Родина
Люди, которые нас, рожденных в России/СССР, но покинувших «Родину», обвиняют за то, что сейчас мы, мол, ругаем ее и бывших своих соотечественников, - делают это, очевидно, из большой патриотической любви и личного опыта. Я опыт хорошей жизни имею в виду, опыт комфорта и конкурентоспособности, гордости за свой дом, за страну, на чьей территории он построен, за все то, что с ним рядом находится: архитектура, кафе, бары, торговые центры, театры, парки культуры и отдыха, новые плитки на тротуарах, гектары, гектары, гектары полей, лесов, рощ березовых, кубометры озер, рек, свежего воздуха и прочих природных ресурсов с правом на частную собственность, кое-где кое-кем реализованную.
Не скажу за каждого, кто давно или вот только в последние месяцы покинул Россию. А за себя лично (ну, может, за Гейба тоже) скажу: нет у нас к этой стране ни чувства патриотизма, ни того опыта. Хорошую жизнь, т.е. комфорт, дом, живописную местность, где он находится, автомобиль, работу и прочее мне предоставила Англия. И это не все, что она мне дала, есть еще много чего, за что я была бы благодарной звать ее своей родиной, но, в силу корней своих, не имею права. В России в последние несколько лет находила я много приятного и понимала, как ею могут гордиться те, кому она предоставила те же возможности, что и неродная Англия - мне. Только комфорт современной России - чужой для меня, посторонний, с моими корнями не связанный, и на него я смотрю глазами иностранца, не более, чем при посещении Америки, Бельгии или Италии, с которыми у меня кровных связей нет (но которые мне больше нравятся). В России, которую мы покинули весной 92-го, не было никакого комфорта, и моей заслуги в том, что за тридцать лет он все же там появился, тоже нет. Соответственно, за него нет и гордости.
Обмолвлюсь однако, что красоту и комфорт замечала я лишь в Москве: зарплаты друзей и родных, с моей лондонской сопоставимые (а у кого-то и выше), квартиры, шикарные дачи, машины, с которыми скромный домик на берегу ручья в Принцес Рисборо и немолодая уже Honda Civic не идут ни в какое сравнение. Но стоило (до недавнего времени, то есть где-то три года назад) от Москвы отдалиться километров на восемьсот на восток, как жизнь словно откатывалась в прошлое тридцатилетней давности...
Там все то же болото не просыхает во дворе дома, в одной из тесных двушек которого не хватило когда-то угла для моей молодой семьи; в подъезде все та же вонь перегара, подвала, канализации, харчей, которые кто-то метнул на стол на скорую руку, остатки забыл убрать... Все та же дорога в микрорайоне, вся в жутких пробоинах; жигули и маршрутки с облупленной краской на кузовах; пьяные особи - женские и мужские спят под скамейками на остановках; шелуха лузганных семечек, моча, экскременты, блевотина, смрад тошнотворный от зарослей то ли бузины, то ли волчеягодника, где разлагается труп бродячей кошки... Ветхая пятиэтажка-хрущевка, мегафон на ржавой двери, лифта нет, по щербатым ступенькам вверх девять пролетов... Там живет женщина, ей почти девяносто, она в здравом уме и могла бы ходить на прогулки, дышать свежим воздухом, но вниз ей, во дворик, под сень деревьев - восемьдесят семь ступенек, а потом как по ним вверх? У нее сын без ноги, пьющий, иногда в магазин за продуктами ходит, а иногда и нет. Социальной помощи как понятия не существует, но к чему лишнее, если на хлеб, сахар, соль, чай, молоко, макароны, колбасу и консервы пенсии хватает вполне. Эта женщина и ее сын одноногий мне приходятся родственниками, хоть и не самыми близкими, но ближе их во всем этом месте, словно забытом богом, у меня никого не осталось.
