шейх Айман аз-Завахири "Дагестан: освобождение после отчаяния"
Мы увидели, насколько люди на Кавказе желают вернуться в Ислам, и как они ценили Ислам в своих сердцах. Мы также увидели, как они ценили щедрость, прощение, отвагу, достоинство и свою увлечённость в спорте, особенно в атлетике и борьбе.
Этап пребывания в тюрьме был также и этапом обучения методам призыва, особенно методам призыва обычных людей, с которыми муджахиды слабо знакомы, но которые являются основным элементов в мобилизации масс на сражение в любой среде.
Я заметил несколько интересных моментов в сфере даавата. Например, я помню, что я был имамом комнаты, и ко мне подошёл человек, который считался смотрящим по комнате. Его обвиняли в убийстве, на воле он был бизнесменом и много путешествовал. Он также совершил хадж и был очень умным. Он очень уважительно к нам относился.
Этот мужчина подошёл ко мне и спросил: «Почему ты не делаешь тасбих после молитвы?» Я ответил ему: «Я делаю, но тихо». Он сказал: «Но имам мечети в нашей деревне делает его громко, и мы повторяем за ним. Поэтому и ты делай громко, чтобы мы повторяли за тобой».
Я понял, что не было смысла объяснять ему о том, что это нововведение. Я с трудом понимал его, и он бы не понял что такое нововведение вообще, и что ещё хуже, мог обвинить меня в ваххабизме. А если тебя назовут ваххабитом, то можешь попрощаться с собой и со своими отношениями с другими. И после того, как меня назвали бы ваххабитом, от меня ничего не принималось бы, я больше не смог бы быть имамом комнаты, и более не было бы молитв в джамаате, это благословенное объединение людей исчезнет, и мы упустим свои возможности. Поэтому я сказал, что сегодня их надо призвать к обязательной молитве, а завтра они узнают о сунне, и не будет никакого вреда.
Я ответил ему: «Хорошо, я буду делать тасбих вслух». Затем он продолжил задавать вопросы и сказал: «Почему ты не читаешь аят «аль-Курси» вслух?» Я ответил: «Я читаю, но тихо». Он сказал: «Нет, читай его громко, ведь имам в нашей мечети поступал так, потому что мы не могли читать». Я ответил: «Хорошо. Я буду читать громко». И он сказал: «Почему ты не читаешь дуа после молитвы?». Я ответил: «Я читаю дуа тихо». Он сказал: «Нет, дуа надо читать громко, ведь имам в нашей мечети читает его громко, а мы говорим “аминь”». «Хорошо, буду читать дуа громко», - сказал я. И я соглашался со всем, о чём он говорил. Я надеялся смягчить их сердца и собирал их для совершения коллективной молитвы, и я возносил дуа за победу Ислама и муджахидов, а они говорили «аминь», не понимая моих слов. Я видел, как они говорили «аминь» на мои дуа, и желал, чтобы это было причиной принятия дуа.
Я помню, одного из заключённых, который был уже в возрасте. Его обвиняли в совершении автомобильной аварии, которая повлекла за собой смерть многих людей. Он не знал о религии, кроме того, о чём ему рассказывали.
Этот человек подошёл ко мне и сказал: «Сегодня годовщина смерти моей матери. До ареста я совершал жертвоприношение в этот день, я готовил ей и приглашал Шейхов почитать «Ясин», и справлял маулид, и посылал награды за это душе моей матери. Теперь я в тюрьме, я хочу, чтобы ты был добр ко мне, и чтобы после вечерней молитвы мы собрались, а ты бы почитал суру «Ясин» и сделал дуа для моей матери».
Я не знал, что ответить ему. Если я скажу, что это бидаат и не буду делать, то он не поймет, и не примет того, что я скажу, и подумает, что я проявляю чрезмерность и невежество и не уважаю его чувств, потому что не желаю милости для его матери. И хорошо, если меня не назовут ваххабитом.
Поэтому я сказал ему: «Хорошо, после магриба, ин-шаа-Ллах». После магриба он сказал мне: «Позвать людей?» Я сказал: «Потерпи».
После завершения азкаров и совершения молитвы сунны, я сказал ему: «Позови кого желаешь». Он собрал четверых из комнаты, и я сел с ними. Я прочел суру «Ясин» и маленькие суры, и мы вознесли дуа за его мать, за себя и всех мусульман. Когда я завершил, то он был очень счастлив, сильно благодарил меня и сказал, что я оказал ему большую услугу. Я сказал ему: «Но я хочу объяснить тебе кое-что важное. У твоей матери есть большее право на тебя. Ты выделяешь всего лишь один день в году, чтобы вознести дуа за неё, и, таким образом, нарушаешь её право. Ты должен возносить дуа за неё каждый день». Он послушно согласился и я добавил, что выделять особый день для дуа неправильно, и что надо каждый день просить о её прощении, и он охотно согласился со мной.
Спустя несколько месяцев азана и молитв в джамаате мы стали слышать азан из других камер. Это вселило в нас надежду, что мы оживили сунну азана и джамаата в нашей камере.
Однажды мы услышали, как из одной из камер, находящихся через одну-две камеры от нашей, доносился звук громкого зикра, который был Суфийским Хадра. Когда мы спросили о причине этого, нам ответили, что в этой камере сидит суфий, который совершает периодически хадра. Мы возблагодарили Аллаха за то, что он не был с нами в одной камере, иначе мы столкнулись бы с проблемами.
В тюрьме был один заключенный, который был очень одарённым человеком. Его обвиняли в похищении людей. Он не был обычным заключённым: обладая лидерскими задатками, он был образованным и закончил стоматологический факультет. Его называли «доктор». Похоже, что он был главой бандитской группировки - даже в камере у него была своя группа. У него была парализована нога, и он пользовался тростью. Он хитро сказал мне: «Я немощен и слаб». Я ответил: «Сила человека в его сердце и разуме, а не в теле». Он посмотрел на меня и хитро улыбнулся. Я спросил его: «Ты знаешь об Умаре Мухтаре?». Он ответил: «Да, я видел фильм о нём. По телевизору показывали переведённые на русский арабские фильмы». Я сказал ему: «Он сражался с итальянцами до 90 лет. Затем его поймали и повесили».
