Об Альберте Швейцере и его жизни в Экваториальном лесу
Хочу процитировать кое-какие отрывки из книги Альберта Швейцера о его жизни среди негров в габонском экваториальном лесу. Он туда приехал в 1913 году лечить местных, открыл больницу на свои средства, заработанные на публикации его книги о Бахе и на органных концертах в Европе. Затем больница расширялась, существуя на пожертвования. В Габоне он оставался до конца своей жизни. Умер он в 1965 году, когда ему был 91 год.
После второй мировой войны Швейцер принимал активное участие в общественной жизни, боролся за мир во всем мире, писал воззвания с целью прекратить использования ядерного оружия, из-под его пера вышли и философские трактаты об этике и культуре. За что, видимо, и получил Нобелевскую премию мира в 1953 году. Но это все слова, уже не вызывающие уважения априори, потому что, думаю, никто не будет спорить с тем, как просто жить в комфортных условиях и разрабатывать какие угодно философские концепции. И даже воевать за мир или думать, что ты это делаешь, жертвуя собой, иногда не так сложно. Но мое искреннее уважение и восхищение доктору Швейцеру, его супруге и многим-многим людям, которые жертвовали комфортной жизнью, безопасностью и своим здоровьем и ехали туда и трудились без устали и без надежды на вознаграждение там, где природа враждебна человеку и где добрые дела редко вызывают в ответ благодарность. Что меня в первую очередь поразило в «Письмах из Ламбарене» - это исключительная ясность и живость мысли, здравость суждений, оптимизм, юмор, здоровая самоотверженность, стремление сохранить любую жизнь, трудолюбие, доброта, талантливость, так редко встречающиеся в таком сочетании в нашей жизни в куда более простых условиях.
«Средняя температура в тени в период дождей доходит до 28-35 градусов Цельсия, а в зимнее время, в сухой сезон, в до 25-30 градусов. Ночью почти такая же жара, как и днем. Это обстоятельство, а также очень большая влажность воздуха - главная причина того, что европейцу так трудно переносить климат низменности Огове. Уже по прошествии года начинает сказываться переутомление и развивается малокровие. Спустя два-три года он уже неспособен к регулярной работе и старается вернуться по меньшей мере на восемь месяцев в Европу, для того чтобы поправить здоровье. (Сам Швейцер уезжал в Европу 3 раза за более чем 50 лет, при этом он там активно работал, давал концерты, читал лекции, искал единомышленников)
Смертность среди белых в Либревиле, столице Габона, составляла в 1903 году почти 14%.
Перед войной в низменности Огове жило около 200 белых: плантаторы, лесоторговцы, купцы, служащие Колониального управления и миссионеры. Численность туземного населения определить трудно. Во всяком случае, страну эту нельзя назвать густонаселенной. В настоящее время сохранились только остатки восьми некогда могущественных племен. Столь ужасающее опустошение учинено за триста лет торговлей невольниками и распространением в стране алкоголя. От племени орунгу, жившего в устье Огове почти ничего не осталось. От племени галоа, населявшего район Ламбарене, уцелело тысяч восемьдесят, не больше. На опустевшие земли хлынуло из глубины страны совершенно не тронутое культурой племя людоедов фаны, которых французы называют пангве. Если бы европейцы не подоспели туда вовремя, этот воинственный народ непременно пожрал бы все исконные племена, населявшие низменность Огове. По этой реке в Ламбарене проходит граница между территориями, занятыми пангве, и - исконными племенами.
Габон был открыт португальцами в конце XV столетия. Около 1521 года католические миссионеры высадились на побережье между устьями Огове и Конго. Мыс Лопес получил свое название от имени одного из этих миссионеров Одуарду Лопеша, который приехал туда в 1578 году. В XVIII веке иезуиты владели на этом побережье большими плантациями, на которых работали тысячи невольников. Однако в глубину страны их проникало так же мало, как и белых купцов.
Когда в середине XIX века французы совместно с англичанами положили конец торговле невольниками на Западном побережье Африки, они избрали в 1849 году бухту, расположенную к северу от мыса Лопес, местом стоянки своих флотов и создали там пункт, где высаживали освобожденных ими невольников. Отсюда и происходит название Либревиль.
***
Сам по себе Дакар не оставил во мне никаких приятных воспоминаний: мне никогда не забыть жестокого обращения с животными, которое я там увидел. Город расположен на крутом склоне, и иные улицы его находятся в очень плохом состоянии. Участь несчастных упряжных и вьючных животных, которыми распоряжаются негры, поистине ужасна. Нигде не встречал я таких изможденных лошадей и мулов. Увидав, как на одной из недавно вымощенных улиц застряла тяжелая повозка с дровами и как двое негров с гиканьем хлещут несчастную скотину, я был не в силах идти дальше; я заставил их слезть с повозки и толкать ее сзади и сам помогал им до тех пор, пока мы втроем не сдвинули ее наконец с места. Негры были очень смущены, однако повиновались мне беспрекословно.