Лица сытые у пешеходов на улицах и у пассажиров маршруток. Лица людей, давно уже «вставших с колен». Чьи-то лоснятся от жира. Лица хмурые, в основном, кое-чьи изнуренные - не от голода только и не от той усталости, что на каждом из лиц вырисовывалась зимой 1992-го. Там была безысходность - тут просто усталость и злоба. Хамство, которое нынче (вернее, полгода назад всего-то) почти что утратило сущность в Москве, либо до худших времен притаилось, в этом богом забытом городе продолжает цвести и пахнуть.
Хамство тут, как прежде, на каждом шагу. Хамство и зависть.
Можете противоречить, но в русской душе ничего нет такого, что выделяло б ее безупречно от душ: французской, китайской, мексиканской, нигерийской или новозеландской. Сказания о широте русской души, загадочном русском характере - это просто-напросто бред. Позитивные качества есть у представителей любого народа, у каждого русского в том числе, и у каждого есть негативные. Есть меняющиеся черты, есть возникающие, есть проходящие. Но что же касается россиян, то не отнять только две - это хамство и зависть.
Да-с, соотечественники, у нас это в крови. Хамство - качество коллективное больше: им, может, страдают не все даже в России, но те, кто в ней и не родились, о нем даже понятия не имеют, это слово не знает эквивалента в английском. А вот зависти не лишен из нас ни один, пословицу «Поскреби русского и найдешь татарина» было бы правильнее заменить на «... найдешь завистника». Не верите? Так поскребите. Хоть знакомых своих, хоть родных, хоть себя. Мне себя скрести не приходится: и не важно, что прошло уже тридцать лет после отрыва от родины, моя зависть сквозит даже в том, как этот текст написан (см. третий абзац).
Помимо двух этих характеристик, Россия еще уникальна тем, что на протяжении ста с лишним лет ей управляет один орган, с годами меняющийся лишь в аббревиатуре. Орган для всяческих операций.
Весной 1992-го, сбежав от голода, от безысходности, от вероятности погружения в нищету, от хамства российских служб (а также в попытках в себе избавиться от его проявлений), пройдя (буквально!) пешком через всю Европу, мы с Гейбом в Лондоне очутились. В каморке, пространство которой кровать заняла почти полностью. Приют для бездомных. Зато угол свой - отдельная комната! Зато кровать аж двуспальная! Окно в грушевый сад. За тонкими стенами с обеих сторон слышен говор на языке, который понятен нам без перевода. Сербскохорватский родственен русскому. За тонкими стенками тоже беженцы, как и мы, только бежали они не от хамства и нищеты, угрожающей телу и духу, а от бомбежек в Сараево. О чем они говорят, мы понимаем почти дословно.
Бывшие жители Югославии критикуют Лондон и Англию. Все тут плохо, по их усмотрению: погода, еда, теснота комнатушек в приюте, его персонал, соц-работники, представители благотворительности - в целом все местные - лицемеры, чай из пакетиков жидкий, кофе вообще дурацкий, женщины без каблуков, без колготок, да и у мужчин поголовно отсутствие стиля, нету красивых людей...
Мы их слышим - и различаем почти каждое слово, но не понимаем смысла. Мы сидим по-турецки на своей кровати огромной, пьем фанту, едим бананы, шуршим обертками марсбаров и баунти. Нам всё тут безумно нравится, всё! Кроме нашей тоски по близким, оставшимся в СССР (в ту пору уже бывшем).
Мы уехали, а наши остались там. Наши близкие, без бананов, без баунти. Их спасают от голода куриные лапы из магазина «Птица», которыми кормят себя, свою кошку и нашу собаку, да капуста квашеная из прошлогодних засолов, ее, может, хватит до следующего урожая. И у наших друзей и знакомых меню примерно такое же, у многих совсем нет денег, там встали почти все предприятия, работы у многих нет. В магазинах, в троллейбусах, ЖКО, больничных приемных и школах - во всех проявлениях хамство. Там все безысходно. Там люди устали. Те люди, наши знакомые, которые в 90-х говорили о нас не без зависти: «Молодцы ребята, свалили из этой страны разъёbаной».
