Democracy and me, Episode III: Revenge of the Sith
Originally posted by jsn at Democracy and me, Episode III: Revenge of the Sith
[Все тексты этой серии:
Democracy and me (начало),
Democracy and me: Attack of the Clones (продолжение),
Democracy and me: Revenge of the Sith (окончание),
D&M: aftermath (послесловие)
]
(Previously on A long time ago, in a galaxy far, far away... "Democracy and me": [Episode I: The Phantom Menace], [Episode II: Attack of the Clones]. Спасибо всем, кто обогатил дискуссию взвешенными аргументами как в пользу демократии, так и против неё).
-1. Заранее извиняюсь за длинный и несколько занудный текст ниже. Украшал и резал, как мог. Сюда не вошли основные морально-этические аргументы против демократии, потому что, скучно это, небось, читать-то. Сюда также не вошли следствия для демократии из австрийской теории бизнес циклов и существования бумажных валют -- потому что (a) не хочется ограничивать аудиторию сторонниками австрийского подхода, и (b) любому приверженцу e.g. ABCT совершенно очевидны game-theoretical implications фазы "bust" для настроений большинства (само понятие "cluster of errors" вроде как всё объясняет). Ну, что выросло -- то выросло; приступим: я прибыл к вам, дорогие янглинги, дабы сообщить вам пренеприятнейшее известие от канцлера Палпатина:
0. Начнём с допущения, что "все люди равны". Интуитивно я согласен с этой мыслью; я не очень доверяю своей интуиции, но не суть. В чём равны? Люди очевидно неравны в весе, цвете и размере (например, a48 -- двухметровый голубоглазый блондин, а я для него весь на одно лицо). Люди также неравны в возможностях (например, Костя Цзю может легко нокаутировать mur57, а мне даже думать об этом боязно [да и неудобно как-то]). Как я это понимаю, люди равны в неких естественных правах (то есть не в смысле "в законных правах", а в тех ээ платоновских правах, которые предшествуют закону). В частности, ни один человек не имеет права применять насилие к другому человеку, иначе чем в ответ на насилие со стороны того другого человека. Это -- понятная мне формулировка тезиса о равенстве. Сама по себе такая формулировка, очевидно, не порождает никаких проблем c правом избирать и быть избранным, как Нео!. Проблемы начинаются тогда, когда избранные начинают применять насилие.
1. Легко видеть, что такая формулировка тезиса о равенстве делает противоправным любое государство, в том числе (но не исключительно) демократическое. При e.g. монархии к гражданам применяет насилие (или угрозу такового) монарх, при демократии -- в идеальном случае большинство граждан применяют насилие/угрозу к меньшинству, а на практике всё обычно ещё хуже. Заметим, что наша формулировка тезиса о равенстве не содержит никаких специальных исключений для групп и для большинства в группах. Более того, я не представляю, как такое исключение можно в эту формулировку добавить таким образом, чтобы, скажем, групповое изнасилование не превратилось в совершенно правомочное действие.
2. Тут обычно приходится слышать, что государство -- хоть оно богопротивно и/или противоправно -- меньшее зло, чем то, что происходит в его отсутствие (при e.g. анархии). Не хочу сейчас оспаривать этот тезис, поэтому допустим, что он верен. Очевидно, из него не вытекает, что демократическое государство -- это самое меньшее из меньшего зла; такой вывод требует отдельного доказательства. Часто такое доказательство строится вокруг следующих двух идей:
3. Первая идея: наличие в обществе разнородных групп с противоречащими друг другу интересами, в сочетании с необходимостью прийти к некоторому общему решению, на основе которого будет производиться единое управление государством, приводит при демократии к нахождению компромиссов между такими группами, формированию общественного консенсуса и, через это, гомогенизации общества и устранению конфликтов в нём. Я согласен с этим тезисом. [surprised? me too!]
