Всеволод Овчинников. Сакура и дуб
Публицистика. Всеволод Овчинников - журналист-международник, живший и работавший сначала в Японии, а потом в Англии. В "Ветке сакуры" и "Корнях дуба" он излагает и анализирует свои наблюдения, "подбивая" цитатами из книг о стране, написанных ранее другими авторами. Про Японию, например, приводятся цитаты, начиная с Марко Поло. И смотреть, как то же самое воспринимали люди из других времен и стран, не менее интересно, чем следить за размышлениями самого Овчинникова.
Вот как сам рассказывает об этих книгах.
[Цитата]Наиболее счастливая, но и наиболее трудная судьба выпала двум из моих пятнадцати книг. Это - «Ветка сакуры» и «Корни дуба», впервые опубликованные в журнале «Новый мир» в 1970 и 1980 годах.
Их можно считать воплощением творческого кредо автора: убедить читателя, что нельзя мерить чужую жизнь на свой аршин, нельзя опираться лишь на привычную систему ценностей и критериев, ибо они отнюдь не универсальны, как и грамматические нормы нашего родного языка. Проще говоря, прежде чем судить о зарубежной действительности, надо постараться понять, почему люди в других странах порой ведут себя иначе, чем мы.
Попытка проанализировать национальный характер, дабы объяснить незнакомую страну через ее народ, была новшеством для нашей тогдашней публицистики. Но дело не только в своеобразии замысла. И не только в том, что «Ветку сакуры» впервые опубликовал Александр Твардовский, когда выход каждого номера его «Нового мира» становился событием в духовной жизни страны.
Хотя оба эти обстоятельства, безусловно, усилили вызванный книгой резонанс.
Главной причиной популярности «Ветки сакуры», наверное, стало другое. Читатель воспринял это произведение как призыв смотреть на окружающий мир без идеологических шор. Самой большой в моей жизни похвалой стали тогда слова Константина Симонова:
- Для нашего общества эта книга - такой же глоток свежего воздуха, как песни Окуджавы…
Но именно поэтому «Ветка сакуры», а десять лет спустя - «Корни дуба» вызвали нарекания идеологических ведомств. Им досталось по полной программе: приостанавливали подготовку к печати, рассыпали набор, требовали изменений и сокращений. Пришлось кое в чем пойти на компромиссы.
В Японии «Ветка сакуры» стала бестселлером.
Для примера одна из [книжных цитат]Каждый народ, накапливая исторический опыт, привыкает смотреть на мир под собственным углом зрения. Человек, как правило, не отдает себе отчета в том, что такой угол зрения существует, но он не в силах обойти его. И если мы поймем, как люди думают, под каким углом зрения смотрят на мир, их образ мышления, или, по выражению В. Г. Белинского, их «манеру понимать вещи», то поймем прошлое этого народа и научимся предвидеть будущее.
Т. Григорьева (Россия). Японская художественная традиция. 1979, закрывающих главы. Она датируется 1979 годом, то есть, почти на десять лет позже публикации самой книги. Дело в том, что японцы так полюбили "Ветку сакуры" ("Автор точно и образно описывает внутренний мир японца, культуру и экономику нашей страны" (газета "Киото симбун"), что в 2000-ых пригласили Овчинникова к себе в страну для "ревизии" под переиздание. Он "освежил" статистические данные и дописал несколько глав.
