Новинка нашего издательства: Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века
Оригинал взят у mka в Новинка нашего издательства: Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века
Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века: Письма М.В. Шика (Свящ. Михаила) и Н.Д. Шаховской (Шаховской-Шик).
Т. 1. 1911-1926. / М.: М. : Культурно-просветительский фонд «Преображение», 2015. - 216 с. ч.-б. илл.
Авторы публикуемых писем - Михаил Владимирович Шик (впоследствии свящ. Михаил) и Наталья Дмитриевна Шаховская (в замужестве - Шаховская Шик), родившиеся в конце XIX века, получившие образование в дореволюционной России и соединившие свои жизни в 1918 году.
Из воспоминаний Елизаветы Михайловны Шик - дочери и публикатора переписки:
Вступая в брак, они видели свою будущую жизнь более как служение, чем «счастье для себя».
Супруги поселились в Сергиевом Посаде, и Михаил Владимирович вместе с о. Павлом Флоренским, искусствоведом Ю.А. Олсуфьевым и другими преданными Церкