Всё фиолетово. Часть первая
Начало
Почему, интересно, нас заставляли писать фиолетовыми чернилами? Не, ну я в курсе, почему нам вообще пришлось учиться писать перьевыми авторучками, хотя шариковые даже в СССР в то время уже ширпотребом считались, стоили дешево. Предполагалось, что шариковая ручка развивает плохой почерк, тогда как одним из трех главных предметов в программе начального обучения было Письмо. До недавних пор оно вообще называлось Чистописанием, и основной его целью даже в мое время было вырабатывание почерка - не просто чистого, но и красивого - независимо от того, наличествовали у ребенка к нему задатки природные или нет: в конечном итоге почерк у каждого развивался индивидуальный и далеко не у всех становился красивым - я, например, пишу, словно курица лапой. Вот в Верином классе, когда она тоже в школу пошла, сразу шариковые ввели - думаю, не потому, что они за год настолько улучшились качеством, что могли лишь способствовать красивому почерку - просто кто-нибудь там в “ГорОНО”, наверно, указ подписал очередной. У перьевых авторучек были свои недостатки: время от времени из них чернила текли, образуя кляксы в тетрадях и пятна на ладонях или на школьных формах, которые плохо отстирывались.
Но почему, почему полагалось нам заправлять наши ручки ФИОЛЕТОВЫМИ чернилами? Почему не зелеными или черными? В конце-концов, почему синие не ввели за стандарт? Неужели по этому поводу тоже указ был от ГорОНО? Или все решалось гораздо проще: в город поставили столько-то литров фиолетовых чернил - продолжение задачки можно было включить в учебник по арифметике - впрочем, у нас она уже математикой называлась. В первом классе было три основных предмета: письмо, математика, чтение. Не основными считались труд, рисование, физкультура и пение. Каждый день по четыре урока, по субботам - три.
Все у меня получалось неплохо на первых порах. В букваре - картинки и буквы, двум или трем из которых меня еще раньше отец обучил, чтение по слогам пошло бойко. В тетради в косую линейку выводила я палочки и закорючки - Галина Михайловна примеры в начале строки вырисовывала каждому ученику - у нас еще не было пособий с типографскими образцами - их ввели позже. На математике - о, в математике мне не было равных, хотя на что там равняться-то - у кого счетных палочек больше что-ли? Тем не менее, с первых родительских собраний мама приносила чудесную весть: “Галина Михайловна говорит, что станешь ты выдающимся математиком!”
Задатки плохого почерка, тем не менее, проклевывались с первых школьных дней - ровными, как у Галины Михайловны, крайне редко у меня получались все эти палочки и закорючки. Хорошо еще, что без клякс обходилась - промокашки спасали и “Ярославна” (ручка, подаренная тетей Галей) была со знаком качества - не текли из нее фиолетовые чернила. За чистоту в тетрадях, наверное, либо за то, что я чисто внешне была довольно опрятной (зря что ли каждое воскресенье Аля крахмалила воротнички), Галина Михайловна мне присвоила звание “санитар класса”. Мама сшила белую сумку-карман на лямке через плечо, красный крест на ней вышила, такую же соорудила нарукавную повязку. Не помню других обязанностей “санитара” помимо того, что мне полагалось проверять чистоту рук у одноклассников, и если у кого-то они были грязные - отправлять в туалеты мыть холодной водой с хозяйственным мылом (другого там никогда не водилось, как и не было кранов с горячей водой). Не удивительно, что поводов проявить авторитет санитара мне в нашем классе хватало: большинство из нас жили в домах без удобств, а многие вообще в страшных бараках, и далеко не всем стирали матери школьные формы и меняли воротнички.
Хорошо, что при поступлении в первый класс у меня были такие короткие волосы, что торжественный белый бант особо цеплять было не за что: санитар-санитаром, а вшей я цепляла тогда - только держись, добавляя хлопот маме по выходным. Она грозилась остричь меня наголо, и я ревела навзрыд, потому что хотела косички, как например, у Верки Корсаковой, к которой меня иногда заносило по пути из школы. А у Верки водились не только вши в косах, но и козы в носу, и ни о какой чистоте рук, не говоря уже о воротничках, не могло быть и речи. Верку с ее младшим братом Андрюхой мать воспитывала одна, и никаких не было прочих родных - бывало, придешь к ним домой в коммуналку в дощатом двухэтажном доме, на кухне шаром покати. Ладно, если Верку хотя бы кормили обедами в школе, а вот брат Андрюха питался вообще непонятно чем с утра до вечера, носился по грязной квартире, пропахшей помоями и мышами, сам в мокрых дырявых колготках, сопливый, вонючий и возбужденный (может, съедал кусок сахару где-то), ждал мать с работы, вопил жизнерадостно: “А мама-то колбасы купит! Вера! Слышь? Мама-то купит колбасы!”
