Дело не в позитиве как самоцели, а в праве искусства, в том числе и советского, на постановку пресловутых "проклятых вопросов". Хоть в капиталистическом окружении, хоть в гипотетическом "царстве свободы". Смерть, как минимум, никуда не денется даже с наступлением всеобщего благоденствия. Если, конечно, когда-нибудь не состоится научное воскрешение усопших по Николаю Фёдорову. Стало быть, любой серьёзный художник всегда должен будет выстраивать отношения с гибельным вызовом небытия. Ни в коем случае не очаровываясь видом разверстой перед ним бездны, но и не испытывая иллюзий по поводу её действительной глубины. Творец прежде всего согласовывает жизнь с "грозящим завтра нулём" и этим создаёт условия для её продолжения. А те, кто сводят задачи искусства к непрерывному производству позитива, незаметно для самих себя вторят тем, кто не видит жизни дальше бытового комфорта. Хотим, дескать, нор-р-рмального искусства, без всяких интеллигентских выкрутасов! Не выйдет. Тем более что вскорости отношения с инферно придётся выяснять всем без исключения, а не одним одиноким мечтателям. Дай Бог не лицом к лицу. Последние времена на носу, чего уж там.
В первый раз в жизни обнаруживаю себя в либеральном лагере. Спасибо, что открыли мне глаза.
А если серьёзно, то я стою лишь за полноту художественного освоения бытия. За жизнь и творчество "со всеми почёсываниями", как говорил герой Достоевского, а не за "одно только извлечение квадратного корня". Это не значит, что художнику всё позволено, понимаете? Поверьте, моя система творческих табу, быть может, тоже не менее жёсткая, чем Ваша.
Патриарх Кирилл: "Читая тексты, мы создаем образ в своем сознании - яркий, убедительный, захватывающий, волнующий душу - мы становимся соавторами. И в этом заключается непреходящее огромное значение художественной литературы. И чем сильнее образ, который создается, тем значительней личность писателя, тем значительней его вклад в литературу. Но это эстетическая сторона художественного творчества. А есть и существенная сторона. Ведь могут создаваться яркие художественные образы, разрушающие нравственную природу человека. И чем ярче, тем страшнее. Поэтому важным является не только внешняя эстетическая сторона литературы - слов, сравнений, образов, но и содержание. И здесь самым главным критерием в определении величия писателя является понимание того, что происходит в душе человека после прочтения художественного текста: он становится лучше или хуже, его душа поднимается к небу или распластывается над землей, он возвышает свой дух или разрушает его, приближаясь к образу животного бытия".
"Художественная литература становится великой тогда, когда она поднимает человеческий дух, когда она приближает человека к высшим ценностям, когда она вводит личность в соприкосновение с этими ценностями. И литература, как и культура, перестают быть литературой и культурой, когда они возбуждают низменные страсти, когда разрушают нравственную природу человека. Тогда мы говорим, что это не культура, а псевдокультура или даже антикультура".
Искусство должно не только распахивать перед нами духовные высоты, но и предупреждать о подстерегающих внизу безднах. Конечно, лишившись возможности смотреть наверх, человек от безысходности влюбится в инфернальные глубины и сольётся с ними в непоправимом единстве, тут спору нет. Но и безоглядная устремлённость ввысь рано или поздно вынудит нас споткнуться о пустячный камешек и сорваться в пропасть.
Вы о Филонове хоть что-то знаете? Мне Вам не хочется ничего объяснять, потому что вы ленивы и нелюбопытны, но - пусть это будет не вам! Начнем с того, что Филонов абсолютно серьезен, последователен в своем творчестве (в том числе совершенно серьезен в обнажении ужаса бытия). Далее, он одержим мечтой - преодолением распада, собиранием всех частей и частиц мира в бесконечные грандиозные системы. Наконец, он осуществляет некое квазирелигиозное служение своему идеалу. Добавлю, что эстетически любого авангардиста от постмодерниста отличает установка на создание новых языков и оптик, в то время как постмодернист занять деконструированием и ремонтажом старых. Короче, Филонов от постмодернизма отличается всем.
Меня умиляет ваш интеллигентский снобизм. Попробуйте на несколько минут забыть все, что вы прочитали о Филонове, и посмотрите на его картины так, как будто видите их впервые. Пусть каждая картина говорит сама за себя.
Просмеялась. Добавлю, пожалуй. Великое (или хотя бы выдающееся) произведение искусства воздействует само по себе, даже на неподготовленного зрителя. Помню, как в детстве в учебнике истории увидела фотографию Ники Самофракийской и была заворожена ее красотой. Если это настоящее искусство, оно воздействует, преодолевая пространство и время, культурные и эстетические различия. Почему очаровывает критская живопись? Почему притягивает взгляд непонятная и чуждая "архаическая улыбка" древнегреческих статуй? Наверное, потому, что эти художники пытались воплотить идеал человеческой красоты, и в этом гуманистичность их искусства. И вот об этом искусстве мне хочется знать больше. А Филонов, лишающий человека его образа, мне противен до тошноты. Мне физически и психологически трудно вынести созерцание его творений. И тем более не хочется изучать их "эстетический язык".
Reply
Reply
Reply
Reply
А если серьёзно, то я стою лишь за полноту художественного освоения бытия. За жизнь и творчество "со всеми почёсываниями", как говорил герой Достоевского, а не за "одно только извлечение квадратного корня". Это не значит, что художнику всё позволено, понимаете? Поверьте, моя система творческих табу, быть может, тоже не менее жёсткая, чем Ваша.
Reply
"Художественная литература становится великой тогда, когда она поднимает человеческий дух, когда она приближает человека к высшим ценностям, когда она вводит личность в соприкосновение с этими ценностями. И литература, как и культура, перестают быть литературой и культурой, когда они возбуждают низменные страсти, когда разрушают нравственную природу человека. Тогда мы говорим, что это не культура, а псевдокультура или даже антикультура".
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Leave a comment