Купцы Сорокоумовские
Помните мы гуляли с Вами по Леонтьевскому пер. и я рассказывала Вам про особняк Мещерских-Волковых-Закревских. Леонтьевский пер. дом. 4
В 1859 году генерал Закревский был отправлен в отставку, а в 1879 году, после смерти 80-летней Аграфены Закревской, дом был выкуплен Петром Павловичем Сорокоумовским и, как это было заведено у купцов, записан на его супругу Надежду Владимировну, урожденную Пигову.
Началось все с того, что в марте 1809 года потомственный зарайский купец Петр Ильич Сорокоумовский обвенчался с московской купеческой дочкой Анной Семеновной Дерягиной, оформился московским третьей гильдии купцом и открыл на Якиманке меховую торговлю.
К началу пятидесятых годов дело сильно разрослось. Теперь Петру Сорокоумовскому, произведенному в 1840 году вместе с семьей в потомственное почетное гражданство, принадлежали уже несколько магазинов в разных городах империи, ряды на Нижегородской и Ирбитской ярмарках и две мастерские, слившиеся впоследствии в первую в России меховую фабрику.
В 1851 году в дело на правах пайщиков вошли два старших сына Петра Сорокоумовского: 36-летний Павел и 20-летний Дмитрий. В 1853 году Петр Ильич умер и братья вступили в полное и равноправное управление фирмой. Впрочем, вместе они управляли недолго и уже в 1859 году по обоюдному согласию разделили отцовскую компанию. В том же году в дело вступил и вернувшийся из-за границы, получивший прекрасное европейское образование, свободно владевший четырьмя языками старший сын Павла Петровича, обратный его тезка семнадцатилетний Петр Павлович.
По прибытии в первопрестольную он сразу включился в работу и вскоре стал на фирме одним из главных действующих лиц. Теперь Сорокоумовские не только торговали в России и закупали меха для заграничных заказчиков, но и сами начали выходить на международную арену.
В 1869 году фирма получила статус «полного товарищества» и стала называться Торговым домом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями». Однако главным лицом на фирме к тому времени уже был Петр Павлович.
Сорокоумовские были везде: в Саратове, Варшаве, Лондоне, Новгороде, Париже, Ростове. В Москве им принадлежали три главных меховых магазина: в Верхних торговых рядах (ГУМ), на Ильинке и Кузнецком Мосту.
И хотя цены там кусались, москвичи предпочитали покупать товары именно в них, ибо на рынке легко было нарваться на подделку. Тогда этим баловались многие меховщики: выдавали кролика за горностая, козла за медведя, перекрашивали белых лисиц в чернобурых, а бобровый мех изготавливали вообще из плюша.
Сорокоумовские шли по другому пути. Их меха не отличались дешевизной, однако человек, покупавший шубу в их магазине, мог быть твердо уверен: этот котик или эта норка натуральные. Однако бывали ситуации, когда Петр Павлович сознательно шел на занижение цены даже с ущербом для капитала. Именно так, предложив на пятьдесят копеек за шкурку горностая меньше, чем предлагали конкуренты, ему удалось выиграть конкурс на поставку меха для пошива царских мантий к церемонии коронации императора Николая II.
В результате одна горностаевая шкурка обошлась царской семье в рубль двадцать пять копеек при средней закупочной цене на меховой Ирбитской ярмарке полтора рубля. На отделку трех мантий -- для самого царя, его августейшей жены Александры Федоровны и матери Марии Федоровны -- пошла 2691 шкурка. 14 мая 1896 года во время коронации каждую из трехметровых мантий несли по семь камергеров.
Сразу после церемонии мантии были отправлены в Оружейную палату, где находятся и поныне.
Личное знакомство Петра Павловича Сорокоумовского и Николая Александровича Романова состоялось раньше: в 1889 году известный московский купец был в числе пяти старшин московского купечества избран для поздравления цесаревича с совершеннолетием и получил от будущего императора его фотографический портрет с памятным автографом.
Кроме мантии, Торговый дом Петра Сорокоумовского выполнял для царской семьи еще одно не особо денежное, но особо важное поручение, а именно: на него была возложена поставка соболиного меха для реставрации знаменитой шапки Мономаха.
В 1899 году фирма «за многократные поставки меховых товаров к высочайшему двору начиная с 1866 года» была удостоена звания поставщика двора Его Императорского Величества.
На меховых ярмарках им выделялись самые почетные места. Слава меховой империи Сорокоумовских гремела по всему миру, как сейчас гремят имена Версаче и Кардена. Торговый дом по праву считался во всем мире законодателем меховой моды. Шуба от Сорокоумовского была показателем престижа, горжетка от Сорокоумовского - предметом гордости, шапка от Сорокоумовского говорила о том, что ее обладатель - солидный человек и с ним можно иметь дело.
