Страна покосившегося времени, ч.25
Дождь спешит к Дракону. - «Каждый охотник желает знать, как она сюда попала?!» - Микрооазис Наран Даац. - Как бабуля мужиков тряпкой охаживала. - Загадочное овоо. - Трещина крепостных башен и роль Индии в ее появлении. - Мыши, ящерицы, УАЗы и другие обитатели оазиса. - Как я стал жертвой детской динозаврофобии, отягощенной произведениями соцреализма. - Ирреальная ночь.
День двадцатый. Вторая половина. Алтан Уул - Хэрмийн Цав
Дождик выдался нешуточный и, по словам Батжаргала, чуть ли не первый за несколько лет. Сайры мгновенно наполнились водой и - удивительно! - сразу перестали раздражать. Теперь мы с сознанием полной необходимости пересекали вброд журчащие мини-речки, а не отвратительный элемент ненужного пустынного декора. Дворники УАЗа с большим трудом справлялись с количеством поступавшей с небес жидкости, в землю там и тут хлестали молнии, грохотал то и дело гром, заглушая утробное рычание затаившегося в салоне ульяновского двигателя. Эта, в общем-то, обыкновенная гроза, на удивление дико смотрелась в контрасте с местностью, на которую она пролила живительную влагу. На многие мили вокруг не было ни единой зеленой былинки, во все стороны расстилалась лишь голая черная пустыня, покрытая слоем камешков. Единственными свидетелями былых осадков были только попадающиеся местами остовы старых саксаулов. Они были не просто желтыми и засохшими, а черными и обуглившимися от неимоверного гобийского зноя. Это явление называется «пустынным загаром»; под солнцем чернеют даже камни, только на этот процесс уходит больше времени. Если вы переворачиваете лежащий на поверхности пустыни камень, и с обратной стороны он намного светлее, значит, его никто не переворачивал многие сотни и тысячи лет…
- А они оживут после дождя, саксаулы-то? - наивно спросил я Хурца.
- Не знаю, - честно ответил Хурц. - Должно быть, оживут, ведь не первый же год они тут стоят…
Вскоре Гандзориг забеспокоился, начал что-то злобно бурчать и постоянно шпынять светом и сигналом вяло едущего впереди и в ус не дующего Сэргэлэнбаатара. Чем сильнее проникала в землю вода, тем тяжелее становилось ехать даже ко всему привычным УАЗам. Несмотря на то, что Гоби кажется покрытой слоем камней, безразличных к воде, впечатление это обманчиво. Под этим слоем камней лежит еще толстенный слой песка, который сверху сдули и подчистили постоянно гуляющие по пустыне ветры и смерч-вихри. И этот мелкодисперсный песок начал превращаться в густую клейкую грязь. Еще полчаса - и даже УАЗ был бы вынужден остановиться и ждать, пока это месиво вновь не затвердеет. Но впереди уже небо было светлее, поэтому Гандзориг хотел как можно быстрее выехать из-под дождя. К счастью, ветер дул почти встречный, поэтому дождь бы за нами не пошел. Да и Дракон ведь на базе остался - к нему, похоже, дождь и спешил. Гневные тирады Гандзорига сводились к тому, что Сэргэлэнбаатара, цветастое имя которого означало «находчивый богатырь», следовало бы назвать «тормозным баатаром», а то и просто «тормозом». В конце концов он не выдержал, поравнялся с первой машиной и проорал это прямо в окно Сэргэлэнбаатару, после чего взревел мотором и рванул вперед, разбрызгивая во все стороны рыжую грязь. Отдадим должное Сэргэлэнбаатару - ни один мускул не дрогнул при этом на его лице, и он продолжал ехать с тем же выражением отупелого безразличия на физиономии и с той же скоростью. Гандзориг еще что-то буркнул в сердцах и унялся, да и просвет с каждым метром становился все более и более явственным. Наконец, тучи расступились, и сквозь их черную паранджу на нас брызнуло такое ослепительное солнце, что даже Гандзориг остановился и долго сосредоточенно моргал.
