САМЫЙ МОЙ ГЛАВНЫЙ ТЕРПЕНЬЮ УЧИТЕЛЬ
ВТОРАЯ АЛЁШКИНА КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Вечер мигает настольною лампою
в окна стучит продрогшею лапою..
В кухне, где жаркие сохнут рубашки
сонный воробушек пьет простоквашу.
Ночь, словно пышка на противне, стынет
Сонно качаю сонного сына
Спи, мой родной, и мы завтра увидим
домик у моря и в домике мидию.
В ушке жемчужинку мидия носит
в гости зовет нас и песенок просит
Мы ей споем, как рассерженный ветер
в окна фонариком желтеньким светит.
Баюшки-баю, ну что ты не спишь?
Тополь качает маленький лист.
Тополь поет, прикрывая ладошкой
листику глазки, - усни, мой хороший.
Видишь, и мама глазки закрыла,
ждет не дождется капризного сына...
Слышишь? - слова убегают, как мышки
спать в свои норки, в детские книжки.
Ждут тебя утром ведерко с лопатой
теплый песок, верблюжонок горбатый
Спи, моя радость, спи, мой мучитель,
самый мой главный терпенью учитель.
1979
+++
Крымское (Лешке)
Мешает ветром. Влажно дышит.
Глядит насупясь.
Какая глупость - басням верить
и слухи слушать: «Увидишь горы голубые
и синь раздолья…»
Крым - это крепость.
Шторм. И пропасть. И вопль безмолвья.
Слова растут из сталагмитов и камнепадов.
Стихи как рыбы в переплесках струй водопада.
Кизил-Коба, и я, и сын мой - на свете есть.
Мы в гору лезем, а гора нас - желает съесть.
И сын прядает, как жеребенок, сторожким ушком -
обвал в ромашках его игрушку стащил и скушал.
Но я без страха смотрю в ущелин сквозные раны.
И Крым съедобен. И я как горы - упряма.
Мы проживаем с ним совместно седьмые сутки.
Мы сыты оба - он соблазном моих уступок,
я - перепадом в высоких чащах его уступов.
Август, 1984.
Вечер мигает настольною лампою
в окна стучит продрогшею лапою..
В кухне, где жаркие сохнут рубашки
сонный воробушек пьет простоквашу.
Ночь, словно пышка на противне, стынет
Сонно качаю сонного сына
Спи, мой родной, и мы завтра увидим
домик у моря и в домике мидию.
В ушке жемчужинку мидия носит
в гости зовет нас и песенок просит
Мы ей споем, как рассерженный ветер
в окна фонариком желтеньким светит.
Баюшки-баю, ну что ты не спишь?
Тополь качает маленький лист.
Тополь поет, прикрывая ладошкой
листику глазки, - усни, мой хороший.
Видишь, и мама глазки закрыла,
ждет не дождется капризного сына...
Слышишь? - слова убегают, как мышки
спать в свои норки, в детские книжки.
Ждут тебя утром ведерко с лопатой
теплый песок, верблюжонок горбатый
Спи, моя радость, спи, мой мучитель,
самый мой главный терпенью учитель.
1979
+++
Крымское (Лешке)
Мешает ветром. Влажно дышит.
Глядит насупясь.
Какая глупость - басням верить
и слухи слушать: «Увидишь горы голубые
и синь раздолья…»
Крым - это крепость.
Шторм. И пропасть. И вопль безмолвья.
Слова растут из сталагмитов и камнепадов.
Стихи как рыбы в переплесках струй водопада.
Кизил-Коба, и я, и сын мой - на свете есть.
Мы в гору лезем, а гора нас - желает съесть.
И сын прядает, как жеребенок, сторожким ушком -
обвал в ромашках его игрушку стащил и скушал.
Но я без страха смотрю в ущелин сквозные раны.
И Крым съедобен. И я как горы - упряма.
Мы проживаем с ним совместно седьмые сутки.
Мы сыты оба - он соблазном моих уступок,
я - перепадом в высоких чащах его уступов.
Август, 1984.