По существовавшей в России традиции, родовое гнездо наследовал старший сын. После того как Петр Павлович Сорокоумовский принял дело отца, он придал интерьеру отцовского особняка больше изящества. В доме появились затейливые люстры, элегантные зеркала, каминные часы, картины... Что, впрочем, неудивительно. Ибо русское купечество в ту пору страстно увлекалось искусством.
Новый хозяин произвел перепланировку помещения, повесил везде висящие и поныне великолепные венецианские люстры и украсил стены полотнами известных художников. Среди последних явное предпочтение отдавалось Айвазовскому, хотя были и Тропинин, и Левитан, и другие мастера кисти.
Парадная столовая. С прежних времен осталась потолочная лепнина, порталы дверей и окон, а также роскошные люстры - только теперь вместо тысячи восковых свечей зажигаются электрические лампочки
В розовой гостиной много предметов искусства ХIХ века, некогда принадлежавших Сорокоумовским: полотна кисти Айвазовского, каминные бронзовые часы в виде арфы, великолепные люстры, выписанные из Венеции, мраморные ангелочки, украшающие камин...
Парадная столовая с великолепно сохранившейся лепниной потолка и капителями, обрамляющими зеркала. Благородство и строгость архитектурных форм сочетаются с дорогим, по-купечески пышным декором
Пётр Павлович, с 1887 коммерции советник, неоднократно избирался на общественной должности (гильдейский староста в Московской купеческой управе, старшина Московского купечества, попечитель Московского коммерческого училища, член Московского губернского податного присутствия, старшина Московского биржевого комитета, выборный купечества и биржевого общества в Городской думе, член московского отделения Совета торговли и мануфактур, председатель Комитета для оказания помощи семьям воинов, убитых и умерших от ран, полученных на войне, и др.).
Однако меховой бизнес прельщал вовсе не всех Сорокоумовских. Например, Павлу Павловичу все эти соболя, песцы и лисы были если и не безразличны, то уж не определяющи точно.
Купив дом № 12 по тому же Леонтьевскому переулку, он занялся тем, к чему чувствовал наибольшую тягу, -- меценатством. Один из соучредителей императорского Московского музыкального общества, он страстно любил оперу. Во время первого своего визита в Лондон Павел Павлович посетил Королевскую английскую оперу более сорока раз. Только «Лоэнгрина» Вагнера он слушал тринадцать раз. Вагнер вообще был его любимым композитором. Когда, будучи в Берлине, он случайно узнал, что тот находится в стесненных обстоятельствах, Павел Павлович не замедлил полностью профинансировать несколько концертов великого маэстро.
После перестройки здания Московской консерватории Павел Павлович подарил ей бронзовый бюст Вагнера на мраморном постаменте с табличкой, на которой было выгравировано имя дарителя. Впоследствии, при советской власти, так как партийной организации консерватории табличку выковырять из мрамора не удалось, а выбрасывать постамент было жалко, его развернули лицом к стене. Кстати, довольно значительную сумму денег на перестройку выделили те же Сорокоумовские.
Второй страстью Павла Павловича были путешествия. И если в музыке его идеалом был Вагнер, то в географических странствиях его ближайшим другом и наставником был Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Будучи в Москве, всегда останавливался только в его доме.
«Поместился я весьма комфортабельно у Павла Павловича Сорокоумовского, -- писал путешественник брату в 1882 году. -- Квартира удобная, тихая... Хозяин очень любезен и не навязывается».
Вместе с Маклаем Павел несколько раз посещал Австралию, Индию, Сингапур. Кроме того, Павел Павлович неоднократно полностью финансировал экспедиции великого географа.
«Мы, братья Петр Павлович и Иван Павлович Сорокоумовские, в память в бозе почившего отца нашего Павла Петровича Сорокоумовского желаем передать принадлежащий нам по праву наследования участок земли на Большой Якиманке со всеми постройками для устроения на нем дома бесплатных квартир для вдов и сирот...» Бумага такого содержания была составлена братьями в 1876 году, а уже в 1880-м на участке, располагавшемся между 1-м Сорокоумовским и 2-м Голутвинским переулками, архитектором А.С. Каминским был построен четырехэтажный «вдовий дом», в котором нашли приют около 250 человек.
После революции это здание было снесено. Сейчас на его месте, на Большой Якиманке, стоит высотный дом № 26. Благотворительность у российских купцов была не просто в традиции: это считалось чем-то вроде общественной обязанности. Как сейчас уровень солидности бизнесмена определяется по тому, какой галстук или какие часы он носит, так раньше о солидности купца (а фабриканты и заводчики тоже считались представителями купеческого сословия) судили по тому, сколько он тратит на благотворительность.
