Заповедное. Часть Вторая
Первая часть
Вишерский заповедник очень большой и труднодоступный, это и сберегает его природу, а не статус особо охраняемой природной территории или усилия инспекторов. Границы заповедника контролировать невозможно. Даже добраться до них - уже приключение, потому как дороги лесорубов и золотарей заброшены и доступны только для полноценных внедорожников.
В бассейне Мойвы сохранился девственный таежный лес, потому что лесорубы туда не смогли добраться ни с одной из сторон. Да и не стремились - кому нужен лес с витой как саморез древесиной, смоляными прослойками и прочими дефектами тяжелой горной жизни. Помню, как тяжело было даже остро наточенной двуручкой пилить сухую лиственницу. Наказанье, а не дерево.
Обнимашки с лиственницей
Знаменитый Вишерский хариус сохранился, потому что летом забирался в самые истоки, куда не пройти на лодке. Северный олень уберегся за счет обширных и пересеченных горных тундр. Ну а для сохранения лосей, медведей, росомах и пушных зверьков никаких усилий предпринимать не надо - сами сберегутся.
Олень из бахтияровского стада, сохранилось клеймо, 2005
Восточная граница заповедника проходит по осевой линии Уральских гор, разделяя Пермскую и Свердловскую области. Но ни одна дорога оттуда не заходит в заповедник, они подпирают Урал у кручей-курумов или утыкаются в горные речки с валунами.
Истоки Большой Тошемки
Там процветает нелицензионная охота и разнообразное собирательство (грибы, ягоды, кедровый орех, золотой корень, металлолом Ивдельлага).
Морошка
В массе своей люди не удаляются от повозок более чем на 10 км. Даже добыча золотого корня (родиола розовая) в субальпийском поясе на 800-900 м высоты сопряжена с немалыми ежедневными переходами, так что соваться на западный заповедный склон большинству лень. Квадриков еще не было.
Корень родиолы розовой
В заповедник, за перевалы шли только те, кто искал цитрины - разновидность горного кварца. Есть лишь одно урочище (Ольховское месторождение), где его добывают из закопушек, и туда от ближайшей дороги целый день тяжелого пешего пути через горы, болота и реки. Даже на квадре не продраться. Много не накопаешь и не унесешь. Мышечный труд довольно быстро сбивает охоту, а принесенные с собой продукты быстро заканчиваются. Это промысел для самых «отмороженных» хитников, коих единицы.
Закопушка на цитрины в Вишерском заповеднике, долина р. Ольховочная
Но в 1990-е годы это был весьма отлаженный промысел. Камни продавали за доллары и старатели могли себе позволить вертолет. От человека который там хитничал, я слышал, как они в 1993 вывезли 1,5 т на вертушке в Ивдель. Продали по 20 $ за килограмм. Дело в том, что из всего природного кварца, цитрины со своими лимонными-чайными оттенками, весьма редки. Открытых месторождений по миру мало.
Цитрины Ольховского месторождения, Минерал-шоу, ЕКБ, 2022
Знаменитый Вишерский хариус сохранился, потому что летом забирался в самые истоки, куда не пройти на лодке. Северный олень уберегся за счет обширных и пересеченных горных тундр.
Ну а для сохранения лосей, медведей, росомах и пушных зверьков никаких усилий предпринимать не надо - сами сберегутся и размножатся.
Ишерим, 2005. На заднем плане по склону широкая цепочка оленьих следов
Промысел соболь сегодня мало кому интересен, цена тобольского кряжа невысока, бензин и мытарства его не стоят. В советские годы шкурку соболя можно было обменять на полный бензовоз, но и топливо ничего не стоило. Шкурка легко конвертировалась в любой ликвидный товар, минуя рубль. Поэтому за соболем гнались даже за перевалы. Сейчас лазить никуда не надо - соболь есть возле поселков.
Замороженный вишерский соболь
Тот соболь, что попался в 2005 году, был на одном из двух небольших путиков, проложенных от мойвинского кордона. Зверек еще чего-то стоил. Но тогдашний хозяин капканов, кажется, обходил путики не за этим, а чтобы придать свой жизни на кордоне хоть какой-то деятельный смысл. Это был еще один молодой человек, «сосланный» в тайгу на перековку. Вообще, фотки с охоты и истории об охотах, были самым интересными событиями для жильцов кордона того периода.
