В порядке трепа
Вчера glowfer спросил у себя: скажите, а как вы понимаете фразу "уничижение паче гордости"? Ведь "паче" означает "больше", то есть, я правильно понимаю: есть такое уничижение, которое грех почище гордыни, потому что не взаправду?
И тут я подумал о Честертоне - в смысле, насчет отца Брауна.
Как известно есть два способа донести до читателя мысль о том, что герой обладает неким качеством. Во-первых, это можно заявить: постоянно повторять слово, качество обозначающее, по его адресу, как от автора, так и вкладывая в уста произвольным персонажам в качестве common knowledge (пример - "благородный" капитан Блад у Сабатини: к середине книги читатель выучит, что Блад=благородный или бросит роман). Во-вторых, это можно продемонстрировать: описывать ситуации, в которых человек это качество проявляет, и предоставить читателю делать выводы. Понятно, что второй метод требует изрядно больше хлопот и мастерства, чем первый.
Честертон, ничтоже сумняшеся, методы соединяет. Он берет сколько-то прилагательных вроде "скромный", "смиренный", "неловкий", "небольшой", "круглоголовый", "низенький", "толстенький", сколько-то существительных "толстячок", "человечек", "коротышка-священник" и варьирует их, кладя щедрыми мазками поверх основы. Но нас-то в первую очередь основа и интересует, так что посмотрим на модус операнди, очищенный от комментариев.
Примеров изрядно, но возьмем рассказ, которым открываются большинство сборников: "Сапфировый крест" (пересказывать отказываюсь, и так все читали).
Отец Браун везет "из Эссекса в Лондон серебряный, украшенный сапфирами крест - драгоценную реликвию, которую покажут иностранному клиру".
Что в этой ситуации делает человек смиренный, богобоязненный, навидавшийся горя мирского, "человек, который все время слушает о грехах, и должен хоть немного знать мирское зло"? Он покупает билет на поезд, сидит тихо, как мышь, не вступая в разговоры, добирается до лондонского епископа, сдает крест, выдыхает, и идет в храм благодарить Господа за помощь. Так?
Что делает святая простота, священник, ходящий по облакам, во всяком видящий брата? Может ли он проболтаться про реликвию случайному попутчику, может ли поверить кому попало - да запросто. Но с таким обычно под руку ходят ангелы, и как-то так получается, что он из-за своей рассеянности опоздает на поезд и не окажется в одном вагоне с легендарным Фламбо, и благополучно доберется со своей ношею до епископа, а ангелы будут сидеть в пивной с чувством выполненного долга. Целые жития на эту тему написаны.
Что же делает наш герой? Он бросает преступнику вызов. Везя реликвию, которая, вообще говоря, не его, он "простодушно до глупости объяснял всем и каждому, что должен держать ухо востро, потому что везет «настоящую серебряную вещь с синими камушками»" - он же ловит Фламбо на живца! "Заподозрив" Фламбо он, в людном городе, вместо того, чтобы избавиться от подозрительного попутчика, просто уйдя, ну или на худой конец, подойти к полисмену, со словами: "сэр, я везу драгоценность, проводите меня до епископа, а то тут пристают всякие" - патер Браун схватывается с Фламбо, попутно оставляя следы для сыщика.
"Я не причинял большого вреда - облил супом стену, рассыпал яблоки, разбил окно" - как вы думаете, это говорит преступник-социопат, или смиренный священник? Это что, его окно или его стена? За окно он хоть заплатил (из чужого кармана, прошу заметить!) - а за стену нет. А крест он оставил в пакете какой-то торговке с наказом переслать в Вестминстер. А если она забудет? А в почте потеряется? Зачем вообще он это делает, если его не прет от происходящего? Я, смиренный священник, изловлю прославленного преступника - ведь это и есть уничижение, которое паче гордости, имя которому - ханжество (хотя гордости там тоже хватает). Не потому ли отец Браун так хорошо вычисляет преступления, в основе которых лежат гордыня и социопатия?
Так думал я. А потом пришла sciuro, которая читала Честертона давно и все забыла, выслушала мои сбивчивые рассуждения, и сказала: "Знаешь, мне кажется, этот твой отец Браун просто мерисью".