По сравнению с их обстановкой, у нас дома, можно сказать, был чистый рай. Правда, моя мама тоже до вечера на работе, у бабушки - служба в церкви с утра, после - какие-то бабушковые дела - в общем, меня быстро определили в продленку, где мне очень не нравилось. Во-первых, учительница продленки была настолько не та, что даже не помню, как ее звали. Во-вторых, нас там водили всех на обед в школьную столовую, что для меня было пыткой: мало того, что я с детского сада страдала плохим аппетитом, не предвкушала послеобеденный тихий час, когда большинство детей засыпали, а я никак не могла, так еще нос воротила от большинства блюд в меню: молоко на дух не переносила, кашу гороховую отказывалась есть, если чуяла, что в коридорах пахло картофельным супом-пюре, могла вообще заболеть, даже и без притворства. Да еще рыбий жир по столовой ложке два раз в неделю! Брррр… Меню школьных обедов отличалось несильно, но сам процесс осложнялся тем, что надо было самим носить тарелки с едой от раздачи к столу, а у меня ж руки-крюком… Тарелку с супом я не могла пронести по-человечески, не расплескав, не опозорившись на всю столовую. Во избежание неприятностей я нашла простой выход: перестала ходить на обеды вообще - пряталась в раздевалках, в уборных, сбегала из школы сразу после уроков… А куда мне идти-то? Дома или нет никого, или вопросы ненужные: почему это я не в продленке и т.д... Вот и повадилась по вшивым баракам к подружкам ходить, у которых свои заморочки - то ли с обедами, то ли с учителями, но хоть дома у них лишних вопросов не задавали, некому было, раз родители на работе, то ли были настолько бедны, что вряд ли позволить могли оплачивание продленки или хотя бы школьных обедов.
А вот однажды я все ж удирала домой - там мою сестру Веру определили к теткам-бабкам в дом напротив на длительный срок - в ее садике случился вдруг карантин. Видимо, мы с ней заранее договорились, что я удеру из продленки - когда я приблизилась к Краснофлотской с противоположной стороны Машиностроителей, Вера уже ждала меня на углу возле колонки, с куклами-тряпками наготове. За ее спиной маячила горбатая фигура Бабы Кати, приближающейся коротенькими шажками, но стремительно и сердито. “Сейчас она Веру заберет и ко мне не пустит”, - решила я - и припустила что есть силы через дорогу, в двух метрах от Камаза, идущего на полной скорости. Раздался протяжный гудок...
(Фото не из личного архива, а просто стыренное в интернете.)
читать дальше
Почему, интересно, нас заставляли писать фиолетовыми чернилами? Не, ну я в курсе, почему нам вообще пришлось учиться писать перьевыми авторучками, хотя шариковые даже в СССР в то время уже ширпотребом считались, стоили дешево. Предполагалось, что шариковая ручка развивает плохой почерк, тогда как одним из трех главных предметов в программе начального обучения было Письмо. До недавних пор оно вообще называлось Чистописанием, и основной его целью даже в мое время было вырабатывание почерка - не просто чистого, но и красивого - независимо от того, наличествовали у ребенка к нему задатки природные или нет: в конечном итоге почерк у каждого развивался индивидуальный и далеко не у всех становился красивым - я, например, пишу, словно курица лапой. Вот в Верином классе, когда она тоже в школу пошла, сразу шариковые ввели - думаю, не потому, что они за год настолько улучшились качеством, что могли лишь способствовать красивому почерку - просто кто-нибудь там в “ГорОНО”, наверно, указ подписал очередной. У перьевых авторучек были свои недостатки: время от времени из них чернила текли, образуя кляксы в тетрадях и пятна на ладонях или на школьных формах, которые плохо отстирывались.
Но почему, почему полагалось нам заправлять наши ручки ФИОЛЕТОВЫМИ чернилами? Почему не зелеными или черными? В конце-концов, почему синие не ввели за стандарт? Неужели по этому поводу тоже указ был от ГорОНО? Или все решалось гораздо проще: в город поставили столько-то литров фиолетовых чернил - продолжение задачки можно было включить в учебник по арифметике - впрочем, у нас она уже математикой называлась. В первом классе было три основных предмета: письмо, математика, чтение. Не основными считались труд, рисование, физкультура и пение. Каждый день по четыре урока, по субботам - три.
Все у меня получалось неплохо на первых порах. В букваре - картинки и буквы, двум или трем из которых меня еще раньше отец обучил, чтение по слогам пошло бойко. В тетради в косую линейку выводила я палочки и закорючки - Галина Михайловна примеры в начале строки вырисовывала каждому ученику - у нас еще не было пособий с типографскими образцами - их ввели позже. На математике - о, в математике мне не было равных, хотя на что там равняться-то - у кого счетных палочек больше что-ли? Тем не менее, с первых родительских собраний мама приносила чудесную весть: “Галина Михайловна говорит, что станешь ты выдающимся математиком!”