После такого ливня Гоби сверкала, как дискотечный шар. Пронзительные лучи солнышка отражались в каждой мокрой грани каждого лежащего на поверхности камня, искрились и переливались всеми цветами радуги… О! Елки-палки! Радуга! Да ведь она должна быть позади нас! Кто еще может похвастаться такими кадрами?! Вне себя от надежды, я поглядел в заднее стекло и… увидел ЕЁ. Огромная дуга, неполная, но не менее от этого величественная, стояла над мертвой пустыней. Ее краски были настолько чистыми, яркими и мощными, насколько это вообще предусмотрено в природе, а форма и размеры настолько быстро менялись, насколько сильно дул неистовый гобийский ветер. Я понял, что пару минут промедления - и это чудо бесследно исчезнет, и потому истошно заорал Гандзоригу:
- Стоооооой!!!!!
Гандзориг сперва с удивлением воззрился на меня, но потом перехватил мой взгляд, обернулся и… все понял. Он быстренько развернул машину в сторону радуги, заглушил мотор и стал любоваться невиданным зрелищем. А мы опрометью выхватили всю нашу аппаратуру и бросились вон из машины, на ходу собирая штативы и кляня чертового Сэргэлэнбаатара, который все еще тащился между нами, радугой и саксаулами и мог испортить великолепные кадры. Но Тормознутому Богатырю это не удалось - когда он, наконец, приехал, радуга стала еще ярче и только потом, покрасовавшись на небе добрых десять минут, стала тускнеть и пропала, но камни, устилавшие пустыню, все так же сверкали всеми цветами исчезнувшей радуги, хоть и высохли. Дело в том, что пестрота их и разноцветие были вызваны не отражением солнечного света, а их настоящими цветами!
Я утверждал и буду утверждать, что в Гоби можно найти камень любого известного науке цвета. Какие силы перемешали эти породы до состояния калейдоскопа на всей огромной территории - загадка. Вон на горизонте маячит массив красных песчаников. Напротив него на таком же расстоянии возвышается черный Алтан-Уул. А камни-то и синие, и зеленые, и розовые, и фиолетовые, и прозрачные, и опаловые, и тусклые, и какие угодно! По словам дядюшки Хурца, здесь еще так себе, а вот в Восточной Гоби на земле лежат еще более красивые камни, в том числе даже драгоценные и полудрагоценные. Но даже здесь, в Западной Гоби, мы были в полной уверенности, что ступаем по ковру из самоцветов, поэтому нас охватила форменная чулуумания, и в карманах добавлялись все новые и новые килограммы геологических образцов. Сначала старались брать самые большие и красивые, потом выбросили их и начали собирать самые маленькие, но разнообразие камней было таким невероятным, что даже если бы мы собрали по одному образчику каждого минерала размером со спичечную головку, то и тогда сумма, уплаченная в аэропорту за перегруз, равнялась бы стоимости всей поездки. Потому мы, скрепя сердце, восемьдесят процентов нашей обширной геологической коллекции выбросили тут же, на месте (при этом образовалось изрядных размеров овоо), еще процентов пятнадцать выбросили в Улаанбаатаре, а остальные прилетели с нами домой и составили еще одно овоо, уже гораздо более скромных размеров.
Здесь, в Черной Гоби, уже не живет никто. Ни скот, ни люди, ни дикие животные. Сюда не долетают птицы. Здесь даже не снуют по камням ящерицы. Здесь совсем нет воды. Ни подземной, ни наземной. Никакой. Единственным живым существом, которое мы смогли отыскать, был серенький жучок, карабкавшийся по огромным в его масштабе каменьям. Чем питается в Черной Гоби он сам, жучок нам не сказал. Наверное, иногда тут все же проходят, не задерживаясь, какие-нибудь верблюды, и жучку в качестве манны небесной перепадает немного вкусной органики.