Много раз мы призывали его на молитву, он же извинялся и говорил, что в следующий раз. Он был дружелюбен и весел с нами. Однажды нам принесли в камеру несколько Коранов с переводом на русский. Он поспешил взять Коран, но один из заключённых проворчал на него: «Зачем тебе Коран? Ты все равно не молишься». Его гордость была задета, и он ушёл, расстроившись.
Однажды я спросил его: «Почему ты не читаешь перевод Корана?» Он ответил: «Я не хочу». «Почему?», - спросил я. «Потому что такой-то сказал, что мне не нужен Коран, раз я не совершаю молитву». Я ответил ему: «Коран принадлежит Аллаху, а не кому-либо из людей». Он обрадовался и сказал: «Правда? Он не принадлежит кому-либо из людей?». Я ответил: «Конечно же». Он спросил: «А могу ли я взять Коран?». Я ответил: «Конечно же».
Спустя время он позвал меня и попросил научить его арабским буквам. Я ответил на его просьбу и сидел с ним час или два, пока он не устал. Он писал буквы на арабском и произносил на русском. Когда я обучил его всем буквам, он всю ночь провёл без сна - он всю ночь заучивал арабские буквы.
Когда он запомнил их, то сказал мне: «Посмотри, как я беру омовение». Я встал рядом, и он правильно взял омовение, а затем сказал мне: «Я хочу, чтобы ты научил меня суре “Ясин”». И я сидел с ним много времени. Он читал букву за буквой с большими трудностями, пока не уставал. И мы продолжали на следующий день. Так продолжалось, пока он полностью не прочел суру Ясин и уже мог читать её один. Но он всё ещё не совершал с нами молитвы. Я говорил себе, что возможно наставлю его посредством любви к Корану.
Однажды, когда он спал, в камеру зашёл офицер и позвал его: «Просыпайся, пришёл приказ о твоём освобождении». Он ответил: «Уходи, заканчивай со своими шутками». Офицер спросил: «Ты мужик?». Он ответил: «Конечно же». Офицер спросил: «Отблагодаришь ли ты меня, если это правда?». Он ответил: «Конечно же». Он сказал: «Иди и сам посмотри». Он показал ему приказ об освобождении. Этот человек подошёл к двери камеры, опираясь на свою трость, и не поверил, увидев подтверждение прошения об освобождении по причине слабого здоровья. Прошло много времени с тех пор, как он написал его, но ответа не было. Я подошёл к нему и поздравил его, затем, когда он собрал свои вещи и подошёл попрощаться, то сказал мне: «Я хочу, чтобы ты дал мне что-то». «Что?», - спросил я. «Я хочу, чтобы ты дал мне Коран». Я сказал, что он может взять его. И его счастье было не больше моего.
Условия жизни в тюрьме были ужасными в первый период. У нас была только одна одежда, и в этой одежде мы ходили несколько месяцев. У нас не было мыла, кроме тех огрызков, что раздавали в тюрьме всем заключенным. Был морозящий холод. Мы питались только тюремной пищей. Наши товарищи по камере делились с нами из того, что приносили им семьи. Один из них иногда отдавал всё, что ему приносили из дома.
После тяжёлого периода наступило время, когда братья стали помогать нам. У нас появились одеяла, зимняя одежда, еда и лекарства, это всё было облегчением от Аллаха.
Необходимо отметить, что дагестанское общество является взаимосвязанным, и люди связаны со своими семьями, родами и нациями. Поэтому семьи заключённых стараются оказать помощь и поддержку.
Противоположным было положение русских в тюрьме. Мы находились в разное время с четырьмя русскими. Их положение было ужасным. Они жили на подачках своих товарищей, одному из них было более 70 лет. У него было слабое зрение, и его силы были на исходе. Его обвиняли в убийстве дочери. Мы оказывали ему поддержку вместе с другими той едой, что была у нас. Он ругал российское правительство. Он сражался за Россию во время второй мировой войны, и у него были награды. А теперь в старом возрасте он был предан забвению.
Население Дагестана было чуть более 2.5 миллионов человек, но состояло из более, чем 30 национальностей. Каждая национальность обладала своими особенностями, было очень много диалектов даже внутри одной национальности.
Самая большая по численности национальность - аварцы, нация имама Шамиля, они гордились этим и иногда приписывали себя к нему. Можно было услышать, как человек говорил, что он Шамилський. Аварцы составляют около 30 % населения Дагестана. За ними следуют даргинцы.
Имам Шамиль является национальным героем для всех дагестанцев и всех мусульман Кавказа. Но значение героизма имама Шамиля является смешением джихадисткого значения и национального. Промосковское правительство проявляет уважение к нему как к национальному герою, который боролся против царя. Это умаление ценности имама Шамиля, которые переселился со своей земли, возглавил чеченцев под знаменем Джихада и установил Исламский Эмират, официальным языком которого был арабский. Он сражался за весь Исламский Кавказ, который по значению шире, чем определённая нация, к которой пытается свести правительство Дагестана. Он являет собой дух освобождения дагестанцев после падения СССР. Они даже изменили название самой большой улицы в Махачкале с «Карла Маркса» на «Имама Шамиля».
Однажды я был вызван в ФСБ. Когда меня завели в здание, то отвели в маленькую комнату для ожидания, которая была похожа на комнату для охраны. В ней были маленькие кровати. Когда они заперли за мной дверь, я заметил за ней картину Имама Шамиля верхом на лошади с ружьём.
Я подумал, что Имам Шамиль до сих пор сражается с русскими, даже внутри ФСБ.
В ходе следствия в ФСБ я заметил более чем в одном кабинете картины с Лениным. Я подумал, что, возможно, это были офицеры-коммунисты. Но разница была очевидна. Картина Ленина не приносила вреда тому, у кого она была. Картина Ленина была символом проигравшей эпохи, а картина Шамиля, которую прятали за дверью, была символом возрождающегося сопротивления, ин-шаа-Ллах.
В тюрьме стали свидетелями проявления национализма. Каждый, кто приходил в камеру сразу присоединялся к представителям своей национальности.
Российское правительство использует политику разделения на этнические группы и вопрос ваххабизма. Дагестанское радио постоянно говорит о чудовищности ваххабизма и приписывает ваххабитам всё плохое. Эта ложь подготавливается правительственными учёными, которые используют невежество простых людей Ислама.
