Разгадка Апокалипсиса
Авторство «Апокалипсиса», называемого также «Откровением Иоанна Богослова», приписывается Иоанну, любимому ученику Христа. Эта маленькая книга в пятнадцать страниц относится к величайшим памятникам письменности - она оставила огромный след в культуре народов, до которых дошла через христианство. Ее толкования ложились в основу религиозных движений, вовлекавших в себя миллионные массы, как западный милленаризм (учение о тысячелетнем царстве) или русский раскол, а смыслы наложили отпечаток на менталитет целых наций.
Откровению Иоанна Богослова давно принадлежит репутация Сфинкса, одной из самых загадочных книг в истории человечества, недоступной для окончательного постижения и расшифровки. Для «профана», подходящего к тексту Апокалипсиса с «голыми руками», он предстает невероятным нагромождением фантастических образов, темных символов и таинственных изречений, в котором, казалось бы, невозможно обнаружить какой-либо смысл и логику. Материалист Чернышевский считал автора Апокалипсиса сумасшедшим, Энгельс - религиозным аферистом.
К кому обращена эта книга? О чем она говорит? Кого и зачем предупреждает? На все эти вопросы до сих пор не было ясного ответа. Волнующие образы Апокалипсиса породили многие тысячи попыток толкования - от церковных до квазинаучных, - каждая из которых лишь запутывала дело.
Создавалось впечатление, что последняя часть доисламского цикла пророческих писаний создана не для людей - настолько непостижимой и непроницаемой она была. Ниже мы увидим, что при простой смене оптики и выходе из узко-христианского контекста в более широкий ареал универсального пророческого Единобожия, финальным звеном которого был Ислам как религия последнего Откровения, смыслы Апокалипсиса приобретают удивительно стройный и логичный вид, а сама книга находит полную и очевидную дешифровку.
Но сначала необходимо обсудить несколько вводных вопросов, касающихся авторства книги и ее предшествующих толкований.
Слово «Апокалипсис» переводится с греческого языка (на котором и написана книга) как «откровение». Откровение дается только Пророку. То, что книга имеет пророческий исток, очевидно. Ее язык, образность, мощь ее символики - все это не имеет ничего общего с «просто литературой». «Похоже на то, что Вселенная изрыгнула его»; «ни с каким из речений человеческих поистине не идет в сравнение», - так выразился по поводу Апокалипсиса В. Розанов.
Итак, «Откровение», несомненно, восходит к самому Иисусу (А), потому что никто, кроме Пророка, не может говорить так. «…Ибо говорил он как власть имеющий». Поэтому написание Апокалипсиса должно быть делом рук одного из его ближайших учеников, которому Иисус раскрыл то, что видел сам, или же позволил ему это увидеть.
Следовательно, мы должны согласиться с христианской версией, что автор Апокалипсиса - Иоанн Зеведеев, любимый ученик Иисуса. Дата написания книги - примерно 67-й год после Р.Х.
Еще раннехристианскими авторами было замечено, что стиль четвертого Евангелия, которое тоже приписывается Иоанну, и стиль Апокалипсиса радикально отличаются. В 250 г. крупный богослов Дионисий, руководитель александрийской школы, констатировал, что крайне маловероятно, чтобы один и тот же человек написал и четвертое Евангелие и Откровение, хотя бы потому, что греческий язык их столь различен. Четвертое Евангелие написано человеком, для которого греческий язык был родным, а Апокалипсис - евреем, выучившим этот язык, но продолжающим мыслить на родном еврейском (арамейском), который продолжает просвечивать через его греческие словесные конструкции, к тому же содержащие грамматические ошибки.
Автор четвертого Евангелия в наибольше степени подмешивает языческий привкус к образу Иисуса, которого заставляет произносить пространные философские сентенции в мистико-гностическом духе. Даже первые строки этого произведения - «в начале было Слово (Логос), и Слово было у Бога, и Слово было Бог» - первоначально представляли собой фрагмент языческого гимна в честь божества-Логоса. Отдаленность автора четвертого Евангелия от пророческого стиля и духа, его незнакомство с реалиями Палестины, отличие его книги от остальных трех Евангелий, - все это полностью исключает возможность его отождествления с кем-либо из учеников Христа.
