Почитывая Пелевина
«Бэтман Аполло» - одиннадцатый роман Виктора Пелевина, поступивший в продажу 28 марта 2013 года.
<...>
Халдеи переглянулись, словно решая, кто будет говорить. Как я и ожидал, вперед шагнул Калдавашкин.
- Не секрет, что дискурс в России сегодня пришел в упадок, - сказал он. - То же касается и гламура. В результате они уже не могут в полном объеме выполнять свои надзорно маскировочные функции. Дискурс кажется не храмом, где живет истина, а просто речитативом бригады наперсточников. От гламура начинают морщиться. Что еще хуже, над ним начинают потешаться. Упадок настолько глубок, что нам все сложнее держать человеческое мышление под контролем.
- А в чем проблема? - спросил Энлиль Маратович.
- Плохо с принудительным дуализмом.
- Чего? - наморщился Энлиль Маратович.
[Read more...]
- Помните профессора Преображенского в «Собачьем сердце»? Его просят дать полтиник на детей Германии, а он говорит - не дам. Ему говорят вы что, не сочувствуете детям Германии? Он говорит - сочувствую, но все равно не дам. Его спрашивают - почему? А он говорит - не хочу.
Энлиль Маратович сделал серьезное лицо и обхватил подбородок руками.
- Продолжай.
- У Булгакова это показано как пример высшей номенклатурной свободы, вырванной у режима. Тогда подобное поведение было немыслимым исключением и привилегией - потому то Булгаков им упивается. А для остальных дискурс всегда устроен таким образом, что при предъявлении определенных контрольных слов они обязаны выстроиться по росту и сделать «ку». Мир от века так жил и живет. В особенности цивилизованный. А вот Россия сильно отстает от цивилизации. Потому что здесь подобных слов уже не осталось. Тут каждый мнит себя профессором Преображенским и хочет сэкономить свои пятьдесят копеек. Понимаете? Дискурс перестал быть обязательной мозговой прошивкой. У людей появилось слишком много внутренней пустоты. В смысле люфта. Когда тяги внутри гуляют…
- Все равно не понимаю, - повторил Энлиль Маратович. - Народней объяснить можешь?
Калдавашкин думал еще несколько секунд.
- У китайских даосов, - сказал он, - была близкая мысль, я ее своими словами перескажу. Борясь за сердца и умы, работники дискурса постоянно требуют от человека отвечать «да» или «нет». Все мышление человека должно, как электрический ток, протекать между этими двумя полюсами. Но в реальности возможных ответов всегда три - «да», «нет» и «пошел ты нахуй». Когда это начинает понимать слишком много людей, это и означает, что в черепах появился люфт. В нашей культуре он достиг критических значений. Надобно сильно его уменьшить.
Энлиль Маратович благосклонно улыбнулся Калдавашкину.
- Вот теперь сформулировал. Можешь, когда хочешь… Продолжай.
- В нормальном обществе возможность ответа номер три заблокирована так же надежно, как третий глаз. А у нас… Все стало необязательным. В результате роль гламура и дискурса делается понемногу заметна. Мало того, они начинают восприниматься как нечто принудительно навязанное человеку…
- Ну и что? - спросил Энлиль Маратович. - В конце концов, так оно и обстоит. Пусть муссируют.
- Разумеется, - поклонился Калдавашкин. - Но такое положение не может сохраняться долго. Если магическая ограда становится видна, она больше не магическая. То есть ее больше нет - и бесполезно делать ее на метр выше. Нам нужно вывести гламур и дискурс из зоны осмеяния…
Энлиль Маратович вдумчиво кивнул.
- Чтобы дискурс и гламур эффективно выполняли свою функцию, человек ни в коем случае не должен смотреть на них критически, тем более анализировать их природу. Наоборот, он как огня должен бояться своего возможного несоответствия последней прошивке. Он должен сосредоточенно совершенствоваться в обеих дисциплинах, изо всех сил стараясь не оступиться. Это стремление должно жить в самом центре его существа. Именно от успеха на данном поприще и должна зависеть самооценка человека. И его социальные перспективы.
- Согласен, - сказал Энлиль Маратович. - Внесите в гламур и дискурс требуемые изменения. Не мне вас учить.
- Сегодня мы уже не можем решить эту проблему простой корректировкой. Мы не можем трансформировать гламур и дискурс изнутри.
- Почему?
- Как раз из за этого самого люфта. Нужно сперва его убрать. Взнуздать людям мозги. Любым самым примитивным образом. Показать им какую нибудь тряпку на швабре и потребовать определиться по ее поводу. Жестко и однозначно. И чтоб никто не вспомнил про третий вариант ответа.