Сорокоумовские благотворили часто и много. Будучи председателем попечительского совета мещанских училищ, Петр Павлович пожертвовал на дело образования 40000 рублей. (Для сравнения: жутко дорогая «иностранная игрушка», автомобиль Форд-Т в самой роскошной комплектации, стоил тогда в России 500 рублей.)
Он же выступил инициатором сбора на благотворительные цели 200000 рублей с представителей московского купечества. Кроме того, Сорокоумовские были попечителями нескольких московских больниц. Одну из сокольнических больниц местные жители и врачи до сих пор зовут Сорокоумовской.
«Милостивый Государь Петръ Павловичъ, Имеемъ честь поздравить Васъ съ наступающимъ Праздникомъ Св. Христова Воскресенiя при ис- креннемъ Вамъ пожеланiи встретить и провести Его въ добромъ здоровье… Простите Вы насъ, что мы… беремъ на себя смелость обратиться къ Вамъ, Многоуважаемый Петръ Павловичъ, съ усердной и убедительной просьбой помочь намъ для Родного Города въ довершенiи начатой постройки храма въ г. Зарайске при очень бедномъ приходе во имя Входа Господня въ Иерусалимъ. Храмъ этотъ уже выстроенъ, покрытъ, рамы установлены, внутри отштукатуренъ, теперь только недостаетъ средствъ на Иконостасъ, полы и частiю на утварь и на уста- новку Креста на Храмъ, приблизительная потреб- ность на окончательную отделку около 5000. Нужда неотложная, старый Храмъ совершенно разрушенъ наводненiем и разбитъ ледоходомъ, служить нельзя. Протяните Бога ради Вашу руку помощи и по Ваше- му усердiю на это святое дело. Зато Господь не оста- витъ Васъ своею милостiю, чемъ оставите по себе всегдашнiй Благодарственный Памятникъ въ Род- номъ Городе и Храмъ этотъ всегда будетъ возносить о Васъ къ Всевышнему о Вашемъ здравiи».
Это письмо Петр Павлович Сорокоумовский получил 28 марта 1909 года. Уже на следующий день недостающая сумма была переведена на счет комитета по строительству храма.
Между тем уже подрастали и вступали в фирму дети Петра Павловича. Главным продолжателем отцовского дела по праву считался его старший сын Николай. Он вполне оправдывал надежды отца: старательно вникал в суть мехового бизнеса, аккуратно выполнял порученные задания, был честен, исполнителен и послушен. Осечка случилась только один раз, в 1905 году, когда Николай Петрович оказался по делам фирмы в Будапеште.
Что понесло его посмотреть на выступление танцовщицы Марии Бауер, одному Богу известно. А вот что известно доподлинно: увидев эту 23-летнюю звезду сцены, весь капитал которой составляла ее красота и обаяние (незадолго до этого Мария получила титул самой красивой барышни Венгрии), он забыл про все дела, заплатил импресарио Марии, уже подписавшей контракт на гастроли, огромную неустойку и увез ее в далекую Москву, где и представил родителям как свою невесту.
Скандал был страшный. В семье Сорокоумовских существовала традиция жениться и выходить замуж только за людей своего круга. Путем брачных уз семья была уже связана с такими фамилиями, как Алексеевы, Прохоровы, Морозовы, Мазурины, Найдёновы, Дерягины.
Поэтому и Николая Петровича в Москве ждала невеста из весьма известной купеческой семьи. Петр Павлович грозил сыну отречением, лишением наследства, отстранением от дел, но сын сумел настоять на своем. В октябре 1907 года 33-летний Николай Сорокоумовский обвенчался с 25-летней Марией Бауер (в замужестве - Сорокоумовской).
Спустя короткое время она родила супругу троих детей: двух девочек и одного мальчика. Дети были все в маму, удивительно хороши - как внешностью, так и характером. Дед в них просто души не чаял. Вскоре его обиды на старшего сына и невестку полностью забылись.
Однако он не всегда был таким добрым. Когда по Москве прошел слух, что один из его сыновей в компании других представителей московской «золотой молодежи» - сына городского головы Королева, сына купца Хлудова и им подобных - повадился посещать винный погребок на Карунинской площади, где они пили шампанское до тех пор, пока пробками от бутылок не наполнялся цилиндр Королева, он позвал сына к себе, вручил ему конверт и сказал: «Здесь лежит твой билет до Буэнос-Айреса и банковские документы. Ты поедешь туда сегодня же и будешь там жить на скромную ренту. Там у тебя не будет ни большого отцовского капитала, ни известного имени, там ты поймешь, каким трудом зарабатывается и то и другое. Если же ты откажешься, то лишишься даже той ренты, что я тебе сейчас даю».