Они заявляют, что муджахиды в Чечне и их сторонники - ваххабиты, которые являются наемниками в распространении терроризма, и так далее.
Распространению подобной пропаганды способствует поведение некоторых саляфитов. Они занимаются вопросами бидатов и сражения с суфизмом, оставляя противостояние российской оккупации их страны, они оставляют призыв к применению Шариата и не принимают участия в даавате среди молодёжи в школах и университетах, ограничивая свой призыв только людьми своего окружения. Их жёсткая борьба против суфиев достигла степени войны. Я также видел, как один из них ругал мазхаб имама Шафии, ссылаясь на то, что происходит во время маулидов, и говоря, что это шафииты. Я возразил и сказал, что это ложь на шафиитов, и что мазхаб аш-Шафии самый большой мазхаб в Исламе. Но он не принял от меня и сказал: «Ты ничего не знаешь!».
С падением СССР социальная разруха затронула все страны, и Дагестан бы одной из них. Распространились продажа алкоголя, организованная преступность и проституция. Люди находились между нестабильной обстановкой и падением зарплат. Взяточничество стало нормой вещей.
Взяточничество затронуло милицию, разведку и юстицию. Каждое дело имело свою цену. Тот, кто платил, освобождался, а кто не платил, его дело затягивалось на долгие годы, и для оказания давления предъявляемые обвинения усиливались.
Среди тех случаев, что я не забуду в отношении национализма, был следующий. Когда мы зашли в камеру, были удивлены, увидев иракского курда. Им был молодой парень двадцати лет. Он был очень счастлив нашему появлению. Несмотря на то, что он говорил на русском лучше, чем мы, говорил с нами на чистом арабском. Ему не предоставлялась какая-либо помощь, кроме той, что давали сокамерники. У него была только своя собственная одежда.
Среди курящих в камере, к которым относился и наш друг-курд, был распространён обычай делить сигарету с другими. Делились со всеми, с богатыми и бедными. Это было связано с тем, что курящий мог оказаться в какой-то момент без сигарет, и ему давали покурить. Когда же он получал с воли сигареты, то делился с другими. И наш друг-курд пользовался этим обычаем.
Между мной и этим курдом завязалась дружба и братство. Он стал одним из нас, и я считал его своим младшим братом. Он регулярно совершал молитву с нами. Я говорил ему о том, чтобы он бросил курить. Он обещал, что сделает это позже. Он открылся мне и рассказал о том, через что прошёл. Он и его семья были вынуждены уехать в Турцию, чтобы убежать от Саддама. Ему приходилось спать на снегу, положив маленького брата на ноги, ожидая, когда будет открыта дорога.
Причиной его ареста в Дагестане была попытка с его стороны пройти в Россию нелегально вместе с другим курдом. Его привели в камеру спустя некоторое время. У него был брат в Украине, через которого они собирались перейти в Польшу или Словакию, а затем - в Германию, где собирались получить политическое убежище.
Я думал над тем, что мы оба перешли границу, оказались в тюрьме и испытываем тягости ради нашей религии, а он ради дуньи. Да примет Аллах от нас.
Однажды один заключённый шутник пошутил над ним и назвал его «Саддам». Наш курдский друг стал очень зол и сказал мне: «Я убью этого лжеца, я нападу на него».
Я попытался успокоить его и сказал: «Он сквернослов и не знает разницы между Саддамом и курдами, для него все вы - иракцы. И если ты будешь убивать каждого сквернослова, то у тебя не будет жизни, и ты потратишь свою жизнь на глупцов». Я продолжал успокаивать его, пока он не угомонился. К нам подошёл его друг, и иракец похвалил меня перед ним, сказав, что я удержал его от совершения преступления.
Шли дни, и мы пребывали в братской атмосфере. Однажды он по глупости поссорился с одним арабским братом. Араб был не прав, и я старался уладить вопрос между ними, но араб был упорным, курд сильно разозлился и оставил молитву в джамаате, сказав мне: «Я не буду молиться вместе с этим человеком». Я попытался образумить его, но он сказал: «Это ваши арабские манеры, разве в Коране не сказано: «Бедуины оказываются самыми упорными в неверии и лицемерии. Они больше других не признают ограничений, которые Аллах ниспослал Своему Посланнику. Воистину, Аллах - Знающий, Мудрый» (9:97).
Я сказал, что в этом аяте под арабами подразумеваются бедуины, и что в Коране также сказано: «Среди бедуинов есть и такие, которые веруют в Аллаха и Последний день и считают, что их пожертвования приблизят их к Аллаху и помогут заслужить молитвы Посланника. Воистину, они (пожертвования) действительно являются средством приближения. Аллах введёт их в Свою милость, ведь Аллах - Прощающий, Милосердный» (9:99).
Но гнев заставил его замкнуться в себе. Моё братство с ним продолжалось, но этот случай повлиял на него, и так продолжалось до тех пор, пока он не был выпущен со своим другом.
Я был расстроен, что одно безответственное действие могло привести к потерям плодов призыва и к закрытию дверей блага. Особенно, когда дело касается вражды между исламскими нациями, которые руководятся развратными правителями и врагами Ислама.
Глубокая рана у братьев-курдов вызвана действиями баасистов в Ираке, секуляристская политика курдских партий только подпитывала эту рану и рисовала картину, что все арабы являются злом, и единственное решение в разделении и отдалении от их обычаев, обращение к Америке и построение отношений с «Израилем». Поэтому, когда начинается спор между курдом и арабом, то эта рана открывается снова.
Как бы я хотел, чтобы мои братья-призывающие из числа курдов и арабов объяснили простым курдам значение братства в Исламе, что араб может превосходить курда только по причине богобоязненности.
Что Америка и «Израиль» являются врагами Ислама и мусульман, и они охотятся за каждым из нас. С другой стороны, участники Джихада и призыва должны в своих действиях и манерах быть моделью Исламского братства, которое смыло бы грязь этого наследия.
