Субботу провела я с...
Беверли. Пригласила она к себе на ланч, не виделись полгода. На Оксфордской Observatory Street я была, как штык: ровно в час дня, как договорились. Без пермита там машину оставлять нельзя: ходит traffic warden - минуты не пройдет, как впаяет штраф, не дрогнет черная рука под обшлагом форменной куртки. Я набрала Беверлин номер, но попала почему-то на автоответчик Мартина Эдамса. (Кто такой - не знаю.) Что за сбой программы? Кому теперь необходимо сверять телефонный номер из цифры в цифру? Кто нынче помнит номера телефонов? Я так даже не помнила номера их дома, хотя и посещала их на этой улице уже неоднократно. И снова набрала, вернее, телефон набрал Беверлин номер. И снова Мартин Эдамс. Что за черт? Беверли не пользуется ФБ-мессенджером, ВотсАппом или Гугл-хэнгаутом. Я сверилась с ее последней смской - странно: выходит, у нее один номер с Мартином Эдамсом. Отправила ей смску, мол, выйди, дай мне пермит, я тут вообще-то уже пять минут торчу, у вас, наверное, ланч стынет. В ответ - ни гу-гу. Я опять давай звонить Мартину Эдамсу. Там длинные гудки - автоответчик. Звонила раз пять еще, каждые минуты две-три. Затем обеспокоилась: ладно ли все у Беверли, если не отвечает ни на звонки, ни на смски? Сидела в беспокойстве еще минут пятнадцать, и только завела мотор, чтобы обратно ехать, как мой мобильный разразился успокоительной трелью.
Беверли не извинялась. Ни в том, что я еще ждала в машине на их улице полчаса, ни в том, что встревожила меня своим молчанием; ей забавным показалось, что телефон лежал в ее сумке в другой комнате, а я как дура, забыла номер их дома. Энди (Беверлин типа муж за последние пятнадцать лет, нынешнего номера которого мой телефон не знает) на вопрос о Мартине Эдамсе взревел, словно безумный Отелло: “Who the fuck is…”
Мартин Эдамс оказался бывшим сотрудником Беверли, от которого служебный телефон ей перешел года полтора назад. Даже сообщение на автоответчике не поменяла: “Всегда была непутевая” - подумала я про нее. Она, как пить дать, подумала то же самое про меня. Мы дружим уже четверть века. Пришлось мне под дождем бежать, чтобы взять у них пермит, слава богу, успела, пока traffic warden высматривал паркующихся нелегально на другом конце Observatory Street.
На пермите положено монеткой (или, например, ключом) выцарапать правильные день, месяц, число, год, час и минуту прибытия. Царапать это лучше мне самой, конечно, а то я однажды получила от Энди уже заполненный пермит, где он не выцарапал год моей парковки (все остальное было выцарапано с точностью до минуты) - и штрафной талон ждал меня на стекле под дворником, когда я вернулась к машине через пару часов.
У них все хорошо (у Беверли, Энди и Джошуа). Всегда все было хорошо. Беверли довольна работой (где у нее служебный телефон), Джошуа (ему уже четырнадцать исполнилось!) работает в кафе за углом каждую субботу по три часа; Энди продолжает упорно работать над собой: в подвальчике их нынешнего дома оборудована “студия” для звукозаписи: клавиатура, пять гитар красиво развешаны по стенам (надо отдать должное художнику: у него отменный дизайнерский вкус). “А зачем гитар столько?” - все же удивилась я. И когда он успевает играть на каждой, если в напряженном графике работы над собой едва хватает времени на маркетинг разноцветных кожаных подушек для табуретов - он их изобрел, а покупателя найти не так-то просто (к слову, каждый табурет стоит где-то тыщу фунтов). “Так ведь каждая из этих деток делает что-то свое!” - ответил Энди, гладя полированную деку одной из акустических гитар ручной работы.
Ланч готовила Беверли. Когда-то она умела готовить простые английские блюда: jacket potato с тунцом из банки, например. Когда они сошлись с Энди, Беверли готовить разучилась: он отличный повар (да, если человек талантлив, то он талант во всем). Похоже, у Энди совсем нет свободного времени, потому что Беверли снова научилась готовить. Мы ели рыбный салат (макрель, лосось, креветки, много овощей) и отварной картофель. Вкусно. На кофе пошли в кафе, доставить удовольствие его родителям похвастаться сыном передо мной.
Как он вымахал! И какой красавчик стал. И очень мил и вежлив. Куда делась в нынешних подростках их неуклюжая подростковость?
Затем мы с Беверли ходили:
в пункт А - отреставрированный шоппинг-центр Westgate, где успели посетить чайную лавку и едва понюхать пару сортов, как Беверли вспомнила, что ей надо
в пункт Б - мастерскую обуви на Хай Стрит, забрать отремонтированные зеленые сапоги. Оттуда мы пошли
в пункт В: магазин Маркс энд Спенсер за двумя букетиками нарцисс, грудкой курицы (free-range) и тестом для чикен-пая на ужин, который тоже готовила Беверли. Из Марка Спенсера мы последовали
в пункт Г: музей современного искусства. Там сейчас проходит выставка текстильной художницы Ханны Риген, очень интересная. Надо бы еще раз посетить, пока выставка не закончилась, а то не слишком-то удобно ходить по выставочным залам, даже если пакеты с отремонтированными сапогами, куриной грудкой, тестом и двумя букетами нарцисс распределились равномерно на четыре руки. “А где мой зонт?” - вдруг спохватилась Беверли (на надо было брать из ее рук нарциссы и сапоги, может и не спохватилась бы). “Он у тебя точно был?” - спросила я, зонта в ее руках не помня. “А как же!” - Беверли уже успела сегодня забыть его в кафе, где Джош работает, ей пришлось возвращаться туда. Скорее всего, вторично зонт был забыт в сапожной мастерской, и мы отправились опять в пункт Б. Когда там зонт нашелся, у Беверли оставалось не так много времени до ужина. Я помогла ей пакеты и букеты до дому, села в машину и поехала домой.
Беверли не извинялась. Ни в том, что я еще ждала в машине на их улице полчаса, ни в том, что встревожила меня своим молчанием; ей забавным показалось, что телефон лежал в ее сумке в другой комнате, а я как дура, забыла номер их дома. Энди (Беверлин типа муж за последние пятнадцать лет, нынешнего номера которого мой телефон не знает) на вопрос о Мартине Эдамсе взревел, словно безумный Отелло: “Who the fuck is…”
Мартин Эдамс оказался бывшим сотрудником Беверли, от которого служебный телефон ей перешел года полтора назад. Даже сообщение на автоответчике не поменяла: “Всегда была непутевая” - подумала я про нее. Она, как пить дать, подумала то же самое про меня. Мы дружим уже четверть века. Пришлось мне под дождем бежать, чтобы взять у них пермит, слава богу, успела, пока traffic warden высматривал паркующихся нелегально на другом конце Observatory Street.
На пермите положено монеткой (или, например, ключом) выцарапать правильные день, месяц, число, год, час и минуту прибытия. Царапать это лучше мне самой, конечно, а то я однажды получила от Энди уже заполненный пермит, где он не выцарапал год моей парковки (все остальное было выцарапано с точностью до минуты) - и штрафной талон ждал меня на стекле под дворником, когда я вернулась к машине через пару часов.
У них все хорошо (у Беверли, Энди и Джошуа). Всегда все было хорошо. Беверли довольна работой (где у нее служебный телефон), Джошуа (ему уже четырнадцать исполнилось!) работает в кафе за углом каждую субботу по три часа; Энди продолжает упорно работать над собой: в подвальчике их нынешнего дома оборудована “студия” для звукозаписи: клавиатура, пять гитар красиво развешаны по стенам (надо отдать должное художнику: у него отменный дизайнерский вкус). “А зачем гитар столько?” - все же удивилась я. И когда он успевает играть на каждой, если в напряженном графике работы над собой едва хватает времени на маркетинг разноцветных кожаных подушек для табуретов - он их изобрел, а покупателя найти не так-то просто (к слову, каждый табурет стоит где-то тыщу фунтов). “Так ведь каждая из этих деток делает что-то свое!” - ответил Энди, гладя полированную деку одной из акустических гитар ручной работы.
Ланч готовила Беверли. Когда-то она умела готовить простые английские блюда: jacket potato с тунцом из банки, например. Когда они сошлись с Энди, Беверли готовить разучилась: он отличный повар (да, если человек талантлив, то он талант во всем). Похоже, у Энди совсем нет свободного времени, потому что Беверли снова научилась готовить. Мы ели рыбный салат (макрель, лосось, креветки, много овощей) и отварной картофель. Вкусно. На кофе пошли в кафе, доставить удовольствие его родителям похвастаться сыном передо мной.
Как он вымахал! И какой красавчик стал. И очень мил и вежлив. Куда делась в нынешних подростках их неуклюжая подростковость?
Затем мы с Беверли ходили:
в пункт А - отреставрированный шоппинг-центр Westgate, где успели посетить чайную лавку и едва понюхать пару сортов, как Беверли вспомнила, что ей надо
в пункт Б - мастерскую обуви на Хай Стрит, забрать отремонтированные зеленые сапоги. Оттуда мы пошли
в пункт В: магазин Маркс энд Спенсер за двумя букетиками нарцисс, грудкой курицы (free-range) и тестом для чикен-пая на ужин, который тоже готовила Беверли. Из Марка Спенсера мы последовали
в пункт Г: музей современного искусства. Там сейчас проходит выставка текстильной художницы Ханны Риген, очень интересная. Надо бы еще раз посетить, пока выставка не закончилась, а то не слишком-то удобно ходить по выставочным залам, даже если пакеты с отремонтированными сапогами, куриной грудкой, тестом и двумя букетами нарцисс распределились равномерно на четыре руки. “А где мой зонт?” - вдруг спохватилась Беверли (на надо было брать из ее рук нарциссы и сапоги, может и не спохватилась бы). “Он у тебя точно был?” - спросила я, зонта в ее руках не помня. “А как же!” - Беверли уже успела сегодня забыть его в кафе, где Джош работает, ей пришлось возвращаться туда. Скорее всего, вторично зонт был забыт в сапожной мастерской, и мы отправились опять в пункт Б. Когда там зонт нашелся, у Беверли оставалось не так много времени до ужина. Я помогла ей пакеты и букеты до дому, села в машину и поехала домой.