Сын подчинился. Он уехал в далекую Латинскую Америку, где и прожил вплоть до 1922 года. Отцовское наказание спасло его от вихря революции, уничтожившего многих представителей его рода.
Петр Павлович, по воспоминаниям современников, вообще был человек нестандартного мышления. Так, если ему не нравился кто-нибудь из его окружения, он старался дать ему взаимообразно большую сумму денег. После этого опальный знакомый надолго пропадал из поля зрения мехового магната.
В конце марта 1909 года Торговый дом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями» отметил свой столетний юбилей. На праздник в фамильное гнездо Сорокоумовских (в Леонтьевском переулке) съехалось несколько сотен гостей со всех концов России, прибыли представители зарубежных миссий и фирм-партнеров. Одних поздравительных телеграмм и адресов пришло более двухсот. «В наш суровый век борьбы за существование, - писали в поздравительном адресе рабочие московской фабрики, - многим из нас приходилось прибегать к Вам с различными материальными просьбами, с просьбами, так сказать, сверх заслуг, сверх уже оплаченного Вами труда, и никто никогда не встретил у Вас отказа. При исполнении наших служебных обязанностей мы не видели в Вас сухости требовательного повелителя, наоборот, отношения Ваши были кротки, мягки и снисходительны и напоминали собой… скорее трогательные отношения отца к своим детям. Все вышесказанное, глубокоуважаемый Петр Павлович, дает нам право видеть и приветствовать в Вас человека. Человека в Высшем, Лучшем и Глубочайшем значении этого слова».
Даже не верится, что человек, к которому были обращены эти слова, спустя восемь лет будет объявлен эксплуататором и мироедом. Самому Петру Павловичу повезло: во время Октябрьской революции он отдыхал в Ницце. Увидев, какие дела творятся в России, он решил, что домой возвращаться пока не стоит. В Ницце он и прожил оставшиеся ему пять лет жизни. Весь революционный удар принял на себя Николай Петрович. После Октябрьского переворота у него отняли все фабрики, магазины и склады, а его самого с семьей выселили из дома, предоставив ему две комнаты в деревянном бараке в Измайлове.
Как ни странно, но наиболее стойко потери перенесла жена Николая Петровича, Мария. Она старалась как-то украсить жилище, сажала во дворе картошку и георгины, а во время НЭПа даже открыла чайную, в которой пекла эклеры.
В середине тридцатых Николая Петровича Сорокоумовского арестовали как врага народа и после недолгих разбирательств 11 декабря 1937 года расстреляли.
Та же участь постигла и старшего сына Николая Петровича, Александра, работавшего к тому времени художником на киностудии «Мосфильм». Его уже два раза арестовывали и два раза отпускали. Дело шло к третьему аресту, после которого (Александр это осознавал) его ничто не могло спасти.
Оберегая семью от судьбы «лишенцев», он ушел из жизни сам. То был поистине героический поступок веселого, жизнелюбивого человека. Через три месяца после смерти Александра у его жены родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Марией.
Сейчас заслуженная артистка России, солистка Московской государственной филармонии с 1963 года, арфистка Мария Александровна Сорокоумовская -- последняя представительница древнего купеческого рода по мужской линии. И ею, как когда-то и ее предками, сейчас восхищаются люди. Борис Шаляпин писал ее портреты, академик В.А. Райков посвятил ей в книге «Искусство и сознание» целую главу, поклонники пишут ей письма со стихами, а она, несмотря на мизерную зарплату, старательно продолжает семейные традиции: дает благотворительные концерты, шефствует над алтуфьевским детприемником, ЕДИНСТВЕННАЯ В МИРЕ играет на арфе «Воспоминание об Альгамбре» Франсиско Тарреги, используя гитарное тремоло.
И мечтает о том, чтобы греческое посольство переселили в другое здание, а в доме по Леонтьевскому переулку устроили бы Музей меха.
В середине 60-х годов прошлого столетия историки усомнились в подлинности сведений о том, что горностаи для царской мантии поставлялись именно миллионщиками Сорокоумовскими - уж больно красиво, с точки зрения тогдашних идеологов, смотрелась версия о принудительном сборе с северных народов особого ясака (мехового налога), приуроченного к коронации. Однако, когда ученые вместе с сотрудниками музея аккуратно отпороли несколько чуть пожелтевших от времени шкурок, на их оборотной стороне обнаружились темно-синие клейма, на которых стояла четкая надпись: Торговый домъ «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями».