4. Но что такое этот самый консенсус, который родится в итоге? Представим себе общество, в котором 15% -- богатые арийцы, 50% -- бедные евреи, которым скорее выгодно отнять у арийцев всё, поскольку их бедность ужасна, и ещё 35% -- небогатые корейцы, которым скорее выгодно отнять у арийцев лишь треть всего, потому что иначе арийцы разорятся, а так их можно будет доить дальше. Разумным компромиссом между этими весьма разными точками зрения на перспективу ограбления арийцев будет, скажем, отнять у них две трети всего или, может, три четверти всего. Предположим, две такие альтернативы и будут выставлены на референдум. Вопрос, собственно, не в том, какое из предложений победит -- разница чисто количественная. Вопрос в том, за какое из этих двух выгодно голосовать собственно ограбляемым арийцам. Арийцам выгодно голосовать за то, чтобы у них отняли две трети (а не три четверти), и если это предложение прокатит, у арийцев есть все основания радоваться этому и, более того, всячески привечать корейцев, которые помогли им так легко отделаться.
5. Что же мы получили? Очевидно, это консенсус, и очевидно, что противоречия между стратами общества сглажены, компромиссное решение найдено, и даже более того -- между двумя ранее противопоставленными группами общества теперь наблюдается значительная взаимная приязнь. Однако, это консенсус, построенный на ограблении одних другими, и, хуже того, если не приглядываться, может показаться, что это ограбление происходит с полного одобрения жертвы.
6. Сейчас самое время поймать меня на грязном передёргивании. Уверен, кто-нибудь захочет помочь мне с этим, но пока я вынужден обратиться за помощью к известной тройце.
6a. Simplicio: Но ведь бедное/небогатое корейско-еврейское большинство всё равно стало бы грабить богатых арийцев, и мы получили бы в обществе страшный рост преступности, связанной с насилием, а так вроде как удалось договориться по-хорошему, нет?
6b. Salviati: Нет. Я категорически несогласен с точкой зрения, что все евреи и корейцы, по сути своей, грабители и убийцы. Гитлер мёртв, 21-ый век на дворе, аллё. Наши евреи и корейцы -- совершенно обычные законопослушные граждане, и никого грабить бы особо, качественно больше обычного, не стали, они же в душе не преступники. Однако, демократический механизм даёт им возможность совершить экспрориацию, нисколько не нарушая закон и даже, более того, вроде как с согласия жертвы.
6c. Sagredo: Ерунда, дело не в преступной природе евреев и корейцев, а в их жажде социальной справедливости. Евреи и корейцы восстали бы, и никакой закон их бы не остановил. А так мы сохранили мир и покой, разве нет?
6d. Salviati: Необязательно. Нигде не указана реальная степень ужасающей бедности евреев -- возможно, ужасающая бедность состояла в том, что у среднего еврея было всего два собственных дома и пять верблюдов, а у среднего арийца -- скажем, 200 собственных домов и тысяча верблюдов. Выкладки относительно того, кому что выгодно, от этого уточнения совершенно не теряют силы.
6e. Sagredo: Ага, "необязательно". Значит, таки может быть, что восстали бы?
6f. Salviati: Допустим; допустим также, исключительно для простоты рассуждения, что существует некоторая сумма экспроприации и перераспределения, которая снимет риски восстания. Нащупал ли демократический процесс эту сумму? Нет. Демократический процесс позволил евреям и корейцам отнять у арийцев столько, сколько они захотели отнять и столько, на сколько они смогли между собой договориться -- а совсем не столько, сколько было бы достаточно для предотвращения восстаний евреев и уж тем более корейцев.
6g. Simplicio [торжествующе]: "Позволил отнять"? Вот теперь-то ты попался! Грубая сила часто позволяет отнять что-то у ближнего своего, но есть же этика, мораль, прочее, что удерживает человека от превращения в кровожадного хищника! Это делает нарисованную тобой картинку абсолютно нереалистичной, не так ли?
6h. Salviati: Не так [задумывается]. Или, для простоты, пусть так. *Эта* конкретная картинка, действительно, совершенно нереалистична (ну где вы видели столько бедных евреев?). Интересен, однако, один факт о показанном раскладе перед референдумом: в нём выгода противопоставлена этике. Голосовать этичным образом невыгодно, голосовать выгодным образом неэтично. (Sagredo [в сторону]: гм, не напоминает ли это некоторые дискуссии в LJ времён любых последних выборов?) Неэтичное поведение в таком раскладе совершенно законно. То есть, говоря проще, в этом раскладе за неэтичный поступок не положено наказания и положено вознаграждение. Если кто-то считает, что моральные качества обитателей такого общества с такой структурой поощрения/наказания будут со временем улучшаться, а не ухудшаться -- ну, я хотел бы послушать, как это обосновывается.
6i. Sagredo [неуверенно]: Ну нет, всё-таки не надо недооценивать силу стремления людей к добру...
6j. Salviati [внезапно воодушевляясь]: Дорогой Sagredo, ты совершенно прав! Где б мы были, если бы не это стремление! К сожалению, в реальной жизни схемы, как правило, не так прямолинейны. Гораздо более реалистична, скажем, такая двухходовка: (1) давайте займём у соседей денег и построим на них для всех по дополнительному домику [здесь как бы нет никакого ограбления никого никем], и (2) ой, надо отдавать кредит соседям, а взять не у кого, кроме как у богатых [здесь ограбление есть, но как бы уж совсем вынужденное] (Sagredo [в сторону]: гм, гм, что-то знакомое слышится мне в этой схеме). Ну и если эта схема кажется слишком прозрачной -- усложнять можно до бесконечности, была б выгода. Самое приятное -- что для того, чтобы реализовать такую сложную схему, совсем не нужно её всю держать в голове, достаточно просто думать в терминах ближайшего хода, и не заботиться о следующих, вытекающих из него, шагах в цепочке. Иными словами, это хорошее решение, если на время строительства домиков ты находишься у власти, а к моменту отдачи кредита ты уже ушёл на другую работу, и тебя все эти смешные мелочи давно не беспокоят. У этого явления даже есть отдельное название: "сменяемость власти".
6ё. Simplicio: Власти-шмласти. Может, лучше выпьем?
6й. Все вместе: А это мысль! [уходят].
7. Вторая идея является, в принципе, пространственно-временным спектральным разложением первой (шучу). Она состоит в том, что наличествующие в обществе множественные группы с противоречащими друг другу интересами, каждая из которых тянет власть в свою сторону, а также обычное при демократии разделение властей, образуют систему сдержек и противовесов и балансируют конфликтующие интересы таким образом, что получается всем (ну, многим) сестрам по серьгам. В каких-то случаях идеи, ущемляющие интересы одних групп за счёт других, оказываются отвергнуты благодаря сопротивлению ущемляемых; в других случаях ущемлённые группы могут потом использовать обретённое влияние, чтобы компенсировать нанесённый им ушерб.
8. Рассмотрим сначала первый случай: когда численность ущемляемых групп достаточно велика, чтобы отвергнуть идею, которая их ущемляет, и кандидата, который с такими идеями баллотируется. В этом случае, для того, чтобы повысить свои шансы, кандидату следует модифицировать свои идеи таким образом, чтобы они ущемляли интересы несколько меньшего количества избирателей, а выгодны были несколько большему количеству избирателей. Действительно, мы наблюдаем такой процесс во время каждых демократических выборов: каждый реально избирабельный кандидат осуществляет "тонкую подстройку" своей платформы таким образом, чтобы перетянуть на свою сторону те или иные группы. Указанные группы при этом часто оказываются в удобной позиции для торга. Заметим, этот торг обладает всеми свойствами tragedy of commons: даже если некая отдельная группа не хочет изначально искать для себя перераспределительных и регуляционных преференций в ответ на свои голоса, у неё большие шансы получить всё сопутствующие издержки от подобных преферений, выпрошенных у этого же кандидата другими группами. Опустим очевидные следствия из такого расклада -- в самом деле, статья про tragedy of commons в Википедии описывает их достаточно ясно. Интересно другое: в результате таких процессов мы имеем расклад, в котором существует значительное эволюционное давление на кандидатов [тот, кто умеет торговать принципами, имеет бОльшие шансы на выигрыш, при прочих равных] и на группы избирателей [те, что умеют/желают выторговывать себе преференции за голоса -- ну, получают преференции; те, что не умеют -- не получают]. Подобный же процесс происходит и при прямой демократии через референдумы.
