. винтиков тоталитарной машины. Бухарин говорил на диспуте об интеллигенции 6 апреля 1924 г.: «Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически на определенный манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике… Если мы поставили себе задачу идти к коммунизму, мы должны этой задачей пропитать все решительно».

Место отправленных в отставку Достоевского и Пушкина должны были занять Маяковский и Демьян Бедный, причем первый, несмотря на свою полнейшую лояльность новой власти и то, что в личном отношении он являлся законченной мразью (что, впрочем, обусловливало друг друга), продолжал оставаться на подозрении, так как был все же слишком талантлив. Подлинным любимцем режима стал Демьян Бедный с его пролетарскими во всех смыслах стишками, грязноватыми и глумливыми. Таких режим любил. Троцкий ставил в заслугу Бедному то, что «в его гневе и ненависти нет ничего дилетантского, он ненавидит хорошо отстоявшейся ненавистью самой революционной в мире партии», а также то, что «Демьян творит ведь не в тех редких случаях, когда Аполлон требует к священной жертве, а изо дня в день, когда призывают события и… Центральный Комитет».

Что же касается немногих оставшихся в живых и не изгнанных за пределы страны творцов подлинной культуры, то режим сделал все возможное, чтобы превратить их жизнь в ад, применяя к ним такие «меры», как аресты, разнузданная травля в печати, преследование близких родственников, запреты на публикацию, голодный измор, лишение жилья и т. д. Блоку запретили лечиться, доведя его тем самым до смерти, Есенина убили, Зощенко морили голодом, Ахматову сосредоточенно травили в течение многих лет, Н. Гумилева расстреляли.

Это люди, о судьбе которых известно. Но мы никогда ничего не узнаем о судьбе тех, кто мог бы стать новым Толстым и Достоевским, мог бы созидать великую русскую культуру XX столетия - ту культуру, которая была у нас отнята. Кто-то из этих потенциальных гениев умер в ГУЛАГе, кто-то вообще не родился, кого-то невыносимые условия заставили превратиться в подлеца на службе Системе - в подлеца, потому что иного выбора, иной возможности для сосуществования с Системой просто не существовало. Речь могла идти только о приспособленчестве, потому что все другие альтернативы (за исключением смерти, разумеется) a priori исключались. Кто-то подличал по инстинкту, кто-то «из принципа», а кто-то - потому что не было выхода.

Уничтожение культурной элиты сразу же обнажило страшное варварство «низшего» слоя русской жизни. Темное мужицкое царство, утратив своих образованных, европеизированных руководителей, само начало пролезать во власть. Сталин прибрал его к рукам. Многие эксцессы сталинизма объяснялись этой культурной катастрофой. То, что мы знаем, никогда не было бы возможно, если бы поколение «ленинской гвардии» не вырезало образованную элиту. Если бы большевизм предпринял хотя бы частичную попытку интеграции последней в свои структуры, Сталин бы не появился. Господство этого существа стало возможно только в союзе со страшной тьмой русской «народной» жизни, вышедшей из ситуации распада православия, маргинализации, потери всяческих ориентиров. Мы уже убедились, что коммунистический режим по многим критериям может считаться «пионером». В частности, он явил миру единственный в своей роде пример невероятно быстрой варваризации страны с тысячелетней историей и великой культурой. Вот мы читаем типовые «советские стихи»:

На белизну нетленной кости

Рисунок чукчи нанесли.

Олени мчатся. Едет в гости

Ильич на снежный край земли.

Сидит на первых нартах Ленин,

Сидит в кухлянке меховой.

И серые глаза оленя

Пылают радостью живой.

Заметим, все это пишется в двадцатом веке в стране Достоевского и Толстого, на языке Пушкина и Гоголя. При «отсталом царизме» у нас были «Братья Карамазовы» и «Евгений Онегин», а «прогрессивный социализм» принес вот эту фантастику:

Пыль снеговую поднимая,

Легко несется он вперед.

Олень как будто понимает,

Кого он в этот раз везет.

В области образования целью режима стало лишение школ и университетов любой автономии, подчинение их деятельности задачам пропаганды, насаждение атеизма и разврата. Образовательной система была перестроена под перековку, «штамповку» человеческого материала в коммунистическо-марксистском духе.