В отсутствии воды мы нашли для себя один меркантильный плюс - пустыня была ровной, как стол, не рассеченной никакими канавками и овражками, по которым могла бы струиться вода. Это позволяло поддерживать довольно высокую скорость… на протяжении двадцати минут. Потом мы свалились в какой-то широкий каньон, попетляли между скалами и вдруг… на противоположном борту каньона оказалось большое пятно цвета молодой травки.
- Что это? - спросил я Батжаргала.
- Наран Даац, - ответил он. - Трава…
Мы знали, что Наран Даац - это источник, единственный на всю округу. Значит, додумали мы, тут есть база. Ну, хотя бы стойбище… ну пусть даже одна юрта. Не было. Ни базы, ни юрты, ни стойбища. Только клочок зеленой травки размером с хоккейную площадку да торчащая из склона железная труба, по которой текла струя воды. Почему-то источник был расположен на самом верху склона, метров на двадцать выше дна каньона, хотя по логике ему полагалось бы быть внизу. Значит, песчаник там обладает странными водоупорными свойствами, и в этой массе песков есть огромный подземный резервуар с водой, которую какая-то таинственная сила выпирает наружу. Несмотря на источник, жить здесь никто не смог бы. Струйка воды, успевая напоить только тот крошечный лужок, который мы видели, бесследно теряется в алчных песках. Лужок этот не в состоянии прокормить стадо скота - одного-двух баранов, не больше. А один-два барана никак не прокормят семью аратов. Кроме того, нет в мире живого существа, которое смогло бы выдержать соседство с коренными обитателями этого микрооазиса - мокрецами.
Мокрецы - это такие маленькие черные мошки. Когда приближаешься к источнику, они с радостным жужжанием взвиваются из-под каждой травинки и облепляют тебя со всех сторон. Сначала тебе кажется, что они просто садятся. Потом понимаешь, что немножко кусаются. А потом две недели поминаешь Наран Даац «незлым тихим словом», расчесывая руки и ноги до кровавых язв. Чесаться укусы мокрецов начинают через день и чешутся настолько немилосердно, что в следующий раз десятикратно подумаешь, что лучше - умереть от жажды в песках или напиться воды в обители мокрецов. Единственное, что хорошо - летает эта дрянь медленно и недалеко, а видит плохо, потому от них можно спастись бегством. Там, где заканчивается трава, заканчиваются и мокрецы. Именно там мы и ждали, пока наши сопровождающие наполнят водой все имевшиеся у нас емкости.
Выглядело это так: водители и Батжаргал, чертыхаясь и мотая головами, держат под до обидного тонкой струйкой (о таких в советских подъездах писали «Струйка воды толщиной в спичку дает утечку воды до 480 литров в сутки») бидон, а бабуля-повариха мечется вокруг них с большущей тряпкой и то и дело охаживает их этим орудием по бокам, по лицу, словом, куда попадет. Первый раз видел, что пожилая женщина, годящаяся мужику в тещи, молотит его по морде мокрой тряпкой, а тот радуется при этом. Специфика Наран Дааца… Жалко, снять не успел, а то выглядело бы довольно весело - мокрецов-то разглядеть невозможно.
Чуть поодаль от источника, там, где заканчивались мокрецы, господствовало над каньоном гобийское овоо удивительного вида. Вместо традиционной кучи камней здесь стояла довольно компактная конструкция почти правильной цилиндрической формы, а по радиусам на некотором расстоянии стояло еще несколько его подобий, в уменьшенном формате. В целом овоо производило впечатление тщательно спланированного комплекса, эдакого «микролитического сооружения». Микролитического потому, что в отличие от мегалитических построек вроде Стоунхенджа, состоящих из громадных камней, это овоо было сложено из камней небольших, которые смог бы поднять кто угодно. Но кто? Человеческих поселений нет на много километров вокруг, а овоо было очень аккуратным и продуманным. Еще одна загадка Гоби…
До конечной цели нашего путешествия - Хэрмийн Цава - оставалось всего несколько десятков километров. Наконец закончилась даже условная дорога, и Ганзориг смело поехал по целине. Здесь мы уже были первыми за многие годы. Вдруг наш путь пересекла довольно толстая цепочка верблюжьих следов. Неужели мы добрались до тех мест, где водятся редчайшие дикие верблюды?