В тюрьме я видел, какой великий статус даётся Хаттабу в среде мусульман Кавказа, и как агенты разведки боятся его. Даже охрана тюрьмы говорила о нём со страхом и трепетом. Я завидовал этому статусу великого муджахида, который он получил по милости Аллаха, и спрашивал себя, какой грех я совершил, что попал в эту тюрьму и был лишен чести Джихада? Пусть Аллах наградит Своей милостью его и сделает нас его последователями в благом.
Не все дни в тюрьме были лёгкими; в тюрьме были тяжесть, беспокойство, проблемы и протесты против администрации. Хвала Аллаху в любом случае. Среди тягостей в этой тюрьме было то, что заключённым не разрешалось выходить из камеры более чем на час. Чтобы не было распространения туберкулеза, для каждой камеры был сделан отельный дворик с высокими стенами. Тюремная охрана обыскивала комнаты ежедневно, также проводились и спонтанные обыски. Заключённым запрещалось общаться с другими камерами, но все равно в тюрьме поддерживался контакт между ними. Заключённым запрещено вставать с кроватей после 10 вечера. Также запрещено спать, укрывшись одеялом с головой после 6 или 7 утра. Если заключённый выходит из камеры, то он должен опустить голову вниз и сложить руки за спиной, приблизившись к изголовью своей кровати. Заключённому запрещено держать руки в кармане. Но мы игнорировали эти правила, потому часто охранники кричали на нас и иногда ругались. Мы притворялись, что не понимаем их и продолжали нарушать эти установки. Нашей целью было нарушить эти правила.
Несмотря на всё это, на тюремную деградацию и страх быть разоблачённым, Аллах ниспослал на нас спокойствие и сохранил нас. Я нашёл для себя две книги на арабском. Одна из них была «Танбих аль-Гафилин» имама Абу-ль-Лейса ал-Самарганди, а другая была книгой по грамматике, в которой приводились вопросы и ответы от Шейха Багауддина ад-Дагестани. Я прочитал эти книги по несколько раз и извлёк из них пользу.
Книга «Танбих аль-Гафилин» была у одного хорошего человека из числа заключённых. Его дед по материнской линии был учёным. Коммунисты арестовали его, и он исчез как многие десятки тысяч учёных, пропавших в эпоху коммунистов. Его мать заставила обучаться исламским знаниям ради возрождения памяти о своём деде. Он провёл некоторое время в поисках знаний, затем занялся торговлей. Поэтому плохо понимал и говорил на арабском. Его арестовали, потому что в результате спора в одном из сёл он убил одного из жителей села. Он очень сожалел об этом, да простит Аллах его, нас и всех мусульман. Он любил нас и был щедрым.
Мне помогали в тюрьме сны, которые поддерживали меня. Я упомяну лишь два из них.
Первый сон мы интерпретировали как скорое освобождение. Один из нас увидел, что у него и ещё у одного человека, которого он не мог узнать, сломались очки. Спустя дни он положил очки в кровать, а другой заключённый сел на них и сломал. Я сказал, что это был первый знак. Спустя несколько дней, открылись двери, и зашёл тюремщик. Наш друг посмотрел на него и удивился, сказав мне, что это тот самый человек из сна. Я сказал ему: «Это второй знак, скоро будет облегчение».
Второй сон видел я. Я увидел человека, который сказал: «Шейх Усама бин Ладен приказал нам, что если мы попадём в трудность, то нужно просить у Аллаха посредством Его Величайших Имён (ал-Асма аль-Хусна). Я понял, что сон указывает на аят суры «аль-Араф»: «У Аллаха - самые прекрасные имена. Посему взывайте к Нему посредством их и оставьте тех, которые отрицают Его имена. Они непременно получат воздаяние за то, что совершали» (3:180).
И я записал Имена Аллаха на бумаге и возносил дуа посредством них, пока Аллах не даровал нам освобождение, и хвала Ему в начале и конце.
Это некоторые из моих воспоминаний, которые остались у меня об этой тюрьме. Там я жил с любовью, дружбой, братством в Исламе; однажды один из заключённых сказал мне: «Все, кто в этой комнате, любят тебя».
Я много размышлял о судьбе, которая привела меня в эту тюрьму, и о том, как Аллах вывел нас из неё. Я думал, возможно, это было курсом обучения в деле обращённости к Аллаху и в том, чтобы очистить своё сердце от обращения к кому-либо иному кроме Аллаха. И, возможно, мы были научены тому, чтобы обходиться малым, обучены призыву к основам Ислама, не вдаваясь в разногласия в фикхе, идеологии и политике. Мы были обязаны делать это, также как были обязаны вести Джихад на пути Аллаха. Возможно, Аллах желал, чтобы мы получили пользу, или чтобы другие получили пользу от нас, или, возможно, была какая-то другая мудрость, которую мы не поняли. И удивительно, что мы получили этот урок, находясь в руках нашего самого большого врага.
Я думал много о том, что это было во второй раз, когда я арестовывался, и когда мне угрожали либо высшая мера либо длительное заключение. И когда я выбирался из этого, против воли моих врагов, удивлялся предопределению Аллаха в отношении себя, и вспоминал слова Аллаха пророку Мусе: «Мы вернули тебя к твоей матери, чтобы порадовался её взор, и чтобы она не горевала. Ты убил человека, и Мы спасли тебя от скорби и подвергли тебя тяжелому испытанию. О Муса (Моисей)!» (20:40).
И аяты: «Если ты спросишь их: “Кто создал небеса и землю?” - они непременно скажут: “Аллах”. Скажи: “Видели ли вы тех, к кому вы взываете вместо Аллаха? Если Аллах захочет навредить мне, разве они смогут отвратить Его вред? Или же, если Он захочет оказать мне милость, разве они смогут удержать Его милость?” Скажи: “Довольно мне Аллаха. На Него одного уповают уповающие”» (39:38).
После того, как я выбрался из тюрьмы в Дагестане, у нас было два выбора: первый - продолжить наше путешествие в Чечню, и второй - вернуться к нашим братьям в Афганистан. Мы посовещались, и один из нас решил продолжить путь в Чечню, и ему это легко удалось. Он присоединился к муджахидам и был с ними, пока Аллах не даровал ему Шахаду, да поведёт нас Аллах за ним в благом. Остальная группа решила вернуться к братьям, учитывая то, что мы получили новости об Афганистане и Талибане. Поэтому мы отправились в разведывательное путешествие в Афганистан.