В.Чумаков «Русский капитал: От Демидовых до Нобеля»
Источники в нете:
Огонек
Гео
Салон
В 1859 году генерал Закревский был отправлен в отставку, а в 1879 году, после смерти 80-летней Аграфены Закревской, дом был выкуплен Петром Павловичем Сорокоумовским и, как это было заведено у купцов, записан на его супругу Надежду Владимировну, урожденную Пигову.
Началось все с того, что в марте 1809 года потомственный зарайский купец Петр Ильич Сорокоумовский обвенчался с московской купеческой дочкой Анной Семеновной Дерягиной, оформился московским третьей гильдии купцом и открыл на Якиманке меховую торговлю.
К началу пятидесятых годов дело сильно разрослось. Теперь Петру Сорокоумовскому, произведенному в 1840 году вместе с семьей в потомственное почетное гражданство, принадлежали уже несколько магазинов в разных городах империи, ряды на Нижегородской и Ирбитской ярмарках и две мастерские, слившиеся впоследствии в первую в России меховую фабрику.
В 1851 году в дело на правах пайщиков вошли два старших сына Петра Сорокоумовского: 36-летний Павел и 20-летний Дмитрий. В 1853 году Петр Ильич умер и братья вступили в полное и равноправное управление фирмой. Впрочем, вместе они управляли недолго и уже в 1859 году по обоюдному согласию разделили отцовскую компанию. В том же году в дело вступил и вернувшийся из-за границы, получивший прекрасное европейское образование, свободно владевший четырьмя языками старший сын Павла Петровича, обратный его тезка семнадцатилетний Петр Павлович.
По прибытии в первопрестольную он сразу включился в работу и вскоре стал на фирме одним из главных действующих лиц. Теперь Сорокоумовские не только торговали в России и закупали меха для заграничных заказчиков, но и сами начали выходить на международную арену.
В 1869 году фирма получила статус «полного товарищества» и стала называться Торговым домом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями». Однако главным лицом на фирме к тому времени уже был Петр Павлович.
Сорокоумовские были везде: в Саратове, Варшаве, Лондоне, Новгороде, Париже, Ростове. В Москве им принадлежали три главных меховых магазина: в Верхних торговых рядах (ГУМ), на Ильинке и Кузнецком Мосту.
И хотя цены там кусались, москвичи предпочитали покупать товары именно в них, ибо на рынке легко было нарваться на подделку. Тогда этим баловались многие меховщики: выдавали кролика за горностая, козла за медведя, перекрашивали белых лисиц в чернобурых, а бобровый мех изготавливали вообще из плюша.
Сорокоумовские шли по другому пути. Их меха не отличались дешевизной, однако человек, покупавший шубу в их магазине, мог быть твердо уверен: этот котик или эта норка натуральные. Однако бывали ситуации, когда Петр Павлович сознательно шел на занижение цены даже с ущербом для капитала. Именно так, предложив на пятьдесят копеек за шкурку горностая меньше, чем предлагали конкуренты, ему удалось выиграть конкурс на поставку меха для пошива царских мантий к церемонии коронации императора Николая II.
В результате одна горностаевая шкурка обошлась царской семье в рубль двадцать пять копеек при средней закупочной цене на меховой Ирбитской ярмарке полтора рубля. На отделку трех мантий -- для самого царя, его августейшей жены Александры Федоровны и матери Марии Федоровны -- пошла 2691 шкурка. 14 мая 1896 года во время коронации каждую из трехметровых мантий несли по семь камергеров.
Сразу после церемонии мантии были отправлены в Оружейную палату, где находятся и поныне.
Личное знакомство Петра Павловича Сорокоумовского и Николая Александровича Романова состоялось раньше: в 1889 году известный московский купец был в числе пяти старшин московского купечества избран для поздравления цесаревича с совершеннолетием и получил от будущего императора его фотографический портрет с памятным автографом.
Кроме мантии, Торговый дом Петра Сорокоумовского выполнял для царской семьи еще одно не особо денежное, но особо важное поручение, а именно: на него была возложена поставка соболиного меха для реставрации знаменитой шапки Мономаха.
В 1899 году фирма «за многократные поставки меховых товаров к высочайшему двору начиная с 1866 года» была удостоена звания поставщика двора Его Императорского Величества.
На меховых ярмарках им выделялись самые почетные места. Слава меховой империи Сорокоумовских гремела по всему миру, как сейчас гремят имена Версаче и Кардена. Торговый дом по праву считался во всем мире законодателем меховой моды. Шуба от Сорокоумовского была показателем престижа, горжетка от Сорокоумовского - предметом гордости, шапка от Сорокоумовского говорила о том, что ее обладатель - солидный человек и с ним можно иметь дело.
