ВЕРНУЛСЯ!
- Доброй ночи Агафьюшка!
- Сладких снов Валерьянушка!
- Ты же знаешь, родная, я люблю солененькое - заулыбался Валера, своей хитрой с ехидцем улыбкой, означающей, что в заготовке у него как раз на этот случай уже припасена скабрезная остротка!
Агафья, хоть и было темно «глаза коли» и лица Валерия ну ни как ни углядеть, предчувствовала уже его эту ухмылочку и попыталась упредить:
- Спи уже дурачек, а то опять не Бог весть, что привидится - а ведь знала, своим незатейливым бабьим умишком, что Валерку ей уже не остановить!
- Солененькое... - мечтательно причмокнул он - но ни как солонинка или селедушка, а как ПИСАЧЬКИ твои! Когда стоишь ты по ветру задрамши подол и ссышь в пыль дороги, как мужик, а я морду свою знай подставляю то под струю, то с волос твоих в паху капли слизываю! - Сказав это все на одном выдохе скороговоркой, еле сдерживаясь, Валерий гулко загогатал, посылая звонкое эхо во все углы скудно обставленной хаты.
- Замолчи оголтелый! - взмолилась Агафья - Уууу послал Бог!
- АГХАХАХАХХААААХХХГХК - не унимался Валерий, одновременно пощипывая Агафью за ее мощный круп.
- Молчи детей разбудишь окаянный, прости Госпади! - сказав это Агафья с силой ткнула Валерию под бок плотно сжатым кулачком, Валерий ухнул как филин и захлебнувшись хохотом замолчал, тихонько отвернулся к стене и обиженно засопел, а вскоре, мерно задышал погружаясь в ночную грезу...
Искрящийся янтарем песок согретый жарким тропическим солнцем, подхватываемый морским бризом, нежно пощипывал обнаженную кожу, молодого мужчины, как укусы маленьких безобидных насекомых. Его бронзовое мускулистое тело, как будто отлитое из драгоценного металла источало силу, а нордические черты лица и копна длинных пшеничных волос одновременно уравновешивали и дополняли образ, внушая спокойствие.
Мужчина лежал с закрытыми глазами и приятно морщился под прощальными лучами уже заходящего солнца. Шелест песка и шепот моря - ничто не нарушало идиллию. С одной из пальм растущих поодаль упал кокосовый орех, треснув от удара о земь, раскол пришелся ровно по центру! Из снежно-белой сердцевины побежало прозрачное молочко. Мужчина даже не пошевелился, его ноги, как будто обняла - окатила лазурная волна... Накатил липкий холод.
Валерий резко сел, в кирзовых сапогах хлюпало что-то теплое и липкое, правый рукав шинели парил. Наверное уснул у костра подумал он, вытер рукой выступившую на лбу капли пота и огляделся. Бескрайняя степь простиралась повсюду. Откинув рукав шинели на левой руке, как открывают веки фельдшеры тяжелораненым бойцам, чтобы проверить реакцию зрачка на свет, он взглянул на часы, циферблат был разбит стрелки стояли, он вернул рукав назад, закрыв табло, как закрывают глаза покойнику.
Что-то тлело, он чувствовал едкий удушливый запах горения, но нигде не видел источника. Тьма надвигалась на мир. Валерий попытался встать. Тут же под ним что-то зашелестело.
Чу!
Он сидел на обрезках каких-то ярких бумаг, бумаги были повсюду бумаги были везде. Зачерпнув полные пригоршни он стал рыть, но так и не смог добраться до земли.
Бумаги стали тлеть прямо в руках. Валерий решил разглядеть их внимательней - на всех было изображено одно и то же.
Яркое синее море, раскидистые пальмы и кокосовый орех расколотый на половинки. Все это перечеркивала грузная надпись на латинице: "Ба-ун-ти" - прочитал Валерий. Бумага тут же пожелтела и изогнулась как пожухший осенний лист, откуда-то из центра появился маленький язычок и проглотил в пламени пожелтевший райский пейзаж.
Валерий ожог руку, он понял, что так парило под шинелью. Он стал сдирать с себя одежду, которая как угли брошенные за шиворот в разных местах стали прожигать его тело. Валерий сдирал с себя прикипающие к коже горящие тряпки: сапоги, шинель, портянки, исподнее, бросал подле, огонь с небывалой силой стал поглощать лохмотья, а его кожа медленно багровея наливалась водянистыми волдырями, только ушанка с перевернутой пентаграммой все еще красовалось на его голове. Зуд охватил все тело, особенно ступни ног! Языки пламени от горящих бумаг стали прожигать кожу босых ног до самых костей. Валерий взвыл от боли и побежал к горизонту, что было сил. Ступая по всполохам пламени как святой по воде, он ощутил в себе некую силу, мужество вновь вернулось к нему, пейзаж вокруг стал быстро меняться, показались острые пики далеко взмывающих в небо скал и крутые падающие в бесконечность провалы. Вдалеке он увидел фигуру, бегущего ему навстречу человека. Обретя надежду Валерий прибавил ходу, отвороты ушанки с большей частотой захлопали по обе стороны багровеющей шеи словно крылья. Приблизившись, Валерий пожалел, что поддался порыву страх и отвращение овладевали им с нарастающей силой.
