КАРМАКОМ В ГОРЛЕ
«Однажды "вазы" "разбились", осколки жизни усеяли весь мир; голоса убегают и следуют своими опасными путями; и повсюду схватки, перемены и торжество духа».
Надя Тажи, марокканская писательница
Анатолий Ульянов и Илья Кормильцев,
Львов, 2005 г. (фото: Наталья Машарова - supermasharik)
У «мертвых» нет ртов. Черепов и глоток, языков и губ - их у «мертвых» тоже нет. Но стоит швырнуть ухо за ватный рубеж смерти, и отовсюду доносится их, «мертвых», непрестанный хохот. Кормильцев, полагаю, хохочет раскаленным стеклом. И если осколки Снежной Королевы превращали Кая в бесчувственный промежуток между машиной и зомби, то, - попади в него осколок Кормильцева, - Герде бы не пришлось принимать участие во всем этом роуд-муви с говорящими оленями и воронами.
Попади в Кая осколок Кормильцева, мальчик этот не выкладывал бы письмена из ледышек, словно исполнительный покорный киборг, но, озарившись, рвал бы в клочья сонные артерии Снежной Королевы вокруг и в себе, давил бы ее лживую глотку остриями саней, наматывал бы ее кишечник на веретено прогресса и, как следствие, встречал сверкающее завтра. Встречал, понимая, что всякий царь, порядок и норма должны пасть во имя обновления той матки, что питает наиболее живые сердца боем эволюционных барабанов, энергиями перемен и провокациями к трансформации сознания - хтонической матки великой Геи.
Т.н. «мертвые», - эти освобожденные сознания, омывающиеся в чистой энергии и звездной пыли, - бывает, молчат. И делают это особенно настойчиво именно тогда, когда здесь, на Земле, мясные фабрики затевают все эти поминальные кладбищенские стенания, во время которых вопль «Он был таким замечательным!» доносится, зачастую, из самых холодных ртов - тех самых ртов, что мямлили, жадничали и блевали смысловыми нечистотами, когда «мертвец» был еще жив.
Порой мне и вовсе кажется, что «мертвых» устаканивают мертвыми не пули, не время, не рак. «Мертвых» хоронят заживо громкие слова, которые мы озвучиваем о них после их т.н. смерти. Потому, что поздно. Обед прошел и ложки не нужны.
Я, признать, испытываю еще тот дискомфорт, вспоминая сегодня об Илье Кормильцеве. Потому что всякое мое воспоминание о нем провоцирует рождение презренной химеры из прошедшего времени и тех самых громких слов, без которых эти волнующие лишь меня воспоминания, хоть убей, никак не могут обойтись.
Открываю рот и тут же вся эта хвастливая срамота, которая правда: поджигатель сердца, спасающий отравитель, поставщик текстуального ракетного топлива, поэт постчеловечества, энергия-иначе и человек-по-другому. Зашел буквально вскользь. Ниоткуда ведь зашел. И вот уже перед глазами слоится лазерный луч, а все, что ты знаешь - ложь.
Кормильцев не будил меня. Но увидел. И так напоил кофе, что никогда уж не уснуть. Ну а главное и настоящее всегда из области интимного частного. Скажу лишь, что всякий раз, в момент сомнений, именно слова Кормильцева, возвращают мне веру в горизонт, неизменно достойный того, чтобы его завоевать.
Оглянитесь вокруг и вы увидите миллионы молодых, которые, стоя на коленях с «широко закрытыми глазами», позабыли, что сердца - это винтовки, которые должны стрелять завтрашним днем и грызть глотку сосущему вчера; «говорить "да" запретным темам» и быть лишенными страха перед темнотой и остроконечной информацией. Искомая борьба за завтра, - борьба в сознаниях и деяниях, - это, убежден, и есть достойное воспоминание о Кормильцеве. Потому что борьба - это путь. Потому что борьба - это жизнь. Потому что без борьбы мы не люди, но нелюди.
-Давай присядем, - говорит. - Что-то спина болит.
Мы остановились и присели.
Разговор, случившийся следом, вовремя и навсегда изменил мою жизнь. Я больше никогда не останавливался. Вот только подло не успел сказать "спасибо".
Анатолий Ульянов,
dadakinder,
специально для комьюнити
Ильи Кормильцева