Одним из многочисленных мифов, созданных большевиками о самих себе и до сих пор по инерции повторяемых, являлась легенда о том, что будто бы только им удалось насадить массовое образование в неграмотной стране - провести, как говорят сегодня, «модернизацию». На самом деле в 17-м году Россия была уже далеко не «неграмотной», а модернизационные процессы в форсированном темпе сокращали образовательно-культурный разрыв между элитой и массами. Если бы нашей стране было отпущено еще несколько десятилетий нормального развития, никакая «коммунистическая революция» не была бы возможной. В 1913 г. в «некультурной» России было издано столько же книг, сколько в Англии, США и Франции вместе взятых. Россия уверенно выходила в культурные лидеры всего мира. Русская литература, русская живопись, театр, философия получали все большее признание со стороны западных культурных элит. «Серебряный век» дал столько подлинных русских гениев, сколько и не снилось многим европейским народам. Пожалуй, только Германия могла тогда померяться силами с Россией в области культурного творчества. Все это было раздавлено, уничтожено, безжалостно погублено.

То была чистая катастрофа, сравнимая разве что с нашествием Чингисхана. Одаренный народ на многие десятилетия и вплоть до настоящего времени оказался насильственно лишен собственного культурного лица, закован в цепи духовного рабства, потоплен в грязи «материалистического» варварства. Взамен Достоевского его воспитывали на «Демьяне Бедном» вкупе с «Карлом Марксом». Вместо того чтобы поднимать культурно-духовный уровень народа, советская система образования в течение 70 лет оставалась ориентирована исключительно на пропагандистские задачи, т. е. задачи искусственного содержания этого народа на нравственном уровне дикарей. Стоит ли после этого удивляться тому, что сегодня он стал покорной жертвой обезьяньей «массовой культуры»?

Итогом деятельности «ленинской гвардии» стало полное разрушение нормальной системы образования в России. К моменту смерти первого вождя число начальных и средних школ было меньше, чем в 1913-м году. «Ликбез» преследовал цель не повышения культурного уровня масс, а «натаскивания» их на чтение газет, чтобы сделать их мозги доступными для коммунистической промывки (сегодня даже этого не требуется, поскольку газету с успехом заменил телевизор).

Само же качество образования опустилось до варварского уровня. П. Сорокин метко назвал ленинскую образовательную политику «ликвидацией грамотности». Выпускники большевистских школ не были способны к сложному мышлению, а в жизненном и профессиональном плане оставались полностью дезориентированы. Учителей новая власть не жаловала, усматривая в них остатки саботирующей интеллигенции: она сделала ставку на подрыв авторитета учителя у учеников, для каковой цели к ним, в частности, была прицеплена позорная кличка «шкрабов» (сокращение от «школьный работник»); соответственно, педагогов-женщин стали именовать «шкрабихами».

То же самое - и в области высшего образования. Университеты лишены автономии и самоуправления, независимые профессора уволены или расстреляны, закрыты гуманитарные кафедры, процесс обучения подогнан под марксистские штампы. Под лозунгами «демократизации» двери высших учебных заведений открыты перед неграмотными отпрысками «рабочих и крестьян»: тем самым разрушен один из столпов высшего образования - его элитарный характер. И наоборот, «классово чуждые» студенты безжалостно изгонялись.

Итак, в целом культурная политика большевизма являлась важнейшей предпосылкой создания тоталитарного государства. Авторитарные и тиранические режимы прошлого довольствовались контролем над социально-экономической стороной жизнедеятельности населения (так сказать, над «телом»), не обнаруживая желания лезть в душу людей. Тоталитарная модель, напротив, была бы невозможна без контроля над сознанием (это касается и либерального тоталитаризма, господствующего сегодня на Западе). «Распространение грамотности», «ликбез», «культпросвет» - все это подавалось под соусом «модернизации», но в действительности преследовало только одну цель: организацию централизованной «промывки мозгов», всесторонний контроль над сознанием и убеждениями граждан. Это - еще одно изобретение большевизма, открывшее двадцатый век. Соответствующие технологии, «обкатанные» в России, были позднее перенесены на Запад, где доведены до совершенства в той модели тоталитаризма, которая сегодня подчинила себе западные общества.

Особенно интересна для нас политика в отношении семьи, ибо здесь обнаруживается полная аналогия с тем, что мы видим сегодня на Западе. А именно - ранний большевизм осознанно и недвусмысленно сделал ставку на ее разрушение. Почему? Потому что семья - это последний оплот свободы человека. Институт семьи сплачивает автохтонное общество и поддерживает его нравственное здоровье. Семья втягивает человека в органический процесс смены поколений и всех связанных с этим забот и обязательств - следовательно, направляет его жизненную энергию на цели, которые лежат вне машинного труда, вне процесса «бесконечного производства ради бесконечного потребления». Словом, семья - это один из последних барьеров на пути экспансии Системы.