На эпиграф я бы вынесла "Никогда не нарушайте внешнюю гармонию. Японцы считают, что сохранить гармонию важнее, чем доказать правоту или получить выгоду" из главы "Человек с флажком". В ней рассказывается о японском чувстве долга и чести, о важности для японцев компромисса и чисто японском способе этот самый компромисс искать. Это настолько не "западный" подход, что, можно сказать, что эта глава сама по себе "сделала бы мне книгу", даже если б все остальное оказалось бы написанным хуже ее. Но остальные ни чуть ей не уступают. Очень увлекательно про ощущение японцами природы и своей с ней связи, даже у горожан! Безумно интересно про эстетику и искусство, фарфор, кулинарию, икебану, "вертикальные связи" и едва ли не культ "преходящих вещей" в сочетании с глубокой любовью к "патине времени" и "ржавчине старины". "Экономические" главы способны в принципе расширить базовые знания об экономике вообще, а не только нюансах национальной, позволивших Японии вырваться вперед в послевоенные годы. Книга приоткрывает не просто другой мир, но другой способ на него смотреть, и это удивительно освежающее чувство.
Вот это...
[цитата]Есть притча о мастере чайной церемонии Рикю, сад которого славился на всю Японию цветами повилики. Взглянуть на них решил даже сам сёгун Хидэёси. Придя, однако, в назначенное утро в сад, он с удивлением обнаружил, что все цветы срезаны. Уже начавший гневаться, повелитель вошел в комнату для чайной церемонии и тут увидел икебану из одного-единственного стебля повилики. Рикю принес в жертву все цветы своего сада, чтобы подчеркнуть их красоту в одном, самом лучшем. Эту притчу рассказывают каждому японцу на первом же занятии икебаны. Его приучают к тому, что выразительность скупа; что хотя икебана в целом - это ваяние со знаком плюс, с каждой отдельной ветки с листьями и цветами надо так же безжалостно удалять все лишнее, как скульптор скалывает с куска мрамора все, что не есть лицо.
...вызвало у меня не то культурный шок, не то когнитивный диссонанс. Повилика - карантинное растение-паразит. У нее нет своих корней, она обвивает растение-хозяина, впивается специальными органами-гаустериями и начинает пить сок. Пораженное растение погибает. Поэтому зараженные повиликой поля попросту уничтожают. Цветки у нее мелкие (у разных видов от 2 до 6 мм), невзрачные, хоть и собраны в соцветия по несколько штук, и бледные, тот самый случай, когда розоватый, и не розовый, или голубоватый, а не голубой. Так что "сад повилики", "прославленный на всю страну", и икебану из нее же мне представить попросту не удалось: не может она расти сама по себе, "отдельными стеблями", только на чем-то. При этом как-то не верится, что Овчинников мог ошибиться с названием растения при переводе с японского. Да и с японцев, если судить по книге, вполне станется признать повилику, забившую собственный сад, проявлением природной гармонии. Но хотелось бы, конечно, более фактически-четкого представления. Очень я сожалела, что в книге из иллюстраций одна-единственная ветка сакуры.
[Картинка]
Повилика удушает крапиву
И еще одно эпическое (потому что почти А3) полотно "Ипомея взбирается по крапиве". Вот это я хоть как-то бы еще поняла как икебану.
Еще
[цитата]"Всему свое место" - эти слова можно назвать девизом японцев, ключом к пониманию их многих положительных и отрицательных сторон. Девиз этот воплощает в себе, во-первых, своеобразную теорию относительности применительно к морали, а во-вторых, утверждает субординацию как незыблемый, абсолютный закон семейной и общественной жизни.
Японцы избегают судить о поступках и характере человека в целом, а делят его поведение на изолированные области, в каждой из которых как бы существуют свои законы, собственный моральный кодекс. Вот излюбленное сравнение, которое они приводят на этот счет:
- Нельзя утверждать, что ехать на автомашине по левой стороне улицы (как в Токио или Лондоне) всегда правильно, а по правой (как в Москве или Париже) всегда ошибочно. Дело лишь в правилах уличного движения, которые отнюдь не везде одинаковы.
Японцам не свойственно обвинять человека в том, что он не прав вообще. В их суждениях прежде всего четко обозначается область, в которой он совершил ту или иную погрешность, то есть нарушил предписанные для данной области правила. Универсальных мерок не существует: поведение, допустимое в одном случае, не может быть оправдано в другом.