- Если вы не можете вынести жестокого обращения с животными, - говорит мне на обратном пути лейтенант, - вам не следует ехать в Африку: вы там увидите много всего ужасного.
***
Вода и девственный лес!.. Можно ли передать чувства, которые нас охватили? Кажется, что все это сон. Допотопные ландшафты, которые мы видели где-то на фантастических рисунках, оживают перед нами въяве. Невозможно сказать, где кончается вода и начинается суша. Могучие сплетения перевитых лианами корней вторгаются в реку. Пальмы - высокие и низкорослые, между ними тропические деревья с зелеными ветвями и огромными листьями, и среди этой пышной зелени - совсем уже высохшие стволы, одиноко устремленные к небу. … Так продолжается час за часом. Все углы, все повороты реки похожи один на другой. Все время тот же самый желтый лес, та же самая желтая вода. Впечатление, производимое на нас этим пейзажем, безмерно растет от его однообразия. Закрываешь на целый час глаза и, когда открываешь их снова, видишь в точности то же самое, что видел раньше.
***
Едем дальше. По берегам - развалины покинутых хижин.
- Когда я приехал сюда двадцать лет назад, - говорит мне один из купцов, - все это были процветающие деревни.
- - А почему же все так изменилось сейчас? - спрашиваю я.
В ответ он пожимает плечами и тихо произносит одно только слово:
- Водка…
***
Еще за год до моего приезда один учитель-негр из миссионерской школы в Самките по имени Нзенг предложил мне свои услуги в качестве переводчика и лекарского помощника, и я просил его приехать в Ламбарене сразу же после моего прибытия. Он, однако, не приехал, потому что у себя в деревне, более ста километров отсюда, он в это время должен был довести до конца палавру* по поводу какого-то наследства. Теперь бы пришлось послать за ним каноэ, чтобы вызвать его возможно скорее. Он обещал приехать, однако проходила неделя за неделей, а он все не появлялся.
Миссионер Элленбергер смотрит на меня с улыбкой.
- Доктор, - говорит он, теперь вы начинаете проходить школу в Африке. Вы впервые сталкиваетесь с тем, с чем вам придется иметь дело день ото дня, - с ненадежностью негров.
Примечание издателя: * Палавра - судебные препирательства и споры, которые обычно разбирают вожди и старейшины деревень (от португ. palavra - слово). Нередко Швейцеру самому приходилось разбирать подобные палавры и выступать в роли судьи.
***
Продолжение следует.
После второй мировой войны Швейцер принимал активное участие в общественной жизни, боролся за мир во всем мире, писал воззвания с целью прекратить использования ядерного оружия, из-под его пера вышли и философские трактаты об этике и культуре. За что, видимо, и получил Нобелевскую премию мира в 1953 году. Но это все слова, уже не вызывающие уважения априори, потому что, думаю, никто не будет спорить с тем, как просто жить в комфортных условиях и разрабатывать какие угодно философские концепции. И даже воевать за мир или думать, что ты это делаешь, жертвуя собой, иногда не так сложно. Но мое искреннее уважение и восхищение доктору Швейцеру, его супруге и многим-многим людям, которые жертвовали комфортной жизнью, безопасностью и своим здоровьем и ехали туда и трудились без устали и без надежды на вознаграждение там, где природа враждебна человеку и где добрые дела редко вызывают в ответ благодарность. Что меня в первую очередь поразило в «Письмах из Ламбарене» - это исключительная ясность и живость мысли, здравость суждений, оптимизм, юмор, здоровая самоотверженность, стремление сохранить любую жизнь, трудолюбие, доброта, талантливость, так редко встречающиеся в таком сочетании в нашей жизни в куда более простых условиях.
«Средняя температура в тени в период дождей доходит до 28-35 градусов Цельсия, а в зимнее время, в сухой сезон, в до 25-30 градусов. Ночью почти такая же жара, как и днем. Это обстоятельство, а также очень большая влажность воздуха - главная причина того, что европейцу так трудно переносить климат низменности Огове. Уже по прошествии года начинает сказываться переутомление и развивается малокровие. Спустя два-три года он уже неспособен к регулярной работе и старается вернуться по меньшей мере на восемь месяцев в Европу, для того чтобы поправить здоровье. (Сам Швейцер уезжал в Европу 3 раза за более чем 50 лет, при этом он там активно работал, давал концерты, читал лекции, искал единомышленников)
Смертность среди белых в Либревиле, столице Габона, составляла в 1903 году почти 14%.