- Да нет, домашние, - после небольшого выяснения сказал Хурц. - Где здесь такому каравану прокормиться? Ты же видишь - жучок и тот впроголодь живет, куда тут верблюдам… Здесь есть один деятель, который возит из Гурвантэса туристов на верблюдах в Хэрмийн-Цав.
Мне сразу пришли в голову христианские фанатики средневековья, самобичеватели и умерщвлятели плоти (тогда слово «мазохист» было неизвестно, ведь Леопольд фон Захер-Мазох еще не родился). Вот она - вершина человеческого страдания! Больше пятидесяти километров под адским гобийским солнцем, полдня невыносимого качания на хребте одного из самых вонючих и упрямых существ, которых приручил еще более упрямый человек… да еще за свои деньги! Но поверьте, Хэрмийн Цав стоит того, чтобы добираться сюда даже таким неординарным способом.
Вообще-то с дороги ущелье незаметно. Даже ориентиров там совсем немного, вернее, всего один: большая скала, торчащая из песка километрах в тридцати от места. Да еще невысокая серая гряда, которая тянется все время слева от вас, в этом месте становится чуть ниже. Хэрмийн-Цав - отрицательная форма рельефа, это не ущелье в горах, а каньон ниже уровня окружающей местности, поэтому и найти его трудно. Доморощенные любители этимологии пытаются выводить непонятное название каньона из латинского слова hermit - отшельник. Гипотеза привлекательная, но не имеющая под собой никакой почвы. Действительно, уединенный оазис в глубине пустыни, с рощами старых хайлясов, зарослями камыша, саксаула и усеянного фиолетовыми цветами тамариска прекрасно подошел бы для местопребывания удалившегося от мира пустынника, но так далеко не «отшел» бы никакой отшельник. Тем более евроязычный.
Происхождение названия полностью монгольское. «Хэрмийн-Цав» означает «трещина крепостных башен». Уж куда бы лучше, поэтичнее и таинственнее звучало «каньон» или «ущелье», тем более рядом с крепостными башнями. Но монголы при оценке ситуации скорее склонны вдаваться не в поэтику, а в реальность. Посмотрите на Хэрмийн-Цав с самолета или хотя бы с края каньона, и вы убедитесь, что это - самая настоящая трещина, прорезающая плоскую, как асфальтовая дорога, поверхность пустыни. Ну, не настолько плоскую, как немецкий автобан, но вполне сравнимую с украинскими или монгольскими трассами. Да и размер трещины пропорционален.
Каньон родился много тысяч лет назад в результате катастрофического землетрясения, которые нередки в Гоби. Причина этих землетрясений лежит далеко на юге, за высоченными горами, которые она же и породила. Это Индия. Точнее, полуостров Индостан. А еще точнее - тектоническая плита, которая по неумолимому закону дрейфа континентов вжимается с непостижимой силой в огромный азиатский материк, сминая его окраины в такие складки, равных которым не сыщешь на всей планете - громадные горные цепи Тянь-Шаня, Тибета и Гималаев. Образовавшиеся при землетрясении трещины начали постепенно размываться весенними паводками и дождями, которые, хоть и редко, но бывают в Гоби. Теперь Хэрмийн-Цав представляет собой целую систему узких каньонов, врезавшихся в плоскую гобийскую равнину.