По существовавшей в России традиции, родовое гнездо наследовал старший сын. После того как Петр Павлович Сорокоумовский принял дело отца, он придал интерьеру отцовского особняка больше изящества. В доме появились затейливые люстры, элегантные зеркала, каминные часы, картины... Что, впрочем, неудивительно. Ибо русское купечество в ту пору страстно увлекалось искусством.
Новый хозяин произвел перепланировку помещения, повесил везде висящие и поныне великолепные венецианские люстры и украсил стены полотнами известных художников. Среди последних явное предпочтение отдавалось Айвазовскому, хотя были и Тропинин, и Левитан, и другие мастера кисти.
Парадная столовая. С прежних времен осталась потолочная лепнина, порталы дверей и окон, а также роскошные люстры - только теперь вместо тысячи восковых свечей зажигаются электрические лампочки
В розовой гостиной много предметов искусства ХIХ века, некогда принадлежавших Сорокоумовским: полотна кисти Айвазовского, каминные бронзовые часы в виде арфы, великолепные люстры, выписанные из Венеции, мраморные ангелочки, украшающие камин...
Парадная столовая с великолепно сохранившейся лепниной потолка и капителями, обрамляющими зеркала. Благородство и строгость архитектурных форм сочетаются с дорогим, по-купечески пышным декором
Пётр Павлович, с 1887 коммерции советник, неоднократно избирался на общественной должности (гильдейский староста в Московской купеческой управе, старшина Московского купечества, попечитель Московского коммерческого училища, член Московского губернского податного присутствия, старшина Московского биржевого комитета, выборный купечества и биржевого общества в Городской думе, член московского отделения Совета торговли и мануфактур, председатель Комитета для оказания помощи семьям воинов, убитых и умерших от ран, полученных на войне, и др.).
Однако меховой бизнес прельщал вовсе не всех Сорокоумовских. Например, Павлу Павловичу все эти соболя, песцы и лисы были если и не безразличны, то уж не определяющи точно.
Купив дом № 12 по тому же Леонтьевскому переулку, он занялся тем, к чему чувствовал наибольшую тягу, -- меценатством. Один из соучредителей императорского Московского музыкального общества, он страстно любил оперу. Во время первого своего визита в Лондон Павел Павлович посетил Королевскую английскую оперу более сорока раз. Только «Лоэнгрина» Вагнера он слушал тринадцать раз. Вагнер вообще был его любимым композитором. Когда, будучи в Берлине, он случайно узнал, что тот находится в стесненных обстоятельствах, Павел Павлович не замедлил полностью профинансировать несколько концертов великого маэстро.
После перестройки здания Московской консерватории Павел Павлович подарил ей бронзовый бюст Вагнера на мраморном постаменте с табличкой, на которой было выгравировано имя дарителя. Впоследствии, при советской власти, так как партийной организации консерватории табличку выковырять из мрамора не удалось, а выбрасывать постамент было жалко, его развернули лицом к стене. Кстати, довольно значительную сумму денег на перестройку выделили те же Сорокоумовские.
Второй страстью Павла Павловича были путешествия. И если в музыке его идеалом был Вагнер, то в географических странствиях его ближайшим другом и наставником был Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Будучи в Москве, всегда останавливался только в его доме.
«Поместился я весьма комфортабельно у Павла Павловича Сорокоумовского, -- писал путешественник брату в 1882 году. -- Квартира удобная, тихая... Хозяин очень любезен и не навязывается».
Вместе с Маклаем Павел несколько раз посещал Австралию, Индию, Сингапур. Кроме того, Павел Павлович неоднократно полностью финансировал экспедиции великого географа.
«Мы, братья Петр Павлович и Иван Павлович Сорокоумовские, в память в бозе почившего отца нашего Павла Петровича Сорокоумовского желаем передать принадлежащий нам по праву наследования участок земли на Большой Якиманке со всеми постройками для устроения на нем дома бесплатных квартир для вдов и сирот...» Бумага такого содержания была составлена братьями в 1876 году, а уже в 1880-м на участке, располагавшемся между 1-м Сорокоумовским и 2-м Голутвинским переулками, архитектором А.С. Каминским был построен четырехэтажный «вдовий дом», в котором нашли приют около 250 человек.
После революции это здание было снесено. Сейчас на его месте, на Большой Якиманке, стоит высотный дом № 26. Благотворительность у российских купцов была не просто в традиции: это считалось чем-то вроде общественной обязанности. Как сейчас уровень солидности бизнесмена определяется по тому, какой галстук или какие часы он носит, так раньше о солидности купца (а фабриканты и заводчики тоже считались представителями купеческого сословия) судили по тому, сколько он тратит на благотворительность.
