Ни гнева, ни презрения
- Саня, чем занят Бог в эту ночь? - спросил я.
- Грустью, должно быть, - ответил он. - Грустью и жалостью.
- Ему жалко Дубчека?
- Да, и Дубчека тоже.
- А Брежнева?
- Конечно, и Брежнева, и нас с тобой, и вон ту девчонку, которая сегодня уже пять раз строчила минет разным подонкам и едва не задохнулась, когда сперма попала ей в дыхательное горло. Жалко ему и тех подонков.
- Какой жалостливый старик! А гнева у него нет?
- Ни гнева, ни презрения.
- Значит, сейчас он просто с грустью смотрит на Прагу?
- Да разве на Прагу только? С неменьшей грустью он смотрит сейчас и на Рио-де-Жанейро, где наверняка какие-нибудь пятеро избивают какого-нибудь одного, или на Бомбей, где пария корчится от голодной рвоты в двух шагах от булочной. Масштаб событий не играет роли для Небесного Отца. Он грустит от смысла событий. Масштаб он оставляет людям.
- Но, Саня, Саня! Саня, уйди хотя бы из-под прожектора! Что же мне делать, если я весь трясусь от гнева, от презрения, от стыда?
- Так и трясись. Ведь не можешь ты подражать Богу.
- Скажи, Саня, утешь меня, пушку хотя бы он не жалеет? Подлую суку-пушку? Курву-ракету с боеголовкой?
- Утешься, Толя, их он не жалеет.
- Спасибо и на том.
(Василий Аксенов, «Ожог»)
- Грустью, должно быть, - ответил он. - Грустью и жалостью.
- Ему жалко Дубчека?
- Да, и Дубчека тоже.
- А Брежнева?
- Конечно, и Брежнева, и нас с тобой, и вон ту девчонку, которая сегодня уже пять раз строчила минет разным подонкам и едва не задохнулась, когда сперма попала ей в дыхательное горло. Жалко ему и тех подонков.
- Какой жалостливый старик! А гнева у него нет?
- Ни гнева, ни презрения.
- Значит, сейчас он просто с грустью смотрит на Прагу?
- Да разве на Прагу только? С неменьшей грустью он смотрит сейчас и на Рио-де-Жанейро, где наверняка какие-нибудь пятеро избивают какого-нибудь одного, или на Бомбей, где пария корчится от голодной рвоты в двух шагах от булочной. Масштаб событий не играет роли для Небесного Отца. Он грустит от смысла событий. Масштаб он оставляет людям.
- Но, Саня, Саня! Саня, уйди хотя бы из-под прожектора! Что же мне делать, если я весь трясусь от гнева, от презрения, от стыда?
- Так и трясись. Ведь не можешь ты подражать Богу.
- Скажи, Саня, утешь меня, пушку хотя бы он не жалеет? Подлую суку-пушку? Курву-ракету с боеголовкой?
- Утешься, Толя, их он не жалеет.
- Спасибо и на том.
(Василий Аксенов, «Ожог»)