Разумеется, большевизм, чья цель состояла в превращении автохтонов в «машинных рабов», не собирался мириться с существованием этого института. Преступные планы по разрушению русской семьи с очаровательной откровенностью изложены Троцким в его поздней работе «Преданная революция»: «Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый “семейный очаг”, т. е. архаическое, затхлое и косное учреждение… Место семьи … должна была, по замыслу, занять законченная система общественного ухода и обслуживания».

Переводя это на обычный язык: человек должен превратиться в «законченную» марионетку тоталитарного социума, возглавляемого «расой господ».

Читаем дальше: «Когда жива была еще надежда сосредоточить воспитание новых поколений в руках государства (!), власть не только не заботилась о поддержании авторитета “старших”, в частности, отца с матерью, но наоборот, стремилась как можно больше отделить детей от семьи (!), чтобы оградить их от традиций косного быта… Этот метод означал потрясение родительского авторитета в самых его основах (!)».

У Бронштейна вызывает крайнее негодование, что при Сталине «наряду с седьмой [о прелюбодеянии] пятая [о почитании родителей] заповедь полностью восстановлена в правах, правда, еще без бога…». К слову, у самого Бронштейна была крепкая еврейская семья. Из откровений этого существа интересен еще и такой пассаж: «Отрицание бога, его помощников и его чудес являлось наиболее острым клином из всех, какие революционная власть вгоняла между детьми и отцами».

Практика и в этом случае не расходилась с теорией. Известный теоретик коммунизма Лукач требовал пропагандировать «распущенность» среди женщин и детей, а Бела Кун в Венгрии исполнил его требование буквально: в школах была налажена централизованная система растления детей, которых стали обучать «свободной любви» и сексуальной вседозволенности. В России - то же самое. Организовывались государственные «дома свиданий» (государственная проституция!), где молодые люди могли бы плодиться и размножаться во славу социализма.

Был запущен механизм «демонтажа» женщины и превращения ее в жуткое бесполое существо, садомазохистски изображаемое на официальных плакатах то с мускулистыми руками и могучим торсом, то в рабочем ватнике, то с кувалдой в руках. По всей стране велась гнуснейшая пропаганда в пользу «свободной любви», а в школах подрастающему поколению вбивали в головы ненависть и презрение к родителям. Молодежь превращалась в бесполых ублюдков. Все это поразительно, до буквальности напоминает процессы, совершавшиеся на Западе с 60-х годов, после гибели СССР опять-таки рикошетом перекинувшиеся в несчастную Россию. Читатель сам может подумать, какие силы за этим стоят и кому это выгодно.

Кроме этого, режим пошел и на элиминацию всех элементов околосемейного быта - праздников, обрядов и проч. Вместо дней недели введены нумерные дни, праздники отменены, обряды - запрещены. Умерших стали не хоронить, а просто зарывать в землю, как собак, или сжигать в крематориях. Все это делало жизнь совершенно невыносимой в ее механической бессмысленности. Жизнь по нумерным дням, под тупой рефрен марксистской монотонии, под дулом чекистского нагана, с «домами свиданий» вместо семьи - все это напоминало не «новый мир», а смертную казнь длиною в жизнь.

Сталин заслужил симпатии населения уже тем, что восстановил семью и родительский авторитет в их правах, ввел элементарную нравственность и дисциплину, вернул в жизнь кое-какие элементы патриотизма и национальной культуры (под давлением угрозы войны с гитлеровской Германией). Г. Федотов где-то пишет: после того, что устроила над Россией ленинско-троцкистская банда, уже какая-нибудь ёлка на Новый год или чтение Пушкина по радио должны были казаться глотком свежего воздуха. Но, разумеется, для самого Сталина все это являлось лишь внешними средствами борьбы за власть.

С первым поколением большевиков произошло то, что происходит со всеми завоевателями: местная почва втягивает, переваривает их, незаметно навязывает свои порядки и нормы. Секрет успеха Сталина заключался, в частности, в том, что он пошел на некоторые уступки автохтонам. Так под ширмой коммунистической диктатуры медленно восстанавливались русские традиции - например, половой аскетизм. Начиная с 40-х годов коммунизм начал «обрусевать», что делало само его существование бессмысленным, поскольку для русских весь «марксизм» оставался насквозь чуждым, навязанным явлением. Чем более «русским» становился режим, тем ближе был его крах. В эпоху «застоя» его «обрусение» дошло, так сказать, до критической точки - и вскоре он распался.