Урочище находится на самом краю этого обширного поднятия, которое здесь обрывается стометровым уступом, переходя в гладкую, как стол, плоскость, уходящую за горизонт, из-за которого смутно виднеются в дымке далекие громады алтайских гор. Породы, слагающие это поднятие, имеют возраст порядка 70 миллионов лет и относятся к меловому периоду. Это так называемые красные песчаники - крепкая, вязкая и с трудом разрушаемая порода. Песчаник до того прочен, что совокупные усилия воды, ветра, а также снежных и песчаных бурь долго ничего не могут с ним поделать. Стихия подтачивает горы из этой породы со всех сторон, превращая в останец - торчащий посреди равнины красный песчаный палец или более массивную фигуру, напоминающую то египетского сфинкса, то спящего динозавра. Затем этот останец подвергается еще более массированным атакам - наиболее крупные частицы, которые ветер гонит по земле, подтачивают со всех сторон его основание, которое со временем утончается. Но и после этого кусок песчаника стоит еще долго, и видом, и устойчивостью очень напоминая ту самую крепостную башню, в честь которой получил название Хэрмийн-Цав. Эти глыбы порой принимают самую фантастическую форму - грибов, эскимо или даже обезьяньей головы на неправдоподобно вытянутой шее! Таких крепостных башен в Хэрмийн-Цаве очень много, и они угрюмо стоят на страже этого заповедного уголка.
Больше всего мы боялись увидеть в этом нетронутом урочище чьи-то палатки. Мы знали, что в год сюда попадает совсем мало народу, но шанс пересечься с ними все-таки был, а так хотелось побыть наедине с древней пустыней и приобщиться к той мудрости бесчисленных веков, которую она в себе хранит… С замиранием сердца мы взобрались на последний песчаный гребень, отделяющий нас от оазиса и… вздохнули с облегчением. Никого! Даже последний автомобильный след, ведущий в ущелье, отнюдь не первой свежести. Поверх него уже успела вздуться кривыми волдырями глинистая поверхность дороги, то есть прошел дождь, а затем глину подсушило солнце. Недели две, а то и месяц…
Обрадовавшись безлюдью и отсутствию палаток, мы со свойственным человеку эгоизмом водрузили собственные палатки на самом видном месте, нимало не заботясь о горестных впечатлениях тех туристов, которые, возможно, приедут сюда в ближайшее время. Палаток было две - синяя и оранжевая. В одной поселился Хурц, во второй - мы с Ташкой. Цвета палаток были абсолютно случайными, но дурацкие сравнения все равно полезли в голову. Подумалось, что ежели народ в Украине не перестанет заниматься политической ерундой и будет повсюду пихать свою оранжево-синюю дрянь вместо того, чтобы работать, наша страна довольно скоро превратится в пустыню, где только засохшие саксаулы будут напоминать о том, что раньше здесь были цветущие сады… Дал себе по башке первым подвернувшимся под руку предметом - нашел о чем думать здесь, в том месте, куда тебе так давно хотелось добраться!
И мы, вооружившись камерами, пошли гулять. Пейзажи Хэрмийн-Цава фантастически и впечатляющи. Их можно сравнить с Цветным каньоном в штате Колорадо. Здесь, правда, масштабы поменьше, но труднодоступность и дикость места вполне это компенсирует. Оглядевшись по сторонам в каньонах Хэрмийн-Цава, с трудом заставляешь себя поверить, что ты все еще находишься на родной планете, а не на соседнем Марсе. Те же красные скалы самой причудливой формы, то же полное отсутствие живности и растительности… Впрочем, перевалив за соседнюю возвышенность, это впечатление рассеивается - растительность в Хэрмийн-Цаве есть, и по сравнению с окружающей пустыней она достаточно богата.
Подпочвенные воды в этом месте подходят достаточно близко к поверхности и питают заросли саксаула, тамариска и даже камыша. Есть в Хэрмийн-Цаве и хайлясовая роща - вековые деревья шуршат листьями на ветру и дают столь редкую для Гоби тень. Хоть под землей и есть вода, оазис никогда не населяли люди, потому что вырыть здесь колодец практически невозможно, пастбищ тут нет (бараны трудно переваривают камыши, саксаулы и древесину хайляса), да и до ближайшего поселения было бы два-три дня пути. Укромный тенистый уголок, никогда не видевший садовника или дворника, россыпи сиреневых цветов, шорох камыша, листьев хайлясов и пробегающих ящериц, виднеющиеся сквозь просветы в листве хмурые красные громады, высящиеся над ущельем и всеобнимающее необычайно синее небо над ними с сияющим солнцем - все это оставляет впечатление и настроение, которое останется с вами до гробовой доски.