Сорокоумовские благотворили часто и много. Будучи председателем попечительского совета мещанских училищ, Петр Павлович пожертвовал на дело образования 40000 рублей. (Для сравнения: жутко дорогая «иностранная игрушка», автомобиль Форд-Т в самой роскошной комплектации, стоил тогда в России 500 рублей.)
Он же выступил инициатором сбора на благотворительные цели 200000 рублей с представителей московского купечества. Кроме того, Сорокоумовские были попечителями нескольких московских больниц. Одну из сокольнических больниц местные жители и врачи до сих пор зовут Сорокоумовской.
«Милостивый Государь Петръ Павловичъ, Имеемъ честь поздравить Васъ съ наступающимъ Праздникомъ Св. Христова Воскресенiя при ис- креннемъ Вамъ пожеланiи встретить и провести Его въ добромъ здоровье… Простите Вы насъ, что мы… беремъ на себя смелость обратиться къ Вамъ, Многоуважаемый Петръ Павловичъ, съ усердной и убедительной просьбой помочь намъ для Родного Города въ довершенiи начатой постройки храма въ г. Зарайске при очень бедномъ приходе во имя Входа Господня въ Иерусалимъ. Храмъ этотъ уже выстроенъ, покрытъ, рамы установлены, внутри отштукатуренъ, теперь только недостаетъ средствъ на Иконостасъ, полы и частiю на утварь и на уста- новку Креста на Храмъ, приблизительная потреб- ность на окончательную отделку около 5000. Нужда неотложная, старый Храмъ совершенно разрушенъ наводненiем и разбитъ ледоходомъ, служить нельзя. Протяните Бога ради Вашу руку помощи и по Ваше- му усердiю на это святое дело. Зато Господь не оста- витъ Васъ своею милостiю, чемъ оставите по себе всегдашнiй Благодарственный Памятникъ въ Род- номъ Городе и Храмъ этотъ всегда будетъ возносить о Васъ къ Всевышнему о Вашемъ здравiи».
Это письмо Петр Павлович Сорокоумовский получил 28 марта 1909 года. Уже на следующий день недостающая сумма была переведена на счет комитета по строительству храма.
Между тем уже подрастали и вступали в фирму дети Петра Павловича. Главным продолжателем отцовского дела по праву считался его старший сын Николай. Он вполне оправдывал надежды отца: старательно вникал в суть мехового бизнеса, аккуратно выполнял порученные задания, был честен, исполнителен и послушен. Осечка случилась только один раз, в 1905 году, когда Николай Петрович оказался по делам фирмы в Будапеште.
Что понесло его посмотреть на выступление танцовщицы Марии Бауер, одному Богу известно. А вот что известно доподлинно: увидев эту 23-летнюю звезду сцены, весь капитал которой составляла ее красота и обаяние (незадолго до этого Мария получила титул самой красивой барышни Венгрии), он забыл про все дела, заплатил импресарио Марии, уже подписавшей контракт на гастроли, огромную неустойку и увез ее в далекую Москву, где и представил родителям как свою невесту.
Скандал был страшный. В семье Сорокоумовских существовала традиция жениться и выходить замуж только за людей своего круга. Путем брачных уз семья была уже связана с такими фамилиями, как Алексеевы, Прохоровы, Морозовы, Мазурины, Найдёновы, Дерягины.
Поэтому и Николая Петровича в Москве ждала невеста из весьма известной купеческой семьи. Петр Павлович грозил сыну отречением, лишением наследства, отстранением от дел, но сын сумел настоять на своем. В октябре 1907 года 33-летний Николай Сорокоумовский обвенчался с 25-летней Марией Бауер (в замужестве - Сорокоумовской).
Спустя короткое время она родила супругу троих детей: двух девочек и одного мальчика. Дети были все в маму, удивительно хороши - как внешностью, так и характером. Дед в них просто души не чаял. Вскоре его обиды на старшего сына и невестку полностью забылись.
Однако он не всегда был таким добрым. Когда по Москве прошел слух, что один из его сыновей в компании других представителей московской «золотой молодежи» - сына городского головы Королева, сына купца Хлудова и им подобных - повадился посещать винный погребок на Карунинской площади, где они пили шампанское до тех пор, пока пробками от бутылок не наполнялся цилиндр Королева, он позвал сына к себе, вручил ему конверт и сказал: «Здесь лежит твой билет до Буэнос-Айреса и банковские документы. Ты поедешь туда сегодня же и будешь там жить на скромную ренту. Там у тебя не будет ни большого отцовского капитала, ни известного имени, там ты поймешь, каким трудом зарабатывается и то и другое. Если же ты откажешься, то лишишься даже той ренты, что я тебе сейчас даю».