9. Рассмотрим теперь второй случай: когда ущемлённые в прошлом группы, в силу изменения электорального расклада и переменчивой карты совпадения/противоречия интересов групп, получают возможность "восстановить справедливость". Проблема в том, что отмена ущемляющих их практик перераспределения может, например, существенно противоречить интересам их новых союзников -- тех самых, благодаря которым они и получили свой шанс "восстановить справедливость". В таком случае естественным решением для таких групп будет придумать такой -- новый -- механизм перераспределения, который указанную справедливость восстановит. Хочу обратить внимание на то, что речь действительно может идти о, по крайней мере в чисто финансовом смысле, справедливости -- например, в результате новых перераспределений объём изъятий у указанной группы может действительно вернуться к среднему по палате. Но достигается эта "справедливость" увеличением общей нормы экспроприации государства и, следовательно, государственного насилия. Apparently, two wrongs don't make right [neither do three Lefts, though].
10. Таким образом, в демократическом обществе -- в той степени, в которой оно действительно демократично -- государственная машина насилия находится в общей собственности, и, следовательно, в ничьей, и, следовательно, становится объектом трагедии общин. Следует также помнить, что сама государственная машина насилия не является бездушной вещью, а составлена из огромного (и постоянно растущего, как правило) количества сотрудников, которые сами по себе составляют нехилую полноправную группу и у которых тоже есть свои интересы, которые тоже не улучшают эксплуатационных свойств системы -- но поля этой книги слишком малы, чтобы всё это вместить.
11. Все вышеперечисленные эффекты -- чисто демократическое изобретение, их нет ни в какой сравнимой степени для тех устройств власти, в которых государственная машина находится в чьей-то конкретной собственности, будь то монарх при монархии или суверенная корпорация в Сингапуре. Излишне говорить, что я не считаю монархическую или совкорповую систему управления идеальной, но преимущество демократической системы даже над этими двумя, говоря предельно мягко, совсем не кажется мне очевидным (как казалось раньше).
12. Осознавая серьёзность возведённого на демократию поклёпа, я хотел бы добавить к тем иллюстрациям описываемых процессов и механизмов из реальной жизни, которые каждый легко найдёт в собственных воспоминаниях, ещё одну. Если изложенное выше хотя бы в общих чертах верно, то в долгосрочной перспективе в демократиях должен наблюдаться рост объёма перераспределямых государством средств. Exhibit A: "Public Spending in the 20th century", Vito Tanzi (International Monetary Fund), Ludger Schuknecht (European Central Bank) [PDF, 0.5MB]. На страницах 6-7 приводится небезынтересная таблица динамики отношения правительственных расходов к GDP в некоторых демократических странах, в период с 1870-го по 1996-й годы. В начале этого периода в среднем по палате указанное отношение составляло 10.8 процентов; в конце этого периода -- 45 (сорок пять) процентов. Если вам кажется, что это очень много, то хочу напомнить, что в этих же странах существуют, например, такие вещи, как обязательное медицинское / пенсионное страхование, но совсем не во всех из них такое страхование осуществляется через правительственные расходы. Например, в Швейцарии, где обязательное страхование отдано на откуп коммерческим компаниям, оно составляет, кажется, ещё около 10% GDP; эти потоки не попадают в указанное отношение и в таблицу. Швейцария в этом смысле не то чтобы исключение.
