Инициация
Кай прислонился губами к стеклу в двери, оно тот час вспыхнуло и оплавилось, но Кай продолжал целовать его и, когда понял, что материя умирает, остудил своим дыханием и написал эпитафию.
«Она моя…»
Он давно забавлялся так с окружающими предметами. То чайник возьмёт и наберёт полный рот горячей заварки, от чего внутри всё стянет, а потом выплюнет жидкость и скажет: «Тебя я выпущу, а её нет!». То достанет из морозильной камеры редкий кусок льда, сожмёт в ладонях и, когда та обагрит его руки, Кай скажет: «Тебя я согрел, а её возьму!». И говорит он всё так искренне, словно каждое слово выжжено у него на сердце. Скажет так рассудительно, по-взрослому, будто его ум льдист и холодно расчетлив. Или покупает себе мороженое и кусает его, до боли в дёснах, до ломоты в голове, а потом разжевывает массу, глотает и хрипит: «Тебя я купил и тобой насытился, а ей пресыщусь!». Или побежит по берегу, с силой наступая на песок и разбрызгивая солёной водой, найдёт медузу, медленно таявшую на солнце. Чуть к морю придвинет, да так, чтобы вода касалась мутной плоти, но тут же отступала назад. И смотрит, смотрит, смотрит, схватит цепкими пальцами и бросит далеко, в море, крикнув ей вдогонку: «Тебе я подарил жизнь, а она умрёт вместе со мной!».
Эпитафия со стекла исчезла, капельки дыхания высохли и оно осталось в прежнем состоянии. Потому что Кай с присущим только ему великодушием оставил стекло девственным и нетронутым, как и его хозяин.