Миша Бахтияров и его stories
Все 90-е, 00-е на кордонах жилось тяжело: это была почти «полярная зимовка» за нищенский оклад, без северных надбавок и спецпитания, что полагались служащим отдаленных гидрометеостанций. Без охоты или полноценного снабжения на Мойве было просто не выжить длинной зимой. Только манси, и подобные им по ментальности местные жители могли выносить такое обитание круглый год. Летом кордон становился достаточно комфортным местом - можно было обходиться хариусом, который вставал на ямках и клевал на любую нитку. Ирина заводила огородик.
Кордон Мойва, 2008
С 2020 года, когда манси Миша Бахтияров вышел на пенсию и съехал на Лозьву, мойвинский кордон опустел. Его практически сразу заселил медведь и разнес.
Собственно, весь кайф заповедной жизни для Бахтияровых и заключался в безвозмездном пользовании животным миром на «территории без лишних людей». Охота была Миши была призванием, но брал он только на прокорм, и ни соболями, ни минералами особо не увлекался. В тот первый приезд, с кордона в маршрут мы ушли с большим куском оленины. И в следующие разы тоже. Михаил не скрывал промысел и существовал уговор с дирекцией, что манси можно охотиться, потому что иначе зиму не пережить.
Кордон Мойва, 2004, старая танкетка, чтобы была приписана к метеостанции в 1980-х гг.
Спустившись весной 2003 года на Вишеру, мы встретили еще одного вишерского чалдона - старика Кодолова, который числился инспектором, а по факту просто жил в своей избушке на реке, что стояла там с дозаповедных времен. Не святым духом питался.
Никто не мог перемочь этого старикашку в бане
Другой раз, сплавляясь осенью по Мойве и Вишере, мы увидели целую флотилию местных лодок-горнячек на слиянии. Все они промышляли хариуса.
На Вишере близ устья Мойвы
Не на котелок поесть, а чтобы засолить и вывезти в бочках домой. Мы не знакомились, но были понятно, что забраться так высоко наверх, за пороги, до лучших ям, могли только свои люди. Действительно, для коренных вишерцев существовало послабление: они могли ловить рыбы в заповеднике. Отказались от этой практики относительно недавно из-за сильно возросшего прессинга любительского лова.
Режим заповедности 2000-х гг. был достаточно размыт, как и само время. Были живы люди, которые привыкли видеть эту землю в промысловом амплуа, и из уважения к их сединам и опыту им позволяли жить как прежде, на других закрывали глаза, потому что иначе им было не выжить, третьим давали покуражиться, потому что они платили, про четвертых ничего не знали, пока об этом не доходили слухи. Контора заповедника была слишком далеко (в 5-6 часах тряской езды), чтобы контролировать заповедную землю, а инспекторы ближайшего поселка повязаны родственными отношениями и общей судьбой, чтобы наводить предписанный законом порядок в отношении пользования биоресурсами.
Таким образом, физическое непересечение и неосведомленность - логичные способы избежать конфликтов и противостояний, когда речь идет о федеральных структурах и сельских жителях, которые хронически недофинансируются и сталкиваются лбами высочайшими указами. Но кто их толкует! Люди вынуждены выдумывать подзаконные правила, чтобы выживать и не стреляться с соседями. И сегодня серая зона отношений, где-уже где-то шире, пролегает меж каждым российским заповедником-заказником и людьми, что живут вокруг.
Рыбак на Вишере
Сначала местные считают, что территории не нужен режимом заповедности, с доводами ученых на этот счет они не знакомы, а все бумажное право скопом презирают и отрицают. Потом они привыкают и подмечают позитивный эффект от наличия неприкасаемой земли. Зверь там множится, и разбегается вокруг по биологическим законам. Охота в призаповедных землях продуктивна и жаловаться грех. Заповедник начинают любить, считать «своим». Краснокнижность какого-нибудь промыслового вида - что-то вроде знака качества, повышенной ликвидности. Но многие ли знают о Вишере? Вовлечение местных жителей через развитие туризма и волонтерства в Вишерском заповеднике я приветствую (он слишком велик и живописен, чтобы быть закрытым для посещения целиком). Все равно дальше Тулымского Камня и Лыпьи группы не водят. Даже этих 2-4 дней большинстве хватает, чтобы понять какие есть красоты на Урале. Егерь из манси был на этом маршруте подлинной экзотикой. Алексея на посту сменил сын после госпитализации отца в 2021 году.