Вместо того чтобы делить поступки на правильные и неправильные, японец оценивает их как подобающие и неподобающие: "всему свое место". для иллюстрации повествовательной манеры.
"Ветка сакуры" мне понравилась больше, чем "Корни дуба", хотя они обе одинаково интересны и познавательны.
Вот как сам рассказывает об этих книгах.
[Цитата]Наиболее счастливая, но и наиболее трудная судьба выпала двум из моих пятнадцати книг. Это - «Ветка сакуры» и «Корни дуба», впервые опубликованные в журнале «Новый мир» в 1970 и 1980 годах.
Их можно считать воплощением творческого кредо автора: убедить читателя, что нельзя мерить чужую жизнь на свой аршин, нельзя опираться лишь на привычную систему ценностей и критериев, ибо они отнюдь не универсальны, как и грамматические нормы нашего родного языка. Проще говоря, прежде чем судить о зарубежной действительности, надо постараться понять, почему люди в других странах порой ведут себя иначе, чем мы.
Попытка проанализировать национальный характер, дабы объяснить незнакомую страну через ее народ, была новшеством для нашей тогдашней публицистики. Но дело не только в своеобразии замысла. И не только в том, что «Ветку сакуры» впервые опубликовал Александр Твардовский, когда выход каждого номера его «Нового мира» становился событием в духовной жизни страны.
Хотя оба эти обстоятельства, безусловно, усилили вызванный книгой резонанс.
Главной причиной популярности «Ветки сакуры», наверное, стало другое. Читатель воспринял это произведение как призыв смотреть на окружающий мир без идеологических шор. Самой большой в моей жизни похвалой стали тогда слова Константина Симонова:
- Для нашего общества эта книга - такой же глоток свежего воздуха, как песни Окуджавы…
Но именно поэтому «Ветка сакуры», а десять лет спустя - «Корни дуба» вызвали нарекания идеологических ведомств. Им досталось по полной программе: приостанавливали подготовку к печати, рассыпали набор, требовали изменений и сокращений. Пришлось кое в чем пойти на компромиссы.
В Японии «Ветка сакуры» стала бестселлером.
Для примера одна из [книжных цитат]Каждый народ, накапливая исторический опыт, привыкает смотреть на мир под собственным углом зрения. Человек, как правило, не отдает себе отчета в том, что такой угол зрения существует, но он не в силах обойти его. И если мы поймем, как люди думают, под каким углом зрения смотрят на мир, их образ мышления, или, по выражению В. Г. Белинского, их «манеру понимать вещи», то поймем прошлое этого народа и научимся предвидеть будущее.
Т. Григорьева (Россия). Японская художественная традиция. 1979, закрывающих главы. Она датируется 1979 годом, то есть, почти на десять лет позже публикации самой книги. Дело в том, что японцы так полюбили "Ветку сакуры" ("Автор точно и образно описывает внутренний мир японца, культуру и экономику нашей страны" (газета "Киото симбун"), что в 2000-ых пригласили Овчинникова к себе в страну для "ревизии" под переиздание. Он "освежил" статистические данные и дописал несколько глав.
На эпиграф я бы вынесла "Никогда не нарушайте внешнюю гармонию. Японцы считают, что сохранить гармонию важнее, чем доказать правоту или получить выгоду" из главы "Человек с флажком". В ней рассказывается о японском чувстве долга и чести, о важности для японцев компромисса и чисто японском способе этот самый компромисс искать. Это настолько не "западный" подход, что, можно сказать, что эта глава сама по себе "сделала бы мне книгу", даже если б все остальное оказалось бы написанным хуже ее. Но остальные ни чуть ей не уступают. Очень увлекательно про ощущение японцами природы и своей с ней связи, даже у горожан! Безумно интересно про эстетику и искусство, фарфор, кулинарию, икебану, "вертикальные связи" и едва ли не культ "преходящих вещей" в сочетании с глубокой любовью к "патине времени" и "ржавчине старины". "Экономические" главы способны в принципе расширить базовые знания об экономике вообще, а не только нюансах национальной, позволивших Японии вырваться вперед в послевоенные годы. Книга приоткрывает не просто другой мир, но другой способ на него смотреть, и это удивительно освежающее чувство.