Есть в этом кусочке живой природы посреди пустыни и мелкие зверушки. В основном это ящерицы и длиннохвостые песчанки. Эти грызуны живут колониями и находятся в постоянном состоянии повышенной боевой готовности. Если сойти с дороги (вернее, с колеи или с пересохшего дождевого русла), перевалить через твердую гряду и выйти на песчаные склоны, где годами не ступала нога человека (если ступала вообще), воздух наполнится птичьим щебетанием. Напрасно вы будете искать жаворонков и прочих певчих пташек - щебечут не птицы, а мыши. Попробуйте замереть - и очень скоро из-под корней саксаула высунутся любопытные мордочки. Но стоит пошевелиться - воздух взорвется от испуганного писка, и через долю секунды только черные пятна норок напомнят вам, что эти песчаные холмы обитаемы…
Впрочем, если хорошенько полазить вдоль камышовых зарослей и заглянуть под засохшие ветви хайлясов, здесь можно было отыскать и других представителей местной фауны, отдаленных потомков царствовавших тут шестьдесят миллионов лет динозавров. Еще по дороге Батжаргал сообщил нам, что в оазисах Нэмэгт и Хэрмийн-Цав, и нигде больше в мире, попадаются большие и пестрые ящерицы, но шанс увидеть их у нас невелик, ибо они активничают только в те редкие периоды, когда в этих засушливых уголках Гоби идут дожди, а все остальное время, иногда годы, скрываются незнамо где. Но дождей было много в этом году, поэтому ящерицы показались на поверхности, и шуршание веток и земли под их торопливыми коготками преследовало нас в течение всей прогулки. Некоторые настолько расхрабрились, что даже не пытались удрать, и на приближение объектива к морде реагировали лишь легким заинтересованным наклоном головы, примерно таким, какой исполняет овчарка, если краем уха услышит какое-нибудь волшебное слово вроде «гулять» или «кушать».
Подняв голову после очередной пресмыкающейся фотомодели, я увидел на краю обрыва, окружавшего каньон, какое-то смутное движение. И мне стало немного совестно. На далекой кромке ущелья стоял УАЗ и несколько человеческих фигурок. «Вот… - подумал я. - Они проделали такой же огромный путь сюда, как и мы, и, возможно, тоже лелеяли надежду не застать тут палаток, а поди ж ты…» Осталось только успокоить себя допущениями, что эти туристы наверняка европейцы или японцы, и наличие или отсутствие палаток в Хэрмийн-Цаве не имеет для них никакого значения. Минут через десять УАЗ пропал, и мы вновь оказались одни.
- Обиделись? - спросил я через Хурца Батжаргала. - Тоже хотели переночевать в этой красотище?
- Нет… - задумчиво протянул Батжаргал. - Они тут не ночуют. Походят там, наверху, поснимают и - обратно на базу. Здесь в двух часах езды еще одна маленькая база есть. А наверх мы утром тоже заедем, там очень красиво.
