Это я о тебе...
Проходит много лет - и остается странное чувство, как песок в горле, как ободранная об асфальт кожа, как ожог, слегка уже подзатянувшийся. Это вовсе не перелом - но саднит и ноет по погоде, и рука иногда поворачивается неловко, и тупо глядишь на разбитые осколки чашки. Фантомные боли...
И самое - страшное? болезненное? постыдное? нет-нет, все не то, совсем не то, - самое, переворачивающее душу (как неловко дернувшаяся рука, что сломана лет двадцать назад, все переворачивается, и смотришь на осколки жизни, рассыпавшиеся по полу): я не могу вспомнить лицо.
Все затапливает чувство горечи, обиды, вины, оставленности, сладкое и изводящее болью чувство, так что кипящие слезы брызжут из глаз, высыхая на лету... Но лица, лица не помню. Я помню, как целовал, терся об щеку, гладил волосы, тыкался носом в губы, - но вместо лица! какое-то общее выраженье. Иногда выскакивают из памяти очерк скулы, веко, дрогнувший угол рта, мучительно изогнувшаяся бровь, родинка... Но все, как ветошь, расползается снова, и вместе они уже не складываются.
Я судорожно роюсь в ящиках стола, хватаю заветный конверт и смотрю, смотрю на случайную мельком снятую фотографию, портретец моей жизни, смазанный проходившими мимо совершенно не нужными мне персонажами... Но лица все равно не помню - кто эта, чужая, почти не знакомая мне тетка?
Погоди, как же ее звали...
И тогда мне становится страшно. Наверное, именно это и есть смерть.
И самое - страшное? болезненное? постыдное? нет-нет, все не то, совсем не то, - самое, переворачивающее душу (как неловко дернувшаяся рука, что сломана лет двадцать назад, все переворачивается, и смотришь на осколки жизни, рассыпавшиеся по полу): я не могу вспомнить лицо.
Все затапливает чувство горечи, обиды, вины, оставленности, сладкое и изводящее болью чувство, так что кипящие слезы брызжут из глаз, высыхая на лету... Но лица, лица не помню. Я помню, как целовал, терся об щеку, гладил волосы, тыкался носом в губы, - но вместо лица! какое-то общее выраженье. Иногда выскакивают из памяти очерк скулы, веко, дрогнувший угол рта, мучительно изогнувшаяся бровь, родинка... Но все, как ветошь, расползается снова, и вместе они уже не складываются.
Я судорожно роюсь в ящиках стола, хватаю заветный конверт и смотрю, смотрю на случайную мельком снятую фотографию, портретец моей жизни, смазанный проходившими мимо совершенно не нужными мне персонажами... Но лица все равно не помню - кто эта, чужая, почти не знакомая мне тетка?
Погоди, как же ее звали...
И тогда мне становится страшно. Наверное, именно это и есть смерть.