Jul 14, 2010 10:24
Интересный факт, который в то же время и символичен:
В СССР существовала практика глушения иностранных передач. Бесполезная работа, но требующая огромных мощностей. К тому же цели своей этот треск глушилок не достигал. Уже за несколько десятков километров от крупных городов можно было услышать почти любые иностранные передачи - был бы хороший приемник. Министерство связи, занимавшееся всем этим делом, боясь гнева начальства, поставило особо мощные глушилки на здании Политехнического музея (около здания ЦК КПСС) и на Кутузовском проспекте (где жило большинство членов Президиума ЦК).
Так у нас и до сих пор делают все.
_______________________________________________
А вот просто милая история:
Закончилось тем, что решили собрать пленум ЦК и обсудить состояние идеологической работы. Мне и своему помощнику Владимиру Евдокимову Ильичев сказал, что, возможно, доклад на пленуме будет делать Хрущев, что в этом докладе большое место решено отвести Солженицыну, критике его “произведений”. Вам поручается подготовить проект доклада. Ильичев говорил без энтузиазма. Можете, сказал он, пригласить для совета академиков Федосеева и Францева. Больше никого. И помалкивать. На наше замечание, что мы не литературоведы, он ответил коротко: “Знаю”.
Поехали вдвоем на загородную дачу. От Ильичева нам прислали ксерокопии машинописных текстов книг Александра Исаевича “В круге первом”, “Раковый корпус”, “Пир победителей” и что-то еще. Они были подготовлены в КГБ, засекречены, выданы нам под расписку. Каждый экземпляр имел свой номер. Иными словами, произведения Солженицына оказались на уровне высших государственных секретов.
Мы с Евдокимовым все это прочитали, начали гадать, к чему можно прицепиться. Ничего не получалось. Наши обвинительные формулы за пределы штампов, каких-то идеологических заклинаний не выходили. Пригласили академиков. Те тоже прочитали книги Солженицына, причем с большим интересом. Многоопытный Федосеев заключил, что, кроме раздела о политике партии в области литературы с упоминанием, среди других, имени Солженицына, ничего не получится. Язвительный Францев сказал, что, конечно, Суслов и Ильичев - “крупные литераторы”, но о чем они будут говорить на сей раз, ума не приложит. Упомянуть имя Хрущева он побоялся. С тем академики и отъехали.
Через какое-то время заглянул Ильичев - он жил на даче неподалеку. Евдокимов дал ему с десяток страниц текста, в котором говорилось о политике КПСС в области культуры и пару раз, наряду с другими, упоминался и Солженицын. Ильичев бегло просмотрел текст и сказал, что это совсем не то. “Принципы политики я лучше вас знаю”, - сказал Леонид Федорович и добавил еще несколько едких слов.
Затем сообщил, что обстановка изменилась. Хрущева кто-то отговорил выступать по этому вопросу. Основной доклад будет делать Суслов, а текст напишут ему другие люди. А он, Ильичев, должен произнести пространную речь о социалистической культуре и нравственности, но там же сильно сказать о Солженицыне. Поэтому можете пригласить в помощь, кого хотите. Мы обрадовались. Приехали спецы по литературным текстам, все прописали, получились обычные всхлипы по типу: “Ах, как нехорошо!” Мы ждали Ильичева, чтобы показать ему новое творение, но он так и не приехал. Как-то позвонил по телефону и радостно сказал:
- Пленума не будет!
Мы тоже обрадовались и разъехались по домам.
_______________________________________________________
17 октября, состоялось чтение речи в кабинете Брежнева. Я впервые увидел нового “вождя” столь близко. Встретил нас улыбающийся, добродушный с виду человек, наши поздравления принял восторженно, как если бы каждый из нас вручил ему по ордену, которые он безмерно обожал. Александров зачитал текст. Брежнев слушал молча, без конца курил, потом сказал, что эта речь - его первое официальное выступление в качестве Первого секретаря, он придает ей особое значение. По своему стилю она должна отличаться от “болтливой манеры” Хрущева, содержать новые оценки. Какие именно, он и сам не знал, да и мы тоже весьма смутно представляли перспективы, связанные с новым октябрьским переворотом.
_______________________________________________________
В условиях партийно-чекистской “железной клетки” редкий человек может остаться самим собой. И чем дольше он живет в этом коллективном зверинце, тем все меньше замечает происходящие перемены в самом себе, пока наконец не начинает считать свои взгляды, оценки вполне правильными и даже естественными, не замечая, что постепенно они начинают совпадать с официальным мнением, а сам человек становится всего лишь попугаем. Когда рабство оказывается для человека собственным домом, человек перестает ощущать себя рабом. Именно так и происходило со всеми нами, в том числе и с Горбачевым.
_______________________________________________________
Горбачев любил ссылаться на поздние статьи Ленина, считал, что они дают ключ к экономической перестройке. Но не только не ввел свободную торговлю, но подписал решение Политбюро о борьбе с нетрудовыми доходами, то есть с зачатками свободной торговли. Или другой пример. В то время стал очень злободневным вопрос о ценах на хлеб. Они были настолько низкими, что кормить скот хлебом стало гораздо выгоднее, чем заготавливать или покупать корма. Половина купленного хлеба в городах выбрасывалась на свалки. В то же время зерно закупалось за золото в США, Канаде, Европе. В своей речи в Целинограде еще в 1985 году Горбачев согласился поставить вопрос о повышении цен на хлеб. Мы с Болдиным подготовили аргументацию, выкладки, сослались на письма людей. Все звучало достаточно убедительно.
Но наутро он передумал. Кто-то внушил ему, что делать этого нельзя, ибо в памяти людей останется факт, что именно он повысил цены на хлеб. Помню свое разочарование, когда не услышал этого предложения в речи Горбачева. Я лично видел в повышении цен на хлеб сигнал к реформе ценообразования. Нельзя же было и дальше терпеть положение, когда трактор был дешевле металла, потраченного на его производство. Вот так и шло - смелость в словах и бессмысленная осторожность на деле. Крупные намерения и мелкие решения шагали вместе.
Он, бесспорно, человек эмоционально одаренный, во многом артистичный. У него своеобразное обаяние, особенно во время бесед в узком кругу. Эту черту отмечали многие, и не только из лести. Умел, когда хотел, заинтересованно слушать собеседника. Способен без особых усилий поставить себя на место собеседника и даже, пожалуй, принять его точку зрения. Мог достаточно легко убеждать. Но это продолжалось лишь до тех пор, пока не появились склонность к бесконечному словоизвержению, а также глухота к советам и предложениям.