Мне несколько жаль, что все концепты ООПТ плохо проговаривают, что у всяких земель есть/были коренные обитатели - люди. Например, горные тундры и болота Вишерского заповедника как минимум пару столетий были пастбищами для тысячной группировки оленей. Управляемый выпас номадов манси и коми изменил биоценозы тундры - это «окультуренная» среда, топонимически прочно связанная с мансийской культурой. Об это у меня статья есть «Молебный Камень: сакральный ландшафт манси», где я описываю горный ландшафт как живую среду, а не как дикую бесчеловечную природу. Это разные оптики.
мансийские топонимы
Но в заповедную оптику помещается только «дикая природа». Вся история человеческого природопользования (даже щадящего) на территории отсекается как вмешательство в естественный ход вещей. Бахтияровы со своими аборигенными привычками - своего рода артефакты.
Юрты Бахтиярова на восточном склоне Урала, 2008. Сгорели.
По мне так нет никакой природы «без человека». Это допущение, которое мы принимаем, поскольку некоторые уголки природы очень трудно уберечь от радикальных изменений, связанных, например, с добычей полезных ископаемых или горнолыжным освоением. Государство выступает гарантом сохранности взятых обязательств по охране ландшафтов и одновременно главным их нарушителем. Природа, как несложно заметить, вполне себе торгуется, это не какой-то неприкосновенный ресурс, просто надо честно считать, сколько стоят ее услуги! Экосистемные услуги лесов и болот дорогостоящи - гораздо дороже золота, в результате добычи которого леса будут сведены, почвенный покров уничтожен, ландшафт превращен в бэдленд, не подлежащий восстановлению, промысловому и рекреационному использованию.
Экологический туризм - длинная надежная перспектива, золото - короткая, чисто воровская тема. Сейчас Вишерский заповедник оказался в сложном положении: на золотоносный участок в его охранной зоне получила лицензию горнодобывающая компания. Эту историю расшевелили журналисты, и она вызвала горячее обсуждение. Рядом, вне охранной зоны заповедника, на притоке Вёлса, добыча уже ведется. Реки мутят и тамошний хариус будет несколько лет восстанавливаться. Исковерканный ландшафт так и бросят - я уверен. Рекультивацию не закладывают в проект, добыча с ним тогда не окупится. Прииски всегда бросают как только изымают рентабельные залежи. Язва соседнего заброшенного Сибирёвского прииска, например, хорошо видна с самолета и из космоса.
Двойные топонимы
Это как раз тот случай, когда экосистемный и рекреационный потенциал ландшафта не посчитан. Пару центнеров золота - копейки по сравнению с нанесенным ущербом и упущенной выгодой от настоящего и будущего экологического туризма. Что Вёлс, что Вишера - очень популярные у рыбаков и туристов. И мне хочется, с одной стороны, сбережения того что есть (ландшафта), с другой стороны, более сложного понимания концепта заповедности: 1)не исключающего человека так такового из мира природы; 2)включающего неистощительные практики природопользования старожилов прилегающих земель. Из этого вытекает задача функционального зонирования территорий ООПТ - все-таки земли очень разные. Единого шаблона быть не может.
И как бы сегодня не хаяли дела в ООПТ, кривое федеральное управление, с 1990-х и 00-х порядки сильно изменились. Страна стала жить лучше, денег стало больше, маргинальные практики, что я описал, заметно сократились в масштабе. Хотя проницаемость-проходимость ландшафта многократно выросла. Мощные квадроциклы и горные снегоходы позволяют забраться теперь хоть куда. Людям, которые себе купили дорогую технику, как правило, без нужды собирательство, но они готовы платить за сервис, сопровождение. Эту реальность надо как-то интегрировать, равно как и волонтерство, без которого сложно представить жизнь современных ООПТ любого ранга.
Фотографии: Илья Абрамов, Сергей Челышев, Наталья Кроткова