Сын подчинился. Он уехал в далекую Латинскую Америку, где и прожил вплоть до 1922 года. Отцовское наказание спасло его от вихря революции, уничтожившего многих представителей его рода.
Петр Павлович, по воспоминаниям современников, вообще был человек нестандартного мышления. Так, если ему не нравился кто-нибудь из его окружения, он старался дать ему взаимообразно большую сумму денег. После этого опальный знакомый надолго пропадал из поля зрения мехового магната.
В конце марта 1909 года Торговый дом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями» отметил свой столетний юбилей. На праздник в фамильное гнездо Сорокоумовских (в Леонтьевском переулке) съехалось несколько сотен гостей со всех концов России, прибыли представители зарубежных миссий и фирм-партнеров. Одних поздравительных телеграмм и адресов пришло более двухсот. «В наш суровый век борьбы за существование, - писали в поздравительном адресе рабочие московской фабрики, - многим из нас приходилось прибегать к Вам с различными материальными просьбами, с просьбами, так сказать, сверх заслуг, сверх уже оплаченного Вами труда, и никто никогда не встретил у Вас отказа. При исполнении наших служебных обязанностей мы не видели в Вас сухости требовательного повелителя, наоборот, отношения Ваши были кротки, мягки и снисходительны и напоминали собой… скорее трогательные отношения отца к своим детям. Все вышесказанное, глубокоуважаемый Петр Павлович, дает нам право видеть и приветствовать в Вас человека. Человека в Высшем, Лучшем и Глубочайшем значении этого слова».
Даже не верится, что человек, к которому были обращены эти слова, спустя восемь лет будет объявлен эксплуататором и мироедом. Самому Петру Павловичу повезло: во время Октябрьской революции он отдыхал в Ницце. Увидев, какие дела творятся в России, он решил, что домой возвращаться пока не стоит. В Ницце он и прожил оставшиеся ему пять лет жизни. Весь революционный удар принял на себя Николай Петрович. После Октябрьского переворота у него отняли все фабрики, магазины и склады, а его самого с семьей выселили из дома, предоставив ему две комнаты в деревянном бараке в Измайлове.
Как ни странно, но наиболее стойко потери перенесла жена Николая Петровича, Мария. Она старалась как-то украсить жилище, сажала во дворе картошку и георгины, а во время НЭПа даже открыла чайную, в которой пекла эклеры.
В середине тридцатых Николая Петровича Сорокоумовского арестовали как врага народа и после недолгих разбирательств 11 декабря 1937 года расстреляли.
Та же участь постигла и старшего сына Николая Петровича, Александра, работавшего к тому времени художником на киностудии «Мосфильм». Его уже два раза арестовывали и два раза отпускали. Дело шло к третьему аресту, после которого (Александр это осознавал) его ничто не могло спасти.
Оберегая семью от судьбы «лишенцев», он ушел из жизни сам. То был поистине героический поступок веселого, жизнелюбивого человека. Через три месяца после смерти Александра у его жены родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Марией.
Сейчас заслуженная артистка России, солистка Московской государственной филармонии с 1963 года, арфистка Мария Александровна Сорокоумовская -- последняя представительница древнего купеческого рода по мужской линии. И ею, как когда-то и ее предками, сейчас восхищаются люди. Борис Шаляпин писал ее портреты, академик В.А. Райков посвятил ей в книге «Искусство и сознание» целую главу, поклонники пишут ей письма со стихами, а она, несмотря на мизерную зарплату, старательно продолжает семейные традиции: дает благотворительные концерты, шефствует над алтуфьевским детприемником, ЕДИНСТВЕННАЯ В МИРЕ играет на арфе «Воспоминание об Альгамбре» Франсиско Тарреги, используя гитарное тремоло.
И мечтает о том, чтобы греческое посольство переселили в другое здание, а в доме по Леонтьевскому переулку устроили бы Музей меха.
В середине 60-х годов прошлого столетия историки усомнились в подлинности сведений о том, что горностаи для царской мантии поставлялись именно миллионщиками Сорокоумовскими - уж больно красиво, с точки зрения тогдашних идеологов, смотрелась версия о принудительном сборе с северных народов особого ясака (мехового налога), приуроченного к коронации. Однако, когда ученые вместе с сотрудниками музея аккуратно отпороли несколько чуть пожелтевших от времени шкурок, на их оборотной стороне обнаружились темно-синие клейма, на которых стояла четкая надпись: Торговый домъ «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями».
В.Чумаков «Русский капитал: От Демидовых до Нобеля»
Источники в нете:
Огонек
Гео
Салон