4-е ноября
Пробудившись ранним утром от тяжелого сна, я вспоминаю, что сегодня 4-е число, государственный в России праздник, в который традиционно проходит Русский марш. «А ведь на подобных мероприятиях никогда я еще не был», - тыкаю упреком я самого себя. Недолго думая, я получаю необходимую информацию по Интернету. И мчусь, не допив своего утреннего кофе, на Октябрьское поле. Перед этим заезжаю на Красную площадь, намереваясь и здесь что-нибудь своим журналистским глазом испытать, - но здесь все пусто. Да и ктому же - площадь вся перекрыта. «Закрыто до восьми часов вечера», - сухо отвечают мне бравые полицейские парни, и я молча отправляюсь дальше. Выхожу из метро и двигаюсь непосредственно к Октябрьскому полю. Дождь мелко моросит, отыгрываясь барабанным боем на жестяных крышах домов. Возле дороги, напротив большого полицейского оцепления, стоят одинокие группы. Они держат православные хоругви с изображением Христа и православных святых. Ряды их с каждой минутой пополняются. В отдалении от них ходит старичок и раздает какие-то плакатики. «За коммунистическую партию, за коммунистов», - шепчет он собравшимся. На него недовольно смотрит сухая, как солома, cтарушка, опирающаяся на костыль. Все скулы ее напряжены как у часового на посту. «Коммунисты - нам таких не надо, - кричит она ему и чуть ли не сплевывает сквозь вставные свои зубы. - Мы из зарубежной церкви». С ней стоит какой-то бородач в черном непромокаемом плаще. «Вы из какой зарубежной церкви? - жизнерадостным теперь уже голосом шепчет она ему. - Я-то из нашей. Но в нашей церкви все-таки поминают Пимена». «А у нас не поминают, - кричит тот, который с бородой, - у нас и теперь не признают других». Я слушаю их разговор, но потом, точно автомат, переключаюсь на другое зрелище: к какому-то бородачу в замызганной куртени, к которой приклеено много царской и православной символики, подходят молодые тринадцатилетние подростки. Вид их толкает на разные мысли. У одного стрижка на голове в виде креста, второй - полностью бритоголовый. «Здорово, орлы!» - кричит бородач, и каждый из парней бодрой походкой к нему подходит. Все они начинаются троекратно лобызаться. Но целуются не в щеки, а в жесткие мускулистые плечи. Наконец вокруг дороги с полицейским оцеплением начинают группироваться различные многочисленные группы. Прикрываясь зонтами от назойливых дождевых капель, они стоят с огромным плакатом с изображением Николая Второго, где написано: «России нужен царь!» Кто-то ухмыляется на них, и, точно чувствуя опасность, те начинают петь гимн «Боже царя храни!» С каждой секундой в своем голосе они становятся все увереннее. Они стараются перекричать остальных, и бородатый зачуханный мужик, едва волочащий по дороге свой подрясник, задается своим басом все сильнее и сильнее. Все что-то шепчут, что-то говорят. И тут вдруг внимание всех оказывается прикованным к одному подвыпившему мужику, у которого морда воспалена самыми изрядными покраснениями. «Русские люди! - гневным надрывистым голосом оглашает тот тишину. - Я хочу спросить вас: где наш царь, где царь наш? А он под нами. Мы топчем его. Что мы делаем? Верните нам царя. Царя нам». Все ему поддакивают, а кто-то даже и аплодирует. А потом начинается марш. Со своими транспарантами участники шествия выстраиваются своими немногочисленными колоннами. Их слишком много - партия «Великая Россия», партия «Воля». Пока - тишина. Но вот включается магнитофонная запись песни Жанны Бичевской «Русский марш», и толпа под нее начинает свой неровный топот. «Русский маш... Мы - русские». Слова переплетаются с убогим видом шествующих: обклееных иконками женщин и мужчин, казаков в черных шинелях, но, слава Богу, хоть без погон, хоругвонсцев в своих ровных черных казакинах. «Только царь, только царь!» - орут они все, хотя сами, по всей вероятности, и представления о сем не имеют. Но вот является какой-то мужик, у которого лицо все закрашено красным. На нем тоже какая-то православная символика, но больше всего глаза мои впиваются в его длинные косы. «План Путина такой, - изо всех сил горланит он, словно в страшном споре пытаясь кого-то перекричать. - Истребить русских, продать Россию и жить в Сочи». «За царя, за царя», - отвечают хором ему. И только одинокая группа скандирует: «Свободу Квачкову, Квачков, мы с тобой!» Только спустя час я понимаю, что попал совсем не на тот марш. Здесь не было никаких задержаний. Зато было кое-что почище: шествие хромых и убогих. «А нам сказали, что здесь все спокойно будет, - говорит мне какая-то женщина голосом, полным гражданского спокойствия, наводящая меня на конкретные размышления. - В прошлый раз что-то не то было, кого-то задержали. А здесь... Хорошо, что и молодежь пошла». И указала на парня с крестовидным эрокезом. А тем временем по улице шли казаки и пели.. нет, никто из них не пел, а включали записи сочных казачьих напевов. Видать, не то уже ряженое казачество, сдает, песен своих предков уже не знает... Ну вот такие у меня впечатления от сегодняшнего дня, от казаков и православных, на самом деле не имеющих ничего общего нис казачеством, ни с православием.