13. Ну и маленькая викторина напоследок: какая из современных экономически полноценных стран до сих пор имеет отношение госрасходов к GDP в районе тех же позапрошловековых мизерных десяти процентов? Подсказка: начинается на Sin, заканчивается на gapore. No bonus points for guessing that they aren't exactly a democracy. [источник]
[Все тексты этой серии:
Democracy and me (начало),
Democracy and me: Attack of the Clones (продолжение),
Democracy and me: Revenge of the Sith (окончание),
D&M: aftermath (послесловие)
]
(Previously on A long time ago, in a galaxy far, far away... "Democracy and me": [Episode I: The Phantom Menace], [Episode II: Attack of the Clones]. Спасибо всем, кто обогатил дискуссию взвешенными аргументами как в пользу демократии, так и против неё).
-1. Заранее извиняюсь за длинный и несколько занудный текст ниже. Украшал и резал, как мог. Сюда не вошли основные морально-этические аргументы против демократии, потому что, скучно это, небось, читать-то. Сюда также не вошли следствия для демократии из австрийской теории бизнес циклов и существования бумажных валют -- потому что (a) не хочется ограничивать аудиторию сторонниками австрийского подхода, и (b) любому приверженцу e.g. ABCT совершенно очевидны game-theoretical implications фазы "bust" для настроений большинства (само понятие "cluster of errors" вроде как всё объясняет). Ну, что выросло -- то выросло; приступим: я прибыл к вам, дорогие янглинги, дабы сообщить вам пренеприятнейшее известие от канцлера Палпатина:
0. Начнём с допущения, что "все люди равны". Интуитивно я согласен с этой мыслью; я не очень доверяю своей интуиции, но не суть. В чём равны? Люди очевидно неравны в весе, цвете и размере (например, a48 -- двухметровый голубоглазый блондин, а я для него весь на одно лицо). Люди также неравны в возможностях (например, Костя Цзю может легко нокаутировать mur57, а мне даже думать об этом боязно [да и неудобно как-то]). Как я это понимаю, люди равны в неких естественных правах (то есть не в смысле "в законных правах", а в тех ээ платоновских правах, которые предшествуют закону). В частности, ни один человек не имеет права применять насилие к другому человеку, иначе чем в ответ на насилие со стороны того другого человека. Это -- понятная мне формулировка тезиса о равенстве. Сама по себе такая формулировка, очевидно, не порождает никаких проблем c правом избирать и быть избранным, как Нео!. Проблемы начинаются тогда, когда избранные начинают применять насилие.
1. Легко видеть, что такая формулировка тезиса о равенстве делает противоправным любое государство, в том числе (но не исключительно) демократическое. При e.g. монархии к гражданам применяет насилие (или угрозу такового) монарх, при демократии -- в идеальном случае большинство граждан применяют насилие/угрозу к меньшинству, а на практике всё обычно ещё хуже. Заметим, что наша формулировка тезиса о равенстве не содержит никаких специальных исключений для групп и для большинства в группах. Более того, я не представляю, как такое исключение можно в эту формулировку добавить таким образом, чтобы, скажем, групповое изнасилование не превратилось в совершенно правомочное действие.
2. Тут обычно приходится слышать, что государство -- хоть оно богопротивно и/или противоправно -- меньшее зло, чем то, что происходит в его отсутствие (при e.g. анархии). Не хочу сейчас оспаривать этот тезис, поэтому допустим, что он верен. Очевидно, из него не вытекает, что демократическое государство -- это самое меньшее из меньшего зла; такой вывод требует отдельного доказательства. Часто такое доказательство строится вокруг следующих двух идей:
3. Первая идея: наличие в обществе разнородных групп с противоречащими друг другу интересами, в сочетании с необходимостью прийти к некоторому общему решению, на основе которого будет производиться единое управление государством, приводит при демократии к нахождению компромиссов между такими группами, формированию общественного консенсуса и, через это, гомогенизации общества и устранению конфликтов в нём. Я согласен с этим тезисом. [surprised? me too!]