Вот это...
[цитата]Есть притча о мастере чайной церемонии Рикю, сад которого славился на всю Японию цветами повилики. Взглянуть на них решил даже сам сёгун Хидэёси. Придя, однако, в назначенное утро в сад, он с удивлением обнаружил, что все цветы срезаны. Уже начавший гневаться, повелитель вошел в комнату для чайной церемонии и тут увидел икебану из одного-единственного стебля повилики. Рикю принес в жертву все цветы своего сада, чтобы подчеркнуть их красоту в одном, самом лучшем. Эту притчу рассказывают каждому японцу на первом же занятии икебаны. Его приучают к тому, что выразительность скупа; что хотя икебана в целом - это ваяние со знаком плюс, с каждой отдельной ветки с листьями и цветами надо так же безжалостно удалять все лишнее, как скульптор скалывает с куска мрамора все, что не есть лицо.
...вызвало у меня не то культурный шок, не то когнитивный диссонанс. Повилика - карантинное растение-паразит. У нее нет своих корней, она обвивает растение-хозяина, впивается специальными органами-гаустериями и начинает пить сок. Пораженное растение погибает. Поэтому зараженные повиликой поля попросту уничтожают. Цветки у нее мелкие (у разных видов от 2 до 6 мм), невзрачные, хоть и собраны в соцветия по несколько штук, и бледные, тот самый случай, когда розоватый, и не розовый, или голубоватый, а не голубой. Так что "сад повилики", "прославленный на всю страну", и икебану из нее же мне представить попросту не удалось: не может она расти сама по себе, "отдельными стеблями", только на чем-то. При этом как-то не верится, что Овчинников мог ошибиться с названием растения при переводе с японского. Да и с японцев, если судить по книге, вполне станется признать повилику, забившую собственный сад, проявлением природной гармонии. Но хотелось бы, конечно, более фактически-четкого представления. Очень я сожалела, что в книге из иллюстраций одна-единственная ветка сакуры.
[Картинка]
Повилика удушает крапиву
И еще одно эпическое (потому что почти А3) полотно "Ипомея взбирается по крапиве". Вот это я хоть как-то бы еще поняла как икебану.
Еще
[цитата]"Всему свое место" - эти слова можно назвать девизом японцев, ключом к пониманию их многих положительных и отрицательных сторон. Девиз этот воплощает в себе, во-первых, своеобразную теорию относительности применительно к морали, а во-вторых, утверждает субординацию как незыблемый, абсолютный закон семейной и общественной жизни.
Японцы избегают судить о поступках и характере человека в целом, а делят его поведение на изолированные области, в каждой из которых как бы существуют свои законы, собственный моральный кодекс. Вот излюбленное сравнение, которое они приводят на этот счет:
- Нельзя утверждать, что ехать на автомашине по левой стороне улицы (как в Токио или Лондоне) всегда правильно, а по правой (как в Москве или Париже) всегда ошибочно. Дело лишь в правилах уличного движения, которые отнюдь не везде одинаковы.
Японцам не свойственно обвинять человека в том, что он не прав вообще. В их суждениях прежде всего четко обозначается область, в которой он совершил ту или иную погрешность, то есть нарушил предписанные для данной области правила. Универсальных мерок не существует: поведение, допустимое в одном случае, не может быть оправдано в другом.
Вместо того чтобы делить поступки на правильные и неправильные, японец оценивает их как подобающие и неподобающие: "всему свое место". для иллюстрации повествовательной манеры.
"Ветка сакуры" мне понравилась больше, чем "Корни дуба", хотя они обе одинаково интересны и познавательны.