Шейх, Др. Айман аз-Завахири
Это перевод первой части пятой главы из книги «Рыцари под знаменем Пророка»
Этап пребывания в тюрьме был также и этапом обучения методам призыва, особенно методам призыва обычных людей, с которыми муджахиды слабо знакомы, но которые являются основным элементов в мобилизации масс на сражение в любой среде.
Я заметил несколько интересных моментов в сфере даавата. Например, я помню, что я был имамом комнаты, и ко мне подошёл человек, который считался смотрящим по комнате. Его обвиняли в убийстве, на воле он был бизнесменом и много путешествовал. Он также совершил хадж и был очень умным. Он очень уважительно к нам относился.
Этот мужчина подошёл ко мне и спросил: «Почему ты не делаешь тасбих после молитвы?» Я ответил ему: «Я делаю, но тихо». Он сказал: «Но имам мечети в нашей деревне делает его громко, и мы повторяем за ним. Поэтому и ты делай громко, чтобы мы повторяли за тобой».
Я понял, что не было смысла объяснять ему о том, что это нововведение. Я с трудом понимал его, и он бы не понял что такое нововведение вообще, и что ещё хуже, мог обвинить меня в ваххабизме. А если тебя назовут ваххабитом, то можешь попрощаться с собой и со своими отношениями с другими. И после того, как меня назвали бы ваххабитом, от меня ничего не принималось бы, я больше не смог бы быть имамом комнаты, и более не было бы молитв в джамаате, это благословенное объединение людей исчезнет, и мы упустим свои возможности. Поэтому я сказал, что сегодня их надо призвать к обязательной молитве, а завтра они узнают о сунне, и не будет никакого вреда.
Я ответил ему: «Хорошо, я буду делать тасбих вслух». Затем он продолжил задавать вопросы и сказал: «Почему ты не читаешь аят «аль-Курси» вслух?» Я ответил: «Я читаю, но тихо». Он сказал: «Нет, читай его громко, ведь имам в нашей мечети поступал так, потому что мы не могли читать». Я ответил: «Хорошо. Я буду читать громко». И он сказал: «Почему ты не читаешь дуа после молитвы?». Я ответил: «Я читаю дуа тихо». Он сказал: «Нет, дуа надо читать громко, ведь имам в нашей мечети читает его громко, а мы говорим “аминь”». «Хорошо, буду читать дуа громко», - сказал я. И я соглашался со всем, о чём он говорил. Я надеялся смягчить их сердца и собирал их для совершения коллективной молитвы, и я возносил дуа за победу Ислама и муджахидов, а они говорили «аминь», не понимая моих слов. Я видел, как они говорили «аминь» на мои дуа, и желал, чтобы это было причиной принятия дуа.
Я помню, одного из заключённых, который был уже в возрасте. Его обвиняли в совершении автомобильной аварии, которая повлекла за собой смерть многих людей. Он не знал о религии, кроме того, о чём ему рассказывали.
Этот человек подошёл ко мне и сказал: «Сегодня годовщина смерти моей матери. До ареста я совершал жертвоприношение в этот день, я готовил ей и приглашал Шейхов почитать «Ясин», и справлял маулид, и посылал награды за это душе моей матери. Теперь я в тюрьме, я хочу, чтобы ты был добр ко мне, и чтобы после вечерней молитвы мы собрались, а ты бы почитал суру «Ясин» и сделал дуа для моей матери».
Я не знал, что ответить ему. Если я скажу, что это бидаат и не буду делать, то он не поймет, и не примет того, что я скажу, и подумает, что я проявляю чрезмерность и невежество и не уважаю его чувств, потому что не желаю милости для его матери. И хорошо, если меня не назовут ваххабитом.
Поэтому я сказал ему: «Хорошо, после магриба, ин-шаа-Ллах». После магриба он сказал мне: «Позвать людей?» Я сказал: «Потерпи».
После завершения азкаров и совершения молитвы сунны, я сказал ему: «Позови кого желаешь». Он собрал четверых из комнаты, и я сел с ними. Я прочел суру «Ясин» и маленькие суры, и мы вознесли дуа за его мать, за себя и всех мусульман. Когда я завершил, то он был очень счастлив, сильно благодарил меня и сказал, что я оказал ему большую услугу. Я сказал ему: «Но я хочу объяснить тебе кое-что важное. У твоей матери есть большее право на тебя. Ты выделяешь всего лишь один день в году, чтобы вознести дуа за неё, и, таким образом, нарушаешь её право. Ты должен возносить дуа за неё каждый день». Он послушно согласился и я добавил, что выделять особый день для дуа неправильно, и что надо каждый день просить о её прощении, и он охотно согласился со мной.
Спустя несколько месяцев азана и молитв в джамаате мы стали слышать азан из других камер. Это вселило в нас надежду, что мы оживили сунну азана и джамаата в нашей камере.
Однажды мы услышали, как из одной из камер, находящихся через одну-две камеры от нашей, доносился звук громкого зикра, который был Суфийским Хадра. Когда мы спросили о причине этого, нам ответили, что в этой камере сидит суфий, который совершает периодически хадра. Мы возблагодарили Аллаха за то, что он не был с нами в одной камере, иначе мы столкнулись бы с проблемами.
В тюрьме был один заключенный, который был очень одарённым человеком. Его обвиняли в похищении людей. Он не был обычным заключённым: обладая лидерскими задатками, он был образованным и закончил стоматологический факультет. Его называли «доктор». Похоже, что он был главой бандитской группировки - даже в камере у него была своя группа. У него была парализована нога, и он пользовался тростью. Он хитро сказал мне: «Я немощен и слаб». Я ответил: «Сила человека в его сердце и разуме, а не в теле». Он посмотрел на меня и хитро улыбнулся. Я спросил его: «Ты знаешь об Умаре Мухтаре?». Он ответил: «Да, я видел фильм о нём. По телевизору показывали переведённые на русский арабские фильмы». Я сказал ему: «Он сражался с итальянцами до 90 лет. Затем его поймали и повесили».