Пред ним был смрадный покойник.
Трупные, цвета райского моря, пятна покрывали раздутое тело, кое-где копошились белесые как кокосовая стружка черви, язвы и гнойные струпья сочили яркой зеленовато-каричневой слизью, в основании набухшего живота прямо на глазах образовывался черный провал. Раздался треск, словно зрелый орех раскололся на две половины, моток по-змеиному переплетенный копошащихся внутренностей хлынул наружу с волной свернувшейся кровяной жижи.
Валерий не мог сдвинуться с места, все его внимание было поглощено мерзкой картиной разваливающегося на его глазах существа, то и дело в него летели брызги лопнувших фурункулов. Волосы на голове у стоящего напротив напоминали вздыбленные рога - мерно опускающиеся и поднимающиеся, живущие своей жизнью, как и многие участки смердящей плоти, мелкие инсекты пружинисто отпрыгивая, разлетались в стороны. Валерию случалось хоронить близких, видеть погибших товарищей, разодранных в клочья осколочными снарядами, но картины, столь же мерзостной, как эта не возможно было и вообразить или классифицировав поставить на нужное место в ряду отвратительных мерзостей да и не для чего.
Гнилой труп двинул вперед. По его глазам прошла рябь, они словно закипели и выстрелили наружу, как чертики из убранной розовым бархатом табакерки, только вместо пружинок были сочащие гноем жилы. Руки с виднеющимися костями потянулись крючками пальцев к горлу Валерия.
Оцепенение прошло, и он, что было сил, стал молотить руками по наступающему мертвецу.
Осколок стекла, как ланцетом пропорол глубокую борозду на обожженной коже руки точно лезвие срезав ремешок часов "заря". Это было зеркало, понял Валерий. Из раны вместо крови сочилось червиё.
Кишащая инсектами ушанка стала плотным кольцом сдавливать голову Валерия, жаля сразу во всех местах ядовитыми укусами. Валерий стал сдирать оживший головной убор - лоскуты кожи повисли на его голове как изощренный парик. Черное шевелящее облако погребло его фигуру, скрежет челюстей всеядных оглушил долину.
ААААААААААААААА! ОН ИДЕТ! ОН ИДЕТ! Я... ВИДЕЛ... ЗДЕСЬ! ОН ИДЕТ!Я ЗДЕСЬ!!! ВЕРНУЛСЯ! - давясь словами кричал пробудившийся от ночного морока ВАЛЕРИЙ!
- Сладких снов Валерьянушка!
- Ты же знаешь, родная, я люблю солененькое - заулыбался Валера, своей хитрой с ехидцем улыбкой, означающей, что в заготовке у него как раз на этот случай уже припасена скабрезная остротка!
Агафья, хоть и было темно «глаза коли» и лица Валерия ну ни как ни углядеть, предчувствовала уже его эту ухмылочку и попыталась упредить:
- Спи уже дурачек, а то опять не Бог весть, что привидится - а ведь знала, своим незатейливым бабьим умишком, что Валерку ей уже не остановить!
- Солененькое... - мечтательно причмокнул он - но ни как солонинка или селедушка, а как ПИСАЧЬКИ твои! Когда стоишь ты по ветру задрамши подол и ссышь в пыль дороги, как мужик, а я морду свою знай подставляю то под струю, то с волос твоих в паху капли слизываю! - Сказав это все на одном выдохе скороговоркой, еле сдерживаясь, Валерий гулко загогатал, посылая звонкое эхо во все углы скудно обставленной хаты.
- Замолчи оголтелый! - взмолилась Агафья - Уууу послал Бог!
- АГХАХАХАХХААААХХХГХК - не унимался Валерий, одновременно пощипывая Агафью за ее мощный круп.
- Молчи детей разбудишь окаянный, прости Госпади! - сказав это Агафья с силой ткнула Валерию под бок плотно сжатым кулачком, Валерий ухнул как филин и захлебнувшись хохотом замолчал, тихонько отвернулся к стене и обиженно засопел, а вскоре, мерно задышал погружаясь в ночную грезу...
Искрящийся янтарем песок согретый жарким тропическим солнцем, подхватываемый морским бризом, нежно пощипывал обнаженную кожу, молодого мужчины, как укусы маленьких безобидных насекомых. Его бронзовое мускулистое тело, как будто отлитое из драгоценного металла источало силу, а нордические черты лица и копна длинных пшеничных волос одновременно уравновешивали и дополняли образ, внушая спокойствие.
Мужчина лежал с закрытыми глазами и приятно морщился под прощальными лучами уже заходящего солнца. Шелест песка и шепот моря - ничто не нарушало идиллию. С одной из пальм растущих поодаль упал кокосовый орех, треснув от удара о земь, раскол пришелся ровно по центру! Из снежно-белой сердцевины побежало прозрачное молочко. Мужчина даже не пошевелился, его ноги, как будто обняла - окатила лазурная волна... Накатил липкий холод.