Напротив, язык автора Апокалипсиса - это самый что ни на есть язык эсхатологического пророчества максимальной концентрации, стоящий «по ту сторону» от любой чисто человеческой мудрости, сколько бы глубокой и изощренной она ни была.
Итак, мы приходим к выводу, что автор Апокалипсиса - настоящий ученик Иисуса Иоанн, тогда как составление четвертого Евангелия «от Иоанна» принадлежит неустановленному лицу греко-синкретической культуры, не имеющего прямого отношения к кругу учеников самого Христа.
Второй вводный вопрос, который мы должны рассмотреть, касается христианского толкования «Откровения».
Даже при поверхностном знакомстве с Апокалипсисом напрашивается вывод, что эта книга - вовсе не христианская. Ее дух, теология, образность - все это находится в вопиющем противоречии с тем, что нам известно под названием «христианства». «Никакого нет сомнения, что Апокалипсис - не христианская книга, а - противохристианская», - говорит Розанов («Апокалипсис нашего времени»).
Открывая Откровение, мы чувствуем себя перенесенными в иной мир, отличающийся от мира Нового завета и уж совсем не имеющий ничего общего с миром церковного христианства. Автор книги нигде не говорит о «христианстве» или «христианах»: те, к кому он обращается, - это единобожники, последователи Пророков - если угодно, «иудеи», но самого имени «христианства» для него не существует. В книге не фигурируют специфические христианские догматы - святая троица, первородный грех, богочеловек; в ней нет и следа христианских таинств - крещения, причащения. Перевод как «церковь» слова «эклессия» («община»), к семи представителям которой обращены послания первых глав, представляет собой очевидную подмену смысла.
Автор книги живет в непрерывном пророческом континууме от Авраама до Иисуса, и для него не существует разрыва между «ветхим» и «новым» заветами, как и между религией Христа и религией всех предшествующих Пророков. Библейский контекст, сотнями аллюзиями на который наполнено его небольшое по объему произведение, есть его самый родной и естественный контекст, и он даже не думает покидать его. Иоанн мыслит образами Ветхого Завета, он дышит книгами Даниила, Исайи, Иезекииля. Христос для него - продолжатель линии всех предшествующих Пророков, очищающий их религию и оживляющий ее, но никак не «богочеловек» или «второе лицо троицы».
В связи с этим каноничность Апокалипсиса была под сомнением в течение первых веков христианства даже для отцов церкви. Некоторые из них не рекомендовали его к чтению. Кроме того, чтение Апокалипсиса не включено в церковную литургию, и эта единственная книга Нового Завета, которая не звучит на христианском богослужении.
Адольф Поль утверждает, что где-то около 170 г. группа церковных богословов умышленно пыталась заменить имя автора Апокалипсиса с Иоанна на Керинфа, потому что им не нравилось богословие Откровения, а критиковать неизвестного автора легче, чем апостола Иоанна.
Существует множество христианских толкований Апокалипсиса, смысл которых сводится в основном к натянутым попыткам вписать туда церковь и ее историю по любому удобному и неудобному поводу. Например, церковью становится образ «жены, облеченной в солнце» из двенадцатой главы - сам по себе совершенно прозрачный, как мы увидим далее, - невзирая на то, что жена предстает конкретной женщиной, к тому же еще и «рожающей сына»: кого может рожать абстрактная церковь, совершенно неясно. Соответственно, «солнце» здесь - это власть священства, «луна» в ногах жены - царская власть (или таинство крещения), родовые муки - боль церкви о каждом ее члене и т.д. «Семь общин» из первых глав книги начинают представлять «семь церквей», что каким-то образом означает в то же время и «единую церковь во всей ее полноте» - и все остальное в таком же духе.