И тут я просветлился. Слушайте, он ведь и правда мерисью, а? Особенно в поздних рассказах типа "мистера Кана"...
И тут я подумал о Честертоне - в смысле, насчет отца Брауна.
Как известно есть два способа донести до читателя мысль о том, что герой обладает неким качеством. Во-первых, это можно заявить: постоянно повторять слово, качество обозначающее, по его адресу, как от автора, так и вкладывая в уста произвольным персонажам в качестве common knowledge (пример - "благородный" капитан Блад у Сабатини: к середине книги читатель выучит, что Блад=благородный или бросит роман). Во-вторых, это можно продемонстрировать: описывать ситуации, в которых человек это качество проявляет, и предоставить читателю делать выводы. Понятно, что второй метод требует изрядно больше хлопот и мастерства, чем первый.
Честертон, ничтоже сумняшеся, методы соединяет. Он берет сколько-то прилагательных вроде "скромный", "смиренный", "неловкий", "небольшой", "круглоголовый", "низенький", "толстенький", сколько-то существительных "толстячок", "человечек", "коротышка-священник" и варьирует их, кладя щедрыми мазками поверх основы. Но нас-то в первую очередь основа и интересует, так что посмотрим на модус операнди, очищенный от комментариев.
Примеров изрядно, но возьмем рассказ, которым открываются большинство сборников: "Сапфировый крест" (пересказывать отказываюсь, и так все читали).
Отец Браун везет "из Эссекса в Лондон серебряный, украшенный сапфирами крест - драгоценную реликвию, которую покажут иностранному клиру".
Что в этой ситуации делает человек смиренный, богобоязненный, навидавшийся горя мирского, "человек, который все время слушает о грехах, и должен хоть немного знать мирское зло"? Он покупает билет на поезд, сидит тихо, как мышь, не вступая в разговоры, добирается до лондонского епископа, сдает крест, выдыхает, и идет в храм благодарить Господа за помощь. Так?
Что делает святая простота, священник, ходящий по облакам, во всяком видящий брата? Может ли он проболтаться про реликвию случайному попутчику, может ли поверить кому попало - да запросто. Но с таким обычно под руку ходят ангелы, и как-то так получается, что он из-за своей рассеянности опоздает на поезд и не окажется в одном вагоне с легендарным Фламбо, и благополучно доберется со своей ношею до епископа, а ангелы будут сидеть в пивной с чувством выполненного долга. Целые жития на эту тему написаны.
Что же делает наш герой? Он бросает преступнику вызов. Везя реликвию, которая, вообще говоря, не его, он "простодушно до глупости объяснял всем и каждому, что должен держать ухо востро, потому что везет «настоящую серебряную вещь с синими камушками»" - он же ловит Фламбо на живца! "Заподозрив" Фламбо он, в людном городе, вместо того, чтобы избавиться от подозрительного попутчика, просто уйдя, ну или на худой конец, подойти к полисмену, со словами: "сэр, я везу драгоценность, проводите меня до епископа, а то тут пристают всякие" - патер Браун схватывается с Фламбо, попутно оставляя следы для сыщика.
"Я не причинял большого вреда - облил супом стену, рассыпал яблоки, разбил окно" - как вы думаете, это говорит преступник-социопат, или смиренный священник? Это что, его окно или его стена? За окно он хоть заплатил (из чужого кармана, прошу заметить!) - а за стену нет. А крест он оставил в пакете какой-то торговке с наказом переслать в Вестминстер. А если она забудет? А в почте потеряется? Зачем вообще он это делает, если его не прет от происходящего? Я, смиренный священник, изловлю прославленного преступника - ведь это и есть уничижение, которое паче гордости, имя которому - ханжество (хотя гордости там тоже хватает). Не потому ли отец Браун так хорошо вычисляет преступления, в основе которых лежат гордыня и социопатия?
Так думал я. А потом пришла sciuro, которая читала Честертона давно и все забыла, выслушала мои сбивчивые рассуждения, и сказала: "Знаешь, мне кажется, этот твой отец Браун просто мерисью".
И тут я просветлился. Слушайте, он ведь и правда мерисью, а? Особенно в поздних рассказах типа "мистера Кана"...