Валерий резко сел, в кирзовых сапогах хлюпало что-то теплое и липкое, правый рукав шинели парил. Наверное уснул у костра подумал он, вытер рукой выступившую на лбу капли пота и огляделся. Бескрайняя степь простиралась повсюду. Откинув рукав шинели на левой руке, как открывают веки фельдшеры тяжелораненым бойцам, чтобы проверить реакцию зрачка на свет, он взглянул на часы, циферблат был разбит стрелки стояли, он вернул рукав назад, закрыв табло, как закрывают глаза покойнику.
Что-то тлело, он чувствовал едкий удушливый запах горения, но нигде не видел источника. Тьма надвигалась на мир. Валерий попытался встать. Тут же под ним что-то зашелестело.
Чу!
Он сидел на обрезках каких-то ярких бумаг, бумаги были повсюду бумаги были везде. Зачерпнув полные пригоршни он стал рыть, но так и не смог добраться до земли.
Бумаги стали тлеть прямо в руках. Валерий решил разглядеть их внимательней - на всех было изображено одно и то же.
Яркое синее море, раскидистые пальмы и кокосовый орех расколотый на половинки. Все это перечеркивала грузная надпись на латинице: "Ба-ун-ти" - прочитал Валерий. Бумага тут же пожелтела и изогнулась как пожухший осенний лист, откуда-то из центра появился маленький язычок и проглотил в пламени пожелтевший райский пейзаж.
Валерий ожог руку, он понял, что так парило под шинелью. Он стал сдирать с себя одежду, которая как угли брошенные за шиворот в разных местах стали прожигать его тело. Валерий сдирал с себя прикипающие к коже горящие тряпки: сапоги, шинель, портянки, исподнее, бросал подле, огонь с небывалой силой стал поглощать лохмотья, а его кожа медленно багровея наливалась водянистыми волдырями, только ушанка с перевернутой пентаграммой все еще красовалось на его голове. Зуд охватил все тело, особенно ступни ног! Языки пламени от горящих бумаг стали прожигать кожу босых ног до самых костей. Валерий взвыл от боли и побежал к горизонту, что было сил. Ступая по всполохам пламени как святой по воде, он ощутил в себе некую силу, мужество вновь вернулось к нему, пейзаж вокруг стал быстро меняться, показались острые пики далеко взмывающих в небо скал и крутые падающие в бесконечность провалы. Вдалеке он увидел фигуру, бегущего ему навстречу человека. Обретя надежду Валерий прибавил ходу, отвороты ушанки с большей частотой захлопали по обе стороны багровеющей шеи словно крылья. Приблизившись, Валерий пожалел, что поддался порыву страх и отвращение овладевали им с нарастающей силой.
Пред ним был смрадный покойник.
Трупные, цвета райского моря, пятна покрывали раздутое тело, кое-где копошились белесые как кокосовая стружка черви, язвы и гнойные струпья сочили яркой зеленовато-каричневой слизью, в основании набухшего живота прямо на глазах образовывался черный провал. Раздался треск, словно зрелый орех раскололся на две половины, моток по-змеиному переплетенный копошащихся внутренностей хлынул наружу с волной свернувшейся кровяной жижи.
Валерий не мог сдвинуться с места, все его внимание было поглощено мерзкой картиной разваливающегося на его глазах существа, то и дело в него летели брызги лопнувших фурункулов. Волосы на голове у стоящего напротив напоминали вздыбленные рога - мерно опускающиеся и поднимающиеся, живущие своей жизнью, как и многие участки смердящей плоти, мелкие инсекты пружинисто отпрыгивая, разлетались в стороны. Валерию случалось хоронить близких, видеть погибших товарищей, разодранных в клочья осколочными снарядами, но картины, столь же мерзостной, как эта не возможно было и вообразить или классифицировав поставить на нужное место в ряду отвратительных мерзостей да и не для чего.
Гнилой труп двинул вперед. По его глазам прошла рябь, они словно закипели и выстрелили наружу, как чертики из убранной розовым бархатом табакерки, только вместо пружинок были сочащие гноем жилы. Руки с виднеющимися костями потянулись крючками пальцев к горлу Валерия.
Оцепенение прошло, и он, что было сил, стал молотить руками по наступающему мертвецу.
Осколок стекла, как ланцетом пропорол глубокую борозду на обожженной коже руки точно лезвие срезав ремешок часов "заря". Это было зеркало, понял Валерий. Из раны вместо крови сочилось червиё.
Кишащая инсектами ушанка стала плотным кольцом сдавливать голову Валерия, жаля сразу во всех местах ядовитыми укусами. Валерий стал сдирать оживший головной убор - лоскуты кожи повисли на его голове как изощренный парик. Черное шевелящее облако погребло его фигуру, скрежет челюстей всеядных оглушил долину.
ААААААААААААААА! ОН ИДЕТ! ОН ИДЕТ! Я... ВИДЕЛ... ЗДЕСЬ! ОН ИДЕТ!Я ЗДЕСЬ!!! ВЕРНУЛСЯ! - давясь словами кричал пробудившийся от ночного морока ВАЛЕРИЙ!