4. Но что такое этот самый консенсус, который родится в итоге? Представим себе общество, в котором 15% -- богатые арийцы, 50% -- бедные евреи, которым скорее выгодно отнять у арийцев всё, поскольку их бедность ужасна, и ещё 35% -- небогатые корейцы, которым скорее выгодно отнять у арийцев лишь треть всего, потому что иначе арийцы разорятся, а так их можно будет доить дальше. Разумным компромиссом между этими весьма разными точками зрения на перспективу ограбления арийцев будет, скажем, отнять у них две трети всего или, может, три четверти всего. Предположим, две такие альтернативы и будут выставлены на референдум. Вопрос, собственно, не в том, какое из предложений победит -- разница чисто количественная. Вопрос в том, за какое из этих двух выгодно голосовать собственно ограбляемым арийцам. Арийцам выгодно голосовать за то, чтобы у них отняли две трети (а не три четверти), и если это предложение прокатит, у арийцев есть все основания радоваться этому и, более того, всячески привечать корейцев, которые помогли им так легко отделаться.
5. Что же мы получили? Очевидно, это консенсус, и очевидно, что противоречия между стратами общества сглажены, компромиссное решение найдено, и даже более того -- между двумя ранее противопоставленными группами общества теперь наблюдается значительная взаимная приязнь. Однако, это консенсус, построенный на ограблении одних другими, и, хуже того, если не приглядываться, может показаться, что это ограбление происходит с полного одобрения жертвы.
6. Сейчас самое время поймать меня на грязном передёргивании. Уверен, кто-нибудь захочет помочь мне с этим, но пока я вынужден обратиться за помощью к известной тройце.
6a. Simplicio: Но ведь бедное/небогатое корейско-еврейское большинство всё равно стало бы грабить богатых арийцев, и мы получили бы в обществе страшный рост преступности, связанной с насилием, а так вроде как удалось договориться по-хорошему, нет?
6b. Salviati: Нет. Я категорически несогласен с точкой зрения, что все евреи и корейцы, по сути своей, грабители и убийцы. Гитлер мёртв, 21-ый век на дворе, аллё. Наши евреи и корейцы -- совершенно обычные законопослушные граждане, и никого грабить бы особо, качественно больше обычного, не стали, они же в душе не преступники. Однако, демократический механизм даёт им возможность совершить экспрориацию, нисколько не нарушая закон и даже, более того, вроде как с согласия жертвы.
6c. Sagredo: Ерунда, дело не в преступной природе евреев и корейцев, а в их жажде социальной справедливости. Евреи и корейцы восстали бы, и никакой закон их бы не остановил. А так мы сохранили мир и покой, разве нет?
6d. Salviati: Необязательно. Нигде не указана реальная степень ужасающей бедности евреев -- возможно, ужасающая бедность состояла в том, что у среднего еврея было всего два собственных дома и пять верблюдов, а у среднего арийца -- скажем, 200 собственных домов и тысяча верблюдов. Выкладки относительно того, кому что выгодно, от этого уточнения совершенно не теряют силы.
6e. Sagredo: Ага, "необязательно". Значит, таки может быть, что восстали бы?
6f. Salviati: Допустим; допустим также, исключительно для простоты рассуждения, что существует некоторая сумма экспроприации и перераспределения, которая снимет риски восстания. Нащупал ли демократический процесс эту сумму? Нет. Демократический процесс позволил евреям и корейцам отнять у арийцев столько, сколько они захотели отнять и столько, на сколько они смогли между собой договориться -- а совсем не столько, сколько было бы достаточно для предотвращения восстаний евреев и уж тем более корейцев.
6g. Simplicio [торжествующе]: "Позволил отнять"? Вот теперь-то ты попался! Грубая сила часто позволяет отнять что-то у ближнего своего, но есть же этика, мораль, прочее, что удерживает человека от превращения в кровожадного хищника! Это делает нарисованную тобой картинку абсолютно нереалистичной, не так ли?