Энлиль Маратович некоторое время думал.
- Да, - сказал он. - Тут есть зерно. Но как этого добиться?
- Нужно временно добавить к гламуру и дискурсу третью силу. Третью точку опоры.
- Что это за третья сила? - подозрительно спросил Энлиль Маратович.
- Протест, - звучно сказал Самарцев.
- Да, - повторил Калдавашкин, - протест.
- Нам нужен шестьдесят восьмой год, - шепнул Щепкин Куперник.
- Шестьдесят восьмой - лайт, - добавил Самарцев.
Лицо Энлиля Маратовича покраснело.
- Вы что, хотите, чтобы я танки ввел?
- Наоборот, - поднял палец Самарцев. - Студентов.
- Но зачем? Собираетесь устроить хаос?
- Энлиль Маратович, - сказал Самрацев, - мы не выходим за рамки мирового опыта. Все идеологии современного мира стремятся занять такое место, где их нельзя подвергнуть анализу и осмеянию. Методов существует довольно много - оскорбленние чувств, предъявление праха, протест, благотворительность и так далее. Но в нашей ситуации начать целесообразно именно с протеста.
Калдавашкин деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание.
- Кто то, помнится, сказал, - промолвил он, жмурясь, - что моральное негодование - это техника, с помощью которой можно наполнить любого идиота чувством собственного достоинства. Именно к этому мы и должны стремиться.
- Вот вот, - отозвался Самарцев. - Сегодня всякий готов смеяться над гламуром и дискурсом. Но никто не посмеет смеяться над благородным негодованием по поводу несправедливости и гнета, запасы которых в нашей стране неисчерпаемы. Гражданский протест - это технология, которая позволит поднять гламур и дискурс на недосягаемую нравственную высоту. Мало того, она поможет нам наделить любого экранного дрочилу чувством бесконечной моральной правоты. Это сразу уберет в черепных коробках весь люфт. А вслед за этим мы перезапустим святыни для остальных социальных страт. Чтобы везде горело по лампадке. Мы даже не будем чинить ограду. Публика все сделает сама. Не только починит, но и покрасит. А потом еще и разрисует. И сама набьет себе за это морду…
Энлиль Маратович поскреб пальцем подбородок.
- Давайте по порядку. Что думает гламур?
Щепкин Куперник шаркнул ножкой.
- Полностью согласен с прозвучавшим. Начинать надо с протеста - и вовлекать в него бомонд. Это позволит мобилизовать широкие слои городской бедноты.
- Каким образом? - спросил Энлиль Маратович.
Щепкин Куперник сделал шажок вперед.
- Участие гламурного элемента, светских обозревателей и поп звезд одновременно с доброжелательным вниманием СМИ превратит протест в разновидность conspicuous consumption. Протест - это бесплатный гламур для бедных. Беднейшие слои населения демократично встречаются с богатейшими для совместного потребления борьбы за правое дело. Причем встреча в физическом пространстве сегодня уже не нужна. Слиться в одном порыве с богатыми и знаменитыми можно в Интернете. Управляемая гламурная революция - это такое же многообещающее направление, как ядерный синтез…
- Не говори красиво, - сказал Энлиль Маратович. - Что значит - гламурная революция? Ее что, делают гламурные бляди?
- Нет. Сама революция становится гламуром. И гламурные бляди понимают, что если они хотят и дальше оставаться гламурными, им надо срочно стать революционными. А иначе они за секунду станут просто смешными.
- Ничего радикально нового здесь нет, - пробасил Самарцев. - Только хорошо забытое старое. Во время Первой мировой светские дамы ездили в госпиталь выносить за ранеными крестьянами утки. И наполняли себя благородным достоинством, вышивая кисеты для фронтовых солдат.
- Но тогда в этом не было элементов реалити шоу, - сказал Калдавашкин. - А нам нужно именно непрерывное реалити шоу, блещущее всеми огнями гламура и дискурса - но не в студии, а на тех самых улицах, где ходят зрители. Которое позволит наконец участвовать в реалити шоу всем тем, кто искренне презирает этот жанр.
- Это будет реалити шоу, - сказал Самарцев, - которое никто даже не посмеет так назвать. Потому что оно обнимет всю реальность, которую мы будем правильным образом показываеть ей самой, используя зрителя не как конечного адресата, а просто как гигиеническую прокладку. И как только зритель почувствует, что он не адресат, а просто сливное отверстие, как только он поймет свое настоящее место, он и думать забудет, что кто то пытается его обмануть. Тем более что ему будут не только предъявлять актуальные тренды, но и совершенно реально бить по зубам…
- И по яйцам? - строго спросил Энлиль Маратович.