Перед войной в низменности Огове жило около 200 белых: плантаторы, лесоторговцы, купцы, служащие Колониального управления и миссионеры. Численность туземного населения определить трудно. Во всяком случае, страну эту нельзя назвать густонаселенной. В настоящее время сохранились только остатки восьми некогда могущественных племен. Столь ужасающее опустошение учинено за триста лет торговлей невольниками и распространением в стране алкоголя. От племени орунгу, жившего в устье Огове почти ничего не осталось. От племени галоа, населявшего район Ламбарене, уцелело тысяч восемьдесят, не больше. На опустевшие земли хлынуло из глубины страны совершенно не тронутое культурой племя людоедов фаны, которых французы называют пангве. Если бы европейцы не подоспели туда вовремя, этот воинственный народ непременно пожрал бы все исконные племена, населявшие низменность Огове. По этой реке в Ламбарене проходит граница между территориями, занятыми пангве, и - исконными племенами.
Габон был открыт португальцами в конце XV столетия. Около 1521 года католические миссионеры высадились на побережье между устьями Огове и Конго. Мыс Лопес получил свое название от имени одного из этих миссионеров Одуарду Лопеша, который приехал туда в 1578 году. В XVIII веке иезуиты владели на этом побережье большими плантациями, на которых работали тысячи невольников. Однако в глубину страны их проникало так же мало, как и белых купцов.
Когда в середине XIX века французы совместно с англичанами положили конец торговле невольниками на Западном побережье Африки, они избрали в 1849 году бухту, расположенную к северу от мыса Лопес, местом стоянки своих флотов и создали там пункт, где высаживали освобожденных ими невольников. Отсюда и происходит название Либревиль.
***
Сам по себе Дакар не оставил во мне никаких приятных воспоминаний: мне никогда не забыть жестокого обращения с животными, которое я там увидел. Город расположен на крутом склоне, и иные улицы его находятся в очень плохом состоянии. Участь несчастных упряжных и вьючных животных, которыми распоряжаются негры, поистине ужасна. Нигде не встречал я таких изможденных лошадей и мулов. Увидав, как на одной из недавно вымощенных улиц застряла тяжелая повозка с дровами и как двое негров с гиканьем хлещут несчастную скотину, я был не в силах идти дальше; я заставил их слезть с повозки и толкать ее сзади и сам помогал им до тех пор, пока мы втроем не сдвинули ее наконец с места. Негры были очень смущены, однако повиновались мне беспрекословно.
- Если вы не можете вынести жестокого обращения с животными, - говорит мне на обратном пути лейтенант, - вам не следует ехать в Африку: вы там увидите много всего ужасного.
***
Вода и девственный лес!.. Можно ли передать чувства, которые нас охватили? Кажется, что все это сон. Допотопные ландшафты, которые мы видели где-то на фантастических рисунках, оживают перед нами въяве. Невозможно сказать, где кончается вода и начинается суша. Могучие сплетения перевитых лианами корней вторгаются в реку. Пальмы - высокие и низкорослые, между ними тропические деревья с зелеными ветвями и огромными листьями, и среди этой пышной зелени - совсем уже высохшие стволы, одиноко устремленные к небу. … Так продолжается час за часом. Все углы, все повороты реки похожи один на другой. Все время тот же самый желтый лес, та же самая желтая вода. Впечатление, производимое на нас этим пейзажем, безмерно растет от его однообразия. Закрываешь на целый час глаза и, когда открываешь их снова, видишь в точности то же самое, что видел раньше.
***
Едем дальше. По берегам - развалины покинутых хижин.
- Когда я приехал сюда двадцать лет назад, - говорит мне один из купцов, - все это были процветающие деревни.
- - А почему же все так изменилось сейчас? - спрашиваю я.
В ответ он пожимает плечами и тихо произносит одно только слово:
- Водка…
***
Еще за год до моего приезда один учитель-негр из миссионерской школы в Самките по имени Нзенг предложил мне свои услуги в качестве переводчика и лекарского помощника, и я просил его приехать в Ламбарене сразу же после моего прибытия. Он, однако, не приехал, потому что у себя в деревне, более ста километров отсюда, он в это время должен был довести до конца палавру* по поводу какого-то наследства. Теперь бы пришлось послать за ним каноэ, чтобы вызвать его возможно скорее. Он обещал приехать, однако проходила неделя за неделей, а он все не появлялся.
Миссионер Элленбергер смотрит на меня с улыбкой.
- Доктор, - говорит он, теперь вы начинаете проходить школу в Африке. Вы впервые сталкиваетесь с тем, с чем вам придется иметь дело день ото дня, - с ненадежностью негров.
Примечание издателя: * Палавра - судебные препирательства и споры, которые обычно разбирают вожди и старейшины деревень (от португ. palavra - слово). Нередко Швейцеру самому приходилось разбирать подобные палавры и выступать в роли судьи.
***
Продолжение следует.