Пользуясь подобным методом, можно вычитать в книге все что угодно. Как говорил Достоевский: «Дайте мне начало любого стихотворения Лермонтова, и я докажу вам, что речь идет о русско-турецкой войне». Правильное толкование должно конкретизировать символ, а не замещать его собой. Автор Апокалипсиса 35 раз использует слово «видел» и 27 раз - «слышал». Понятно, что «слышать» и «видеть» можно нечто наглядное - конкретные лица, события, факты, - а не абстрактные сущности вроде «церкви», «совершенства», «полноты», которыми оперирует христианская экзегетика. После прочтения христианских толкований остается впечатление, что Апокалипсис стоит отдельно, а они - отдельно. Откровение и христианство говорят о разных реалиях на разных языках. Единственное, что получилось у христианской экзегетики, - сделать «темные» смыслы Апокалипсиса еще темнее.
Все это говорит об одном: христианству за два тысячелетия его существования так и не удалось переварить Апокалипсис. Внутри него он был и остается чужеродным телом.
Понятно, что автор Откровения аллегорическим языком говорит о чем-то реальном. Книга начинается словами: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре» . «Ибо Господь Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Ам. 3:7). То есть это Откровение, данное Иисусу, а не говорящее об Иисусе. Иисус в нем рассказывает не о себе, а о будущих событиях, связанных с пророческим циклом и конечными судьбами мира. Фундаментальная ошибка всех христианских толкований состоит в том, что они пытаются привязать образы книги к самому Иисусу или - что еще более абсурдно - к бюрократическому институту церкви, который никак не может быть наделен какой-то метаисторической значимостью (уже потому, что в самих христианских первоисточниках о нем ничего не сказано).
Отдельный вопрос состоит в том, зачем автору понадобилось обращение к аллегорическому языку? Не проще ли вместо «жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд» сказать «пречистая Фатима, дочь Последнего Пророка; жена Али, рядом с ней - двенадцать Имамов»? Или вместо фразы "другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим.Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца " - сказать: «В лже-халифате Омейядов сменятся друг за другом десять правителей, которые убьют третью часть Непорочных, среди которых - Хасан и Хусейн, внуки Последнего Пророка, сыновья Фатимы»?
Дело в том, что проникновение в тайну не всем доступно, и будущее определено, но не детерминировано. Задано общее направление, а о частностях пути и его конфигурациях дано решать самим людям. Такое общее направление и показано в череде зашифрованных образов Апокалипсиса, чей смысл становится понятным только сегодня.
Тайновидец узрел мир гайба, мир сокровенного, где начертаны генеральные планы вещей и явлений, но не действуют земные законы пространства и времени. Наряду с земным рядом событий развертывается параллельный ряд прототипов в иных измерениях, переплетаясь и взаимодействуя с материальной плоскостью. Как передать человеческим языком то, что не подпадает под действие наших законов и правил нашей логики? Язык аллегорий и символов - единственный способ рассказать об этом.
Как действует логика предопределения, заданная в иных плоскостях бытия? Используем такой пример. Возьмем какой-то геометрический предмет - например, куб - и осветим его с разных сторон несколькими источниками освещения. Тень трехмерного куба будет его двухмерной проекцией. Таких теней появится несколько, и все они будут разными - на одной куб предстанет узким и длинным, на другой широким и коротким и т.д. Но ведь их оригинал один и тот же, он «предопределен» и «задан» заранее! Загадочный язык тайновидца - это попытка объяснить существу, обитающему в двухмерном пространстве, устройство трехмерного предмета, формирующего различные двухмерные конфигурации в зависимости от источника света.
Возвращаясь снова к Апокалипсису, скажем, что ключ к его разгадке состоит в смене оптики и правильном определении его предмета. Предметом Апокалипсиса является описание финальной части пророческого цикла и метаистории наследников Пророков - Имамов - и их избранной общины (шиа). Как только мы поймем это, символы Откровения сами собой выстроятся перед нами в ясную и само собой разумеющуюся схему, так что нам покажется странным - каким образом миллионы людей в течение двух тысячелетий ломали головы над ними и не могли понять их смысла, который так очевиден и прост.