Много раз мы призывали его на молитву, он же извинялся и говорил, что в следующий раз. Он был дружелюбен и весел с нами. Однажды нам принесли в камеру несколько Коранов с переводом на русский. Он поспешил взять Коран, но один из заключённых проворчал на него: «Зачем тебе Коран? Ты все равно не молишься». Его гордость была задета, и он ушёл, расстроившись.
Однажды я спросил его: «Почему ты не читаешь перевод Корана?» Он ответил: «Я не хочу». «Почему?», - спросил я. «Потому что такой-то сказал, что мне не нужен Коран, раз я не совершаю молитву». Я ответил ему: «Коран принадлежит Аллаху, а не кому-либо из людей». Он обрадовался и сказал: «Правда? Он не принадлежит кому-либо из людей?». Я ответил: «Конечно же». Он спросил: «А могу ли я взять Коран?». Я ответил: «Конечно же».
Спустя время он позвал меня и попросил научить его арабским буквам. Я ответил на его просьбу и сидел с ним час или два, пока он не устал. Он писал буквы на арабском и произносил на русском. Когда я обучил его всем буквам, он всю ночь провёл без сна - он всю ночь заучивал арабские буквы.
Когда он запомнил их, то сказал мне: «Посмотри, как я беру омовение». Я встал рядом, и он правильно взял омовение, а затем сказал мне: «Я хочу, чтобы ты научил меня суре “Ясин”». И я сидел с ним много времени. Он читал букву за буквой с большими трудностями, пока не уставал. И мы продолжали на следующий день. Так продолжалось, пока он полностью не прочел суру Ясин и уже мог читать её один. Но он всё ещё не совершал с нами молитвы. Я говорил себе, что возможно наставлю его посредством любви к Корану.
Однажды, когда он спал, в камеру зашёл офицер и позвал его: «Просыпайся, пришёл приказ о твоём освобождении». Он ответил: «Уходи, заканчивай со своими шутками». Офицер спросил: «Ты мужик?». Он ответил: «Конечно же». Офицер спросил: «Отблагодаришь ли ты меня, если это правда?». Он ответил: «Конечно же». Он сказал: «Иди и сам посмотри». Он показал ему приказ об освобождении. Этот человек подошёл к двери камеры, опираясь на свою трость, и не поверил, увидев подтверждение прошения об освобождении по причине слабого здоровья. Прошло много времени с тех пор, как он написал его, но ответа не было. Я подошёл к нему и поздравил его, затем, когда он собрал свои вещи и подошёл попрощаться, то сказал мне: «Я хочу, чтобы ты дал мне что-то». «Что?», - спросил я. «Я хочу, чтобы ты дал мне Коран». Я сказал, что он может взять его. И его счастье было не больше моего.
Условия жизни в тюрьме были ужасными в первый период. У нас была только одна одежда, и в этой одежде мы ходили несколько месяцев. У нас не было мыла, кроме тех огрызков, что раздавали в тюрьме всем заключенным. Был морозящий холод. Мы питались только тюремной пищей. Наши товарищи по камере делились с нами из того, что приносили им семьи. Один из них иногда отдавал всё, что ему приносили из дома.
После тяжёлого периода наступило время, когда братья стали помогать нам. У нас появились одеяла, зимняя одежда, еда и лекарства, это всё было облегчением от Аллаха.
Необходимо отметить, что дагестанское общество является взаимосвязанным, и люди связаны со своими семьями, родами и нациями. Поэтому семьи заключённых стараются оказать помощь и поддержку.
Противоположным было положение русских в тюрьме. Мы находились в разное время с четырьмя русскими. Их положение было ужасным. Они жили на подачках своих товарищей, одному из них было более 70 лет. У него было слабое зрение, и его силы были на исходе. Его обвиняли в убийстве дочери. Мы оказывали ему поддержку вместе с другими той едой, что была у нас. Он ругал российское правительство. Он сражался за Россию во время второй мировой войны, и у него были награды. А теперь в старом возрасте он был предан забвению.
Население Дагестана было чуть более 2.5 миллионов человек, но состояло из более, чем 30 национальностей. Каждая национальность обладала своими особенностями, было очень много диалектов даже внутри одной национальности.
Самая большая по численности национальность - аварцы, нация имама Шамиля, они гордились этим и иногда приписывали себя к нему. Можно было услышать, как человек говорил, что он Шамилський. Аварцы составляют около 30 % населения Дагестана. За ними следуют даргинцы.
Имам Шамиль является национальным героем для всех дагестанцев и всех мусульман Кавказа. Но значение героизма имама Шамиля является смешением джихадисткого значения и национального. Промосковское правительство проявляет уважение к нему как к национальному герою, который боролся против царя. Это умаление ценности имама Шамиля, которые переселился со своей земли, возглавил чеченцев под знаменем Джихада и установил Исламский Эмират, официальным языком которого был арабский. Он сражался за весь Исламский Кавказ, который по значению шире, чем определённая нация, к которой пытается свести правительство Дагестана. Он являет собой дух освобождения дагестанцев после падения СССР. Они даже изменили название самой большой улицы в Махачкале с «Карла Маркса» на «Имама Шамиля».
Однажды я был вызван в ФСБ. Когда меня завели в здание, то отвели в маленькую комнату для ожидания, которая была похожа на комнату для охраны. В ней были маленькие кровати. Когда они заперли за мной дверь, я заметил за ней картину Имама Шамиля верхом на лошади с ружьём.
Я подумал, что Имам Шамиль до сих пор сражается с русскими, даже внутри ФСБ.
В ходе следствия в ФСБ я заметил более чем в одном кабинете картины с Лениным. Я подумал, что, возможно, это были офицеры-коммунисты. Но разница была очевидна. Картина Ленина не приносила вреда тому, у кого она была. Картина Ленина была символом проигравшей эпохи, а картина Шамиля, которую прятали за дверью, была символом возрождающегося сопротивления, ин-шаа-Ллах.
В тюрьме стали свидетелями проявления национализма. Каждый, кто приходил в камеру сразу присоединялся к представителям своей национальности.
Российское правительство использует политику разделения на этнические группы и вопрос ваххабизма. Дагестанское радио постоянно говорит о чудовищности ваххабизма и приписывает ваххабитам всё плохое. Эта ложь подготавливается правительственными учёными, которые используют невежество простых людей Ислама.