6h. Salviati: Не так [задумывается]. Или, для простоты, пусть так. *Эта* конкретная картинка, действительно, совершенно нереалистична (ну где вы видели столько бедных евреев?). Интересен, однако, один факт о показанном раскладе перед референдумом: в нём выгода противопоставлена этике. Голосовать этичным образом невыгодно, голосовать выгодным образом неэтично. (Sagredo [в сторону]: гм, не напоминает ли это некоторые дискуссии в LJ времён любых последних выборов?) Неэтичное поведение в таком раскладе совершенно законно. То есть, говоря проще, в этом раскладе за неэтичный поступок не положено наказания и положено вознаграждение. Если кто-то считает, что моральные качества обитателей такого общества с такой структурой поощрения/наказания будут со временем улучшаться, а не ухудшаться -- ну, я хотел бы послушать, как это обосновывается.
6i. Sagredo [неуверенно]: Ну нет, всё-таки не надо недооценивать силу стремления людей к добру...
6j. Salviati [внезапно воодушевляясь]: Дорогой Sagredo, ты совершенно прав! Где б мы были, если бы не это стремление! К сожалению, в реальной жизни схемы, как правило, не так прямолинейны. Гораздо более реалистична, скажем, такая двухходовка: (1) давайте займём у соседей денег и построим на них для всех по дополнительному домику [здесь как бы нет никакого ограбления никого никем], и (2) ой, надо отдавать кредит соседям, а взять не у кого, кроме как у богатых [здесь ограбление есть, но как бы уж совсем вынужденное] (Sagredo [в сторону]: гм, гм, что-то знакомое слышится мне в этой схеме). Ну и если эта схема кажется слишком прозрачной -- усложнять можно до бесконечности, была б выгода. Самое приятное -- что для того, чтобы реализовать такую сложную схему, совсем не нужно её всю держать в голове, достаточно просто думать в терминах ближайшего хода, и не заботиться о следующих, вытекающих из него, шагах в цепочке. Иными словами, это хорошее решение, если на время строительства домиков ты находишься у власти, а к моменту отдачи кредита ты уже ушёл на другую работу, и тебя все эти смешные мелочи давно не беспокоят. У этого явления даже есть отдельное название: "сменяемость власти".
6ё. Simplicio: Власти-шмласти. Может, лучше выпьем?
6й. Все вместе: А это мысль! [уходят].
7. Вторая идея является, в принципе, пространственно-временным спектральным разложением первой (шучу). Она состоит в том, что наличествующие в обществе множественные группы с противоречащими друг другу интересами, каждая из которых тянет власть в свою сторону, а также обычное при демократии разделение властей, образуют систему сдержек и противовесов и балансируют конфликтующие интересы таким образом, что получается всем (ну, многим) сестрам по серьгам. В каких-то случаях идеи, ущемляющие интересы одних групп за счёт других, оказываются отвергнуты благодаря сопротивлению ущемляемых; в других случаях ущемлённые группы могут потом использовать обретённое влияние, чтобы компенсировать нанесённый им ушерб.
8. Рассмотрим сначала первый случай: когда численность ущемляемых групп достаточно велика, чтобы отвергнуть идею, которая их ущемляет, и кандидата, который с такими идеями баллотируется. В этом случае, для того, чтобы повысить свои шансы, кандидату следует модифицировать свои идеи таким образом, чтобы они ущемляли интересы несколько меньшего количества избирателей, а выгодны были несколько большему количеству избирателей. Действительно, мы наблюдаем такой процесс во время каждых демократических выборов: каждый реально избирабельный кандидат осуществляет "тонкую подстройку" своей платформы таким образом, чтобы перетянуть на свою сторону те или иные группы. Указанные группы при этом часто оказываются в удобной позиции для торга. Заметим, этот торг обладает всеми свойствами tragedy of commons: даже если некая отдельная группа не хочет изначально искать для себя перераспределительных и регуляционных преференций в ответ на свои голоса, у неё большие шансы получить всё сопутствующие издержки от подобных преферений, выпрошенных у этого же кандидата другими группами. Опустим очевидные следствия из такого расклада -- в самом деле, статья про tragedy of commons в Википедии описывает их достаточно ясно. Интересно другое: в результате таких процессов мы имеем расклад, в котором существует значительное эволюционное давление на кандидатов [тот, кто умеет торговать принципами, имеет бОльшие шансы на выигрыш, при прочих равных] и на группы избирателей [те, что умеют/желают выторговывать себе преференции за голоса -- ну, получают преференции; те, что не умеют -- не получают]. Подобный же процесс происходит и при прямой демократии через референдумы.
9. Рассмотрим теперь второй случай: когда ущемлённые в прошлом группы, в силу изменения электорального расклада и переменчивой карты совпадения/противоречия интересов групп, получают возможность "восстановить справедливость". Проблема в том, что отмена ущемляющих их практик перераспределения может, например, существенно противоречить интересам их новых союзников -- тех самых, благодаря которым они и получили свой шанс "восстановить справедливость". В таком случае естественным решением для таких групп будет придумать такой -- новый -- механизм перераспределения, который указанную справедливость восстановит. Хочу обратить внимание на то, что речь действительно может идти о, по крайней мере в чисто финансовом смысле, справедливости -- например, в результате новых перераспределений объём изъятий у указанной группы может действительно вернуться к среднему по палате. Но достигается эта "справедливость" увеличением общей нормы экспроприации государства и, следовательно, государственного насилия. Apparently, two wrongs don't make right [neither do three Lefts, though].
10. Таким образом, в демократическом обществе -- в той степени, в которой оно действительно демократично -- государственная машина насилия находится в общей собственности, и, следовательно, в ничьей, и, следовательно, становится объектом трагедии общин. Следует также помнить, что сама государственная машина насилия не является бездушной вещью, а составлена из огромного (и постоянно растущего, как правило) количества сотрудников, которые сами по себе составляют нехилую полноправную группу и у которых тоже есть свои интересы, которые тоже не улучшают эксплуатационных свойств системы -- но поля этой книги слишком малы, чтобы всё это вместить.
11. Все вышеперечисленные эффекты -- чисто демократическое изобретение, их нет ни в какой сравнимой степени для тех устройств власти, в которых государственная машина находится в чьей-то конкретной собственности, будь то монарх при монархии или суверенная корпорация в Сингапуре. Излишне говорить, что я не считаю монархическую или совкорповую систему управления идеальной, но преимущество демократической системы даже над этими двумя, говоря предельно мягко, совсем не кажется мне очевидным (как казалось раньше).
12. Осознавая серьёзность возведённого на демократию поклёпа, я хотел бы добавить к тем иллюстрациям описываемых процессов и механизмов из реальной жизни, которые каждый легко найдёт в собственных воспоминаниях, ещё одну. Если изложенное выше хотя бы в общих чертах верно, то в долгосрочной перспективе в демократиях должен наблюдаться рост объёма перераспределямых государством средств. Exhibit A: "Public Spending in the 20th century", Vito Tanzi (International Monetary Fund), Ludger Schuknecht (European Central Bank) [PDF, 0.5MB]. На страницах 6-7 приводится небезынтересная таблица динамики отношения правительственных расходов к GDP в некоторых демократических странах, в период с 1870-го по 1996-й годы. В начале этого периода в среднем по палате указанное отношение составляло 10.8 процентов; в конце этого периода -- 45 (сорок пять) процентов. Если вам кажется, что это очень много, то хочу напомнить, что в этих же странах существуют, например, такие вещи, как обязательное медицинское / пенсионное страхование, но совсем не во всех из них такое страхование осуществляется через правительственные расходы. Например, в Швейцарии, где обязательное страхование отдано на откуп коммерческим компаниям, оно составляет, кажется, ещё около 10% GDP; эти потоки не попадают в указанное отношение и в таблицу. Швейцария в этом смысле не то чтобы исключение.
13. Ну и маленькая викторина напоследок: какая из современных экономически полноценных стран до сих пор имеет отношение госрасходов к GDP в районе тех же позапрошловековых мизерных десяти процентов? Подсказка: начинается на Sin, заканчивается на gapore. No bonus points for guessing that they aren't exactly a democracy. [источник]