Те же люди, мои знакомые, в декабре 2002-го помогали с похоронами и поминками по моей маме - что бы я без них тогда делала в этом богом забытом городе, где на каждом шагу хамство, где скорбящего человека, тем не менее, могли унизить за ошибку в какой-то бумажке? Те же люди мне говорили: «Это как же так, ты сюда не приедешь больше? Ты с ума сошла? Да, такие вот здесь уставы, да, такие вот здесь правила, мы согласны, они дурацкие, да, у нас тут разъёbано всё, но ведь это, ведь это, ведь это... Ведь это твоя родина!»
Те же люди, мои знакомые, в июне 2007-го помогали искать по всему городу инвалидное кресло-коляску, чтобы Веру - сестру мою младшую вывозить на прогулки по улицам в ее последние дни. Что бы я без тех людей делала в том родном и совсем чужом городе, где не только пандусов не было, но тротуары и то не везде?.. В конторах, аптеках, маршрутках продолжали хамить незнакомые, а знакомые мне говорили: «Да не обращай ты внимания! Мы привыкли так, нам вполне кайфово, хоть во многом страна разъёbаная».
Пятнадцать лет минуло. Ни много ни мало. Очень много моих знакомых с тех пор перебралось в Москву. Зажили иначе, комфортнее, на свою богом забытую родину возвращаться никто не планирует, а прошлая жизнь там кажется такой унизительной, что и навещать не хотят. Не в укор знакомым и близким, замечу, что нас, эмигрантов, осуждают как раз те люди, что сейчас проживают в Москве. Переехали ли они туда в последний десяток-два лет, или в ней родились - неважно: упреки в адрес таких, как мы, слышны именно из Москвы, про которую всем известно, что «Москва - не Россия». (Ничего не скажу про Питер, я его, извините, не знаю.)
Часть тех же людей, рассуждающих о российской разъёbаности в девяностые и в нулевые, тоже сдернула из России, и живет сейчас - кто в США, кто в Литве, кто в Германии. Эти люди ругают теперь свои места жительства, которые их «притесняют как русских», они украинских беженцев склоняют на все лады, одобряют войну и поддерживают тот самый орган (см. выше) во главе с его главным лидером и во всем обвиняют НАТО, в составе которого страна, их приютившая.
Эти новые эмигранты, которые пьют из колодца, в который сами же срут, напоминают немного тех беженцев из Сараево, с которыми нам довелось делить Лондонский приют в 92-м году. Мы могли их понять не совсем, потому что сами бежали из страны, где нечем было гордиться, а тем бывшим югославам как раз было чем. Как и нынешним эмигрантам, успевшим познать опыт вполне комфортной жизни в РФ (особенно, если жили в Москве). Разница между теми и другими в том, что россиянам не пришлось бежать от бомбежек, и у них, вероятно, всегда есть выбор вернуться в Россию, где их «притеснять» не будут. Они Родину не ругают. Они ею очень гордятся. Но при этом возвращаться туда не спешат.
Ругаю ли «Родину» я? Да, ругаю.
Горжусь ли я ею? Нет.
Почему? Вот ответ:
Моя родина напала на другую страну и пытается ее уничтожить. Жители моей родины, а не какой-то другой страны, убивают, насилуют, грабят. Такой родиной и такими, прости господи, соотечественниками гордиться я не смогла бы, даже если бы, вместо совести, у меня был патриотизм, а вместо сострадания к жертвам этой кровавой агрессии был бы опыт комфортной жизни в РФ.
Что касается тех соотечественников, которые не на войне, и которые ее не поддерживают, то мое отношение к ним очень разное. Индивидуальное. Кого-то порой и поругиваю, на кого-то сержусь, кого-то жалею. Кем-то очень горжусь. А кого-то люблю, вот и всё.