- И по яйцам тоже, - сказал Самарцев. - Обязательно.
<...>
<...>
Халдеи переглянулись, словно решая, кто будет говорить. Как я и ожидал, вперед шагнул Калдавашкин.
- Не секрет, что дискурс в России сегодня пришел в упадок, - сказал он. - То же касается и гламура. В результате они уже не могут в полном объеме выполнять свои надзорно маскировочные функции. Дискурс кажется не храмом, где живет истина, а просто речитативом бригады наперсточников. От гламура начинают морщиться. Что еще хуже, над ним начинают потешаться. Упадок настолько глубок, что нам все сложнее держать человеческое мышление под контролем.
- А в чем проблема? - спросил Энлиль Маратович.
- Плохо с принудительным дуализмом.
- Чего? - наморщился Энлиль Маратович.
[Read more...]
- Помните профессора Преображенского в «Собачьем сердце»? Его просят дать полтиник на детей Германии, а он говорит - не дам. Ему говорят вы что, не сочувствуете детям Германии? Он говорит - сочувствую, но все равно не дам. Его спрашивают - почему? А он говорит - не хочу.
Энлиль Маратович сделал серьезное лицо и обхватил подбородок руками.
- Продолжай.
- У Булгакова это показано как пример высшей номенклатурной свободы, вырванной у режима. Тогда подобное поведение было немыслимым исключением и привилегией - потому то Булгаков им упивается. А для остальных дискурс всегда устроен таким образом, что при предъявлении определенных контрольных слов они обязаны выстроиться по росту и сделать «ку». Мир от века так жил и живет. В особенности цивилизованный. А вот Россия сильно отстает от цивилизации. Потому что здесь подобных слов уже не осталось. Тут каждый мнит себя профессором Преображенским и хочет сэкономить свои пятьдесят копеек. Понимаете? Дискурс перестал быть обязательной мозговой прошивкой. У людей появилось слишком много внутренней пустоты. В смысле люфта. Когда тяги внутри гуляют…
- Все равно не понимаю, - повторил Энлиль Маратович. - Народней объяснить можешь?
Калдавашкин думал еще несколько секунд.
- У китайских даосов, - сказал он, - была близкая мысль, я ее своими словами перескажу. Борясь за сердца и умы, работники дискурса постоянно требуют от человека отвечать «да» или «нет». Все мышление человека должно, как электрический ток, протекать между этими двумя полюсами. Но в реальности возможных ответов всегда три - «да», «нет» и «пошел ты нахуй». Когда это начинает понимать слишком много людей, это и означает, что в черепах появился люфт. В нашей культуре он достиг критических значений. Надобно сильно его уменьшить.
Энлиль Маратович благосклонно улыбнулся Калдавашкину.
- Вот теперь сформулировал. Можешь, когда хочешь… Продолжай.
- В нормальном обществе возможность ответа номер три заблокирована так же надежно, как третий глаз. А у нас… Все стало необязательным. В результате роль гламура и дискурса делается понемногу заметна. Мало того, они начинают восприниматься как нечто принудительно навязанное человеку…
- Ну и что? - спросил Энлиль Маратович. - В конце концов, так оно и обстоит. Пусть муссируют.
- Разумеется, - поклонился Калдавашкин. - Но такое положение не может сохраняться долго. Если магическая ограда становится видна, она больше не магическая. То есть ее больше нет - и бесполезно делать ее на метр выше. Нам нужно вывести гламур и дискурс из зоны осмеяния…
Энлиль Маратович вдумчиво кивнул.
- Чтобы дискурс и гламур эффективно выполняли свою функцию, человек ни в коем случае не должен смотреть на них критически, тем более анализировать их природу. Наоборот, он как огня должен бояться своего возможного несоответствия последней прошивке. Он должен сосредоточенно совершенствоваться в обеих дисциплинах, изо всех сил стараясь не оступиться. Это стремление должно жить в самом центре его существа. Именно от успеха на данном поприще и должна зависеть самооценка человека. И его социальные перспективы.
- Согласен, - сказал Энлиль Маратович. - Внесите в гламур и дискурс требуемые изменения. Не мне вас учить.
- Сегодня мы уже не можем решить эту проблему простой корректировкой. Мы не можем трансформировать гламур и дискурс изнутри.
- Почему?
- Как раз из за этого самого люфта. Нужно сперва его убрать. Взнуздать людям мозги. Любым самым примитивным образом. Показать им какую нибудь тряпку на швабре и потребовать определиться по ее поводу. Жестко и однозначно. И чтоб никто не вспомнил про третий вариант ответа.
Энлиль Маратович некоторое время думал.