Задатки плохого почерка, тем не менее, проклевывались с первых школьных дней - ровными, как у Галины Михайловны, крайне редко у меня получались все эти палочки и закорючки. Хорошо еще, что без клякс обходилась - промокашки спасали и “Ярославна” (ручка, подаренная тетей Галей) была со знаком качества - не текли из нее фиолетовые чернила. За чистоту в тетрадях, наверное, либо за то, что я чисто внешне была довольно опрятной (зря что ли каждое воскресенье Аля крахмалила воротнички), Галина Михайловна мне присвоила звание “санитар класса”. Мама сшила белую сумку-карман на лямке через плечо, красный крест на ней вышила, такую же соорудила нарукавную повязку. Не помню других обязанностей “санитара” помимо того, что мне полагалось проверять чистоту рук у одноклассников, и если у кого-то они были грязные - отправлять в туалеты мыть холодной водой с хозяйственным мылом (другого там никогда не водилось, как и не было кранов с горячей водой). Не удивительно, что поводов проявить авторитет санитара мне в нашем классе хватало: большинство из нас жили в домах без удобств, а многие вообще в страшных бараках, и далеко не всем стирали матери школьные формы и меняли воротнички.
Хорошо, что при поступлении в первый класс у меня были такие короткие волосы, что торжественный белый бант особо цеплять было не за что: санитар-санитаром, а вшей я цепляла тогда - только держись, добавляя хлопот маме по выходным. Она грозилась остричь меня наголо, и я ревела навзрыд, потому что хотела косички, как например, у Верки Корсаковой, к которой меня иногда заносило по пути из школы. А у Верки водились не только вши в косах, но и козы в носу, и ни о какой чистоте рук, не говоря уже о воротничках, не могло быть и речи. Верку с ее младшим братом Андрюхой мать воспитывала одна, и никаких не было прочих родных - бывало, придешь к ним домой в коммуналку в дощатом двухэтажном доме, на кухне шаром покати. Ладно, если Верку хотя бы кормили обедами в школе, а вот брат Андрюха питался вообще непонятно чем с утра до вечера, носился по грязной квартире, пропахшей помоями и мышами, сам в мокрых дырявых колготках, сопливый, вонючий и возбужденный (может, съедал кусок сахару где-то), ждал мать с работы, вопил жизнерадостно: “А мама-то колбасы купит! Вера! Слышь? Мама-то купит колбасы!”
По сравнению с их обстановкой, у нас дома, можно сказать, был чистый рай. Правда, моя мама тоже до вечера на работе, у бабушки - служба в церкви с утра, после - какие-то бабушковые дела - в общем, меня быстро определили в продленку, где мне очень не нравилось. Во-первых, учительница продленки была настолько не та, что даже не помню, как ее звали. Во-вторых, нас там водили всех на обед в школьную столовую, что для меня было пыткой: мало того, что я с детского сада страдала плохим аппетитом, не предвкушала послеобеденный тихий час, когда большинство детей засыпали, а я никак не могла, так еще нос воротила от большинства блюд в меню: молоко на дух не переносила, кашу гороховую отказывалась есть, если чуяла, что в коридорах пахло картофельным супом-пюре, могла вообще заболеть, даже и без притворства. Да еще рыбий жир по столовой ложке два раз в неделю! Брррр… Меню школьных обедов отличалось несильно, но сам процесс осложнялся тем, что надо было самим носить тарелки с едой от раздачи к столу, а у меня ж руки-крюком… Тарелку с супом я не могла пронести по-человечески, не расплескав, не опозорившись на всю столовую. Во избежание неприятностей я нашла простой выход: перестала ходить на обеды вообще - пряталась в раздевалках, в уборных, сбегала из школы сразу после уроков… А куда мне идти-то? Дома или нет никого, или вопросы ненужные: почему это я не в продленке и т.д... Вот и повадилась по вшивым баракам к подружкам ходить, у которых свои заморочки - то ли с обедами, то ли с учителями, но хоть дома у них лишних вопросов не задавали, некому было, раз родители на работе, то ли были настолько бедны, что вряд ли позволить могли оплачивание продленки или хотя бы школьных обедов.
А вот однажды я все ж удирала домой - там мою сестру Веру определили к теткам-бабкам в дом напротив на длительный срок - в ее садике случился вдруг карантин. Видимо, мы с ней заранее договорились, что я удеру из продленки - когда я приблизилась к Краснофлотской с противоположной стороны Машиностроителей, Вера уже ждала меня на углу возле колонки, с куклами-тряпками наготове. За ее спиной маячила горбатая фигура Бабы Кати, приближающейся коротенькими шажками, но стремительно и сердито. “Сейчас она Веру заберет и ко мне не пустит”, - решила я - и припустила что есть силы через дорогу, в двух метрах от Камаза, идущего на полной скорости. Раздался протяжный гудок...
(Фото не из личного архива, а просто стыренное в интернете.)
читать дальше