Они заявляют, что муджахиды в Чечне и их сторонники - ваххабиты, которые являются наемниками в распространении терроризма, и так далее.
Распространению подобной пропаганды способствует поведение некоторых саляфитов. Они занимаются вопросами бидатов и сражения с суфизмом, оставляя противостояние российской оккупации их страны, они оставляют призыв к применению Шариата и не принимают участия в даавате среди молодёжи в школах и университетах, ограничивая свой призыв только людьми своего окружения. Их жёсткая борьба против суфиев достигла степени войны. Я также видел, как один из них ругал мазхаб имама Шафии, ссылаясь на то, что происходит во время маулидов, и говоря, что это шафииты. Я возразил и сказал, что это ложь на шафиитов, и что мазхаб аш-Шафии самый большой мазхаб в Исламе. Но он не принял от меня и сказал: «Ты ничего не знаешь!».
С падением СССР социальная разруха затронула все страны, и Дагестан бы одной из них. Распространились продажа алкоголя, организованная преступность и проституция. Люди находились между нестабильной обстановкой и падением зарплат. Взяточничество стало нормой вещей.
Взяточничество затронуло милицию, разведку и юстицию. Каждое дело имело свою цену. Тот, кто платил, освобождался, а кто не платил, его дело затягивалось на долгие годы, и для оказания давления предъявляемые обвинения усиливались.
Среди тех случаев, что я не забуду в отношении национализма, был следующий. Когда мы зашли в камеру, были удивлены, увидев иракского курда. Им был молодой парень двадцати лет. Он был очень счастлив нашему появлению. Несмотря на то, что он говорил на русском лучше, чем мы, говорил с нами на чистом арабском. Ему не предоставлялась какая-либо помощь, кроме той, что давали сокамерники. У него была только своя собственная одежда.
Среди курящих в камере, к которым относился и наш друг-курд, был распространён обычай делить сигарету с другими. Делились со всеми, с богатыми и бедными. Это было связано с тем, что курящий мог оказаться в какой-то момент без сигарет, и ему давали покурить. Когда же он получал с воли сигареты, то делился с другими. И наш друг-курд пользовался этим обычаем.
Между мной и этим курдом завязалась дружба и братство. Он стал одним из нас, и я считал его своим младшим братом. Он регулярно совершал молитву с нами. Я говорил ему о том, чтобы он бросил курить. Он обещал, что сделает это позже. Он открылся мне и рассказал о том, через что прошёл. Он и его семья были вынуждены уехать в Турцию, чтобы убежать от Саддама. Ему приходилось спать на снегу, положив маленького брата на ноги, ожидая, когда будет открыта дорога.
Причиной его ареста в Дагестане была попытка с его стороны пройти в Россию нелегально вместе с другим курдом. Его привели в камеру спустя некоторое время. У него был брат в Украине, через которого они собирались перейти в Польшу или Словакию, а затем - в Германию, где собирались получить политическое убежище.
Я думал над тем, что мы оба перешли границу, оказались в тюрьме и испытываем тягости ради нашей религии, а он ради дуньи. Да примет Аллах от нас.
Однажды один заключённый шутник пошутил над ним и назвал его «Саддам». Наш курдский друг стал очень зол и сказал мне: «Я убью этого лжеца, я нападу на него».
Я попытался успокоить его и сказал: «Он сквернослов и не знает разницы между Саддамом и курдами, для него все вы - иракцы. И если ты будешь убивать каждого сквернослова, то у тебя не будет жизни, и ты потратишь свою жизнь на глупцов». Я продолжал успокаивать его, пока он не угомонился. К нам подошёл его друг, и иракец похвалил меня перед ним, сказав, что я удержал его от совершения преступления.
Шли дни, и мы пребывали в братской атмосфере. Однажды он по глупости поссорился с одним арабским братом. Араб был не прав, и я старался уладить вопрос между ними, но араб был упорным, курд сильно разозлился и оставил молитву в джамаате, сказав мне: «Я не буду молиться вместе с этим человеком». Я попытался образумить его, но он сказал: «Это ваши арабские манеры, разве в Коране не сказано: «Бедуины оказываются самыми упорными в неверии и лицемерии. Они больше других не признают ограничений, которые Аллах ниспослал Своему Посланнику. Воистину, Аллах - Знающий, Мудрый» (9:97).
Я сказал, что в этом аяте под арабами подразумеваются бедуины, и что в Коране также сказано: «Среди бедуинов есть и такие, которые веруют в Аллаха и Последний день и считают, что их пожертвования приблизят их к Аллаху и помогут заслужить молитвы Посланника. Воистину, они (пожертвования) действительно являются средством приближения. Аллах введёт их в Свою милость, ведь Аллах - Прощающий, Милосердный» (9:99).
Но гнев заставил его замкнуться в себе. Моё братство с ним продолжалось, но этот случай повлиял на него, и так продолжалось до тех пор, пока он не был выпущен со своим другом.
Я был расстроен, что одно безответственное действие могло привести к потерям плодов призыва и к закрытию дверей блага. Особенно, когда дело касается вражды между исламскими нациями, которые руководятся развратными правителями и врагами Ислама.
Глубокая рана у братьев-курдов вызвана действиями баасистов в Ираке, секуляристская политика курдских партий только подпитывала эту рану и рисовала картину, что все арабы являются злом, и единственное решение в разделении и отдалении от их обычаев, обращение к Америке и построение отношений с «Израилем». Поэтому, когда начинается спор между курдом и арабом, то эта рана открывается снова.
Как бы я хотел, чтобы мои братья-призывающие из числа курдов и арабов объяснили простым курдам значение братства в Исламе, что араб может превосходить курда только по причине богобоязненности.
Что Америка и «Израиль» являются врагами Ислама и мусульман, и они охотятся за каждым из нас. С другой стороны, участники Джихада и призыва должны в своих действиях и манерах быть моделью Исламского братства, которое смыло бы грязь этого наследия.
В тюрьме я видел, какой великий статус даётся Хаттабу в среде мусульман Кавказа, и как агенты разведки боятся его. Даже охрана тюрьмы говорила о нём со страхом и трепетом. Я завидовал этому статусу великого муджахида, который он получил по милости Аллаха, и спрашивал себя, какой грех я совершил, что попал в эту тюрьму и был лишен чести Джихада? Пусть Аллах наградит Своей милостью его и сделает нас его последователями в благом.