- Да, - сказал он. - Тут есть зерно. Но как этого добиться?
- Нужно временно добавить к гламуру и дискурсу третью силу. Третью точку опоры.
- Что это за третья сила? - подозрительно спросил Энлиль Маратович.
- Протест, - звучно сказал Самарцев.
- Да, - повторил Калдавашкин, - протест.
- Нам нужен шестьдесят восьмой год, - шепнул Щепкин Куперник.
- Шестьдесят восьмой - лайт, - добавил Самарцев.
Лицо Энлиля Маратовича покраснело.
- Вы что, хотите, чтобы я танки ввел?
- Наоборот, - поднял палец Самарцев. - Студентов.
- Но зачем? Собираетесь устроить хаос?
- Энлиль Маратович, - сказал Самрацев, - мы не выходим за рамки мирового опыта. Все идеологии современного мира стремятся занять такое место, где их нельзя подвергнуть анализу и осмеянию. Методов существует довольно много - оскорбленние чувств, предъявление праха, протест, благотворительность и так далее. Но в нашей ситуации начать целесообразно именно с протеста.
Калдавашкин деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание.
- Кто то, помнится, сказал, - промолвил он, жмурясь, - что моральное негодование - это техника, с помощью которой можно наполнить любого идиота чувством собственного достоинства. Именно к этому мы и должны стремиться.
- Вот вот, - отозвался Самарцев. - Сегодня всякий готов смеяться над гламуром и дискурсом. Но никто не посмеет смеяться над благородным негодованием по поводу несправедливости и гнета, запасы которых в нашей стране неисчерпаемы. Гражданский протест - это технология, которая позволит поднять гламур и дискурс на недосягаемую нравственную высоту. Мало того, она поможет нам наделить любого экранного дрочилу чувством бесконечной моральной правоты. Это сразу уберет в черепных коробках весь люфт. А вслед за этим мы перезапустим святыни для остальных социальных страт. Чтобы везде горело по лампадке. Мы даже не будем чинить ограду. Публика все сделает сама. Не только починит, но и покрасит. А потом еще и разрисует. И сама набьет себе за это морду…
Энлиль Маратович поскреб пальцем подбородок.
- Давайте по порядку. Что думает гламур?
Щепкин Куперник шаркнул ножкой.
- Полностью согласен с прозвучавшим. Начинать надо с протеста - и вовлекать в него бомонд. Это позволит мобилизовать широкие слои городской бедноты.
- Каким образом? - спросил Энлиль Маратович.
Щепкин Куперник сделал шажок вперед.
- Участие гламурного элемента, светских обозревателей и поп звезд одновременно с доброжелательным вниманием СМИ превратит протест в разновидность conspicuous consumption. Протест - это бесплатный гламур для бедных. Беднейшие слои населения демократично встречаются с богатейшими для совместного потребления борьбы за правое дело. Причем встреча в физическом пространстве сегодня уже не нужна. Слиться в одном порыве с богатыми и знаменитыми можно в Интернете. Управляемая гламурная революция - это такое же многообещающее направление, как ядерный синтез…
- Не говори красиво, - сказал Энлиль Маратович. - Что значит - гламурная революция? Ее что, делают гламурные бляди?
- Нет. Сама революция становится гламуром. И гламурные бляди понимают, что если они хотят и дальше оставаться гламурными, им надо срочно стать революционными. А иначе они за секунду станут просто смешными.
- Ничего радикально нового здесь нет, - пробасил Самарцев. - Только хорошо забытое старое. Во время Первой мировой светские дамы ездили в госпиталь выносить за ранеными крестьянами утки. И наполняли себя благородным достоинством, вышивая кисеты для фронтовых солдат.
- Но тогда в этом не было элементов реалити шоу, - сказал Калдавашкин. - А нам нужно именно непрерывное реалити шоу, блещущее всеми огнями гламура и дискурса - но не в студии, а на тех самых улицах, где ходят зрители. Которое позволит наконец участвовать в реалити шоу всем тем, кто искренне презирает этот жанр.
- Это будет реалити шоу, - сказал Самарцев, - которое никто даже не посмеет так назвать. Потому что оно обнимет всю реальность, которую мы будем правильным образом показываеть ей самой, используя зрителя не как конечного адресата, а просто как гигиеническую прокладку. И как только зритель почувствует, что он не адресат, а просто сливное отверстие, как только он поймет свое настоящее место, он и думать забудет, что кто то пытается его обмануть. Тем более что ему будут не только предъявлять актуальные тренды, но и совершенно реально бить по зубам…
- И по яйцам? - строго спросил Энлиль Маратович.
- И по яйцам тоже, - сказал Самарцев. - Обязательно.
<...>