А Хурц, переведя это, добавил от себя:
- Ты же хотел закат снять? Тогда за ящерицами не бегай, а то залезешь черт знает куда. Закат уже скоро…
И действительно, каньон начал потихоньку наполняться тем мягким розово-оранжевым светом, который свойствен солнцу только на последних стадиях дневного пути через небосвод. По красным увалам поползли, извиваясь, длинные тени, отчетливо и рельефно выступили из зелени грозные красные пальцы. Хоть разорвись - идеальное время как для фото, так и для видеосъемки! А ведь хочется еще и уединиться за каким-нибудь холмом и оказаться хоть на полчаса вне времени и пространства… послушать, как садится солнце… увидеть, как подымается вечерняя прохлада… и ощутить запах тысячелетий… Нигде, кроме пустыни, медитация не дает подобных ощущений, а из пустынь мира Гоби - первая…
Но вот закатилось с грехом пополам снятое солнце, и нас со всех сторон обступил сумрак. Стало даже немного не по себе. Эти величественные пейзажи я много раз видел в детстве в палеонтологических музеях, до которых был большой охотник. Там, за освещенными скупо лампочкой Ильича стеклянными витринами лежали желтые и черные черепа и кости динозавров, найденных именно здесь, в Гоби, и частью именно в Хэрмийн-Цаве. А на задней стенке был изображен восстановленный художником по рассказам ученых, проводивших раскопки, пейзаж. Громадный хищный ящер с разверстой пастью злобно нависал над испуганным колючим чудовищем, дожевывавшим свою травку, а стаи пернатых… вернее, крылатых… ну, в общем, птеродактилей, носились над красными башнями, оглашая окрестности злобным клекотом. Художники старательно выполнили свою работу, нимало не задумываясь над логикой. Они в духе максимального соцреализма воссоздали облик древних рептилий на основании указаний палеонтологов. С той же точностью, поскольку в их распоряжении наверняка были фотографии, они изобразили ландшафт, где были выкопаны останки динозавров. Но - современный ландшафт! Красные ущелья, обрывы твердого песчаника, редкие саксаулы… Маленький клочок травки на этих картинах был обусловлен только тем, что испуганному травоядному надо хоть что-то жевать. Все остальные детали принадлежали бесплодной Гоби двадцатого века. Интересно, что бы здесь ели эти скопища ящеров? В их времена Хэрмийн-Цав выглядел совсем по-другому. Здесь было… Но пардон, чуть-чуть рано. Что здесь было, я вам завтра расскажу.
На мой вопрос, куда бы сходить, чтобы была надежда разыскать какую-нибудь древнюю косточку, Батжаргал с доброй усмешкой махнул рукой:
- Завтра… Здесь костей мало… Они только там, в глубине ущелья, куда обычно никто из туристов не добирается. Далекий и тяжелый путь, пешком идти надо. Завтра я тебе свое место покажу, там мнооого костей… Это на обратной дороге.
Ну что делать, завтра так завтра… В таком случае садимся ужинать, ведь у нас есть бутылка «Моцарта», которую специально купили для этого торжественного случая на базе у Батжаргала. Интересно, думала ли эта бутылка, едучи по конвейеру какого-нибудь Венского завода алкогольных напитков со своими товарками, которых потом раскупорили и употребили в цивилизованных европейских домах, что ей уготована такая неординарная судьба?..
После ужина все разбрелись по своим палаткам, а я снова залез на холм. Обступившие меня со всех сторон каменные стражи стали еще более грозными, потеряв жизненную оранжевую окраску и став в призрачном лунном свете черными и мрачными исполинами. Картины из палеонтологических музеев снова полезли в голову. То, что прочно залегло в детской душе, укоренилось в подсознании, и никакими логическими доводами взрослого человека его оттуда не вышибешь. Вот-вот из-за этой башни, плотоядно улыбаясь, высунет свое страшное рыло огромный тарбозавр и, сотрясая землю, понесется к тебе на своих мощных, но легких и быстрых, ножищах, испуская водопады слюны и предвкушая редкостную поживу… Голова знает на двести процентов, что за этой башней стоит на динозавр, а УАЗ, но сердце настаивает, что динозавр там гораздо уместнее… Проклятые художники!..
Какое-то время я то боролся с детскими страхами, то любовался ночным Хэрмийн-Цавом, уникальная красота которого усугублялась отдаленной ночной грозой. Тихие зарницы полыхали далеко на востоке, подсвечивая редкие облачка на небе и прочерчивая на мгновение контуры угрюмых красных гор. Фантастика! Но скоро природа и усталость взяли свое, и я поплелся спать. Из палатки Хурца доносились какие-то шорохи, ворочание и недовольное кряхтение. Дядюшке явно не спалось, и я даже думал предложить ему полюбоваться зарницами, но в итоге не решился тревожить…
Продолжение...
ОГЛАВЛЕНИЕ