Не все дни в тюрьме были лёгкими; в тюрьме были тяжесть, беспокойство, проблемы и протесты против администрации. Хвала Аллаху в любом случае. Среди тягостей в этой тюрьме было то, что заключённым не разрешалось выходить из камеры более чем на час. Чтобы не было распространения туберкулеза, для каждой камеры был сделан отельный дворик с высокими стенами. Тюремная охрана обыскивала комнаты ежедневно, также проводились и спонтанные обыски. Заключённым запрещалось общаться с другими камерами, но все равно в тюрьме поддерживался контакт между ними. Заключённым запрещено вставать с кроватей после 10 вечера. Также запрещено спать, укрывшись одеялом с головой после 6 или 7 утра. Если заключённый выходит из камеры, то он должен опустить голову вниз и сложить руки за спиной, приблизившись к изголовью своей кровати. Заключённому запрещено держать руки в кармане. Но мы игнорировали эти правила, потому часто охранники кричали на нас и иногда ругались. Мы притворялись, что не понимаем их и продолжали нарушать эти установки. Нашей целью было нарушить эти правила.
Несмотря на всё это, на тюремную деградацию и страх быть разоблачённым, Аллах ниспослал на нас спокойствие и сохранил нас. Я нашёл для себя две книги на арабском. Одна из них была «Танбих аль-Гафилин» имама Абу-ль-Лейса ал-Самарганди, а другая была книгой по грамматике, в которой приводились вопросы и ответы от Шейха Багауддина ад-Дагестани. Я прочитал эти книги по несколько раз и извлёк из них пользу.
Книга «Танбих аль-Гафилин» была у одного хорошего человека из числа заключённых. Его дед по материнской линии был учёным. Коммунисты арестовали его, и он исчез как многие десятки тысяч учёных, пропавших в эпоху коммунистов. Его мать заставила обучаться исламским знаниям ради возрождения памяти о своём деде. Он провёл некоторое время в поисках знаний, затем занялся торговлей. Поэтому плохо понимал и говорил на арабском. Его арестовали, потому что в результате спора в одном из сёл он убил одного из жителей села. Он очень сожалел об этом, да простит Аллах его, нас и всех мусульман. Он любил нас и был щедрым.
Мне помогали в тюрьме сны, которые поддерживали меня. Я упомяну лишь два из них.
Первый сон мы интерпретировали как скорое освобождение. Один из нас увидел, что у него и ещё у одного человека, которого он не мог узнать, сломались очки. Спустя дни он положил очки в кровать, а другой заключённый сел на них и сломал. Я сказал, что это был первый знак. Спустя несколько дней, открылись двери, и зашёл тюремщик. Наш друг посмотрел на него и удивился, сказав мне, что это тот самый человек из сна. Я сказал ему: «Это второй знак, скоро будет облегчение».
Второй сон видел я. Я увидел человека, который сказал: «Шейх Усама бин Ладен приказал нам, что если мы попадём в трудность, то нужно просить у Аллаха посредством Его Величайших Имён (ал-Асма аль-Хусна). Я понял, что сон указывает на аят суры «аль-Араф»: «У Аллаха - самые прекрасные имена. Посему взывайте к Нему посредством их и оставьте тех, которые отрицают Его имена. Они непременно получат воздаяние за то, что совершали» (3:180).
И я записал Имена Аллаха на бумаге и возносил дуа посредством них, пока Аллах не даровал нам освобождение, и хвала Ему в начале и конце.
Это некоторые из моих воспоминаний, которые остались у меня об этой тюрьме. Там я жил с любовью, дружбой, братством в Исламе; однажды один из заключённых сказал мне: «Все, кто в этой комнате, любят тебя».
Я много размышлял о судьбе, которая привела меня в эту тюрьму, и о том, как Аллах вывел нас из неё. Я думал, возможно, это было курсом обучения в деле обращённости к Аллаху и в том, чтобы очистить своё сердце от обращения к кому-либо иному кроме Аллаха. И, возможно, мы были научены тому, чтобы обходиться малым, обучены призыву к основам Ислама, не вдаваясь в разногласия в фикхе, идеологии и политике. Мы были обязаны делать это, также как были обязаны вести Джихад на пути Аллаха. Возможно, Аллах желал, чтобы мы получили пользу, или чтобы другие получили пользу от нас, или, возможно, была какая-то другая мудрость, которую мы не поняли. И удивительно, что мы получили этот урок, находясь в руках нашего самого большого врага.
Я думал много о том, что это было во второй раз, когда я арестовывался, и когда мне угрожали либо высшая мера либо длительное заключение. И когда я выбирался из этого, против воли моих врагов, удивлялся предопределению Аллаха в отношении себя, и вспоминал слова Аллаха пророку Мусе: «Мы вернули тебя к твоей матери, чтобы порадовался её взор, и чтобы она не горевала. Ты убил человека, и Мы спасли тебя от скорби и подвергли тебя тяжелому испытанию. О Муса (Моисей)!» (20:40).
И аяты: «Если ты спросишь их: “Кто создал небеса и землю?” - они непременно скажут: “Аллах”. Скажи: “Видели ли вы тех, к кому вы взываете вместо Аллаха? Если Аллах захочет навредить мне, разве они смогут отвратить Его вред? Или же, если Он захочет оказать мне милость, разве они смогут удержать Его милость?” Скажи: “Довольно мне Аллаха. На Него одного уповают уповающие”» (39:38).
После того, как я выбрался из тюрьмы в Дагестане, у нас было два выбора: первый - продолжить наше путешествие в Чечню, и второй - вернуться к нашим братьям в Афганистан. Мы посовещались, и один из нас решил продолжить путь в Чечню, и ему это легко удалось. Он присоединился к муджахидам и был с ними, пока Аллах не даровал ему Шахаду, да поведёт нас Аллах за ним в благом. Остальная группа решила вернуться к братьям, учитывая то, что мы получили новости об Афганистане и Талибане. Поэтому мы отправились в разведывательное путешествие в Афганистан.
Шейх, Др. Айман аз-Завахири
Это перевод первой части пятой главы из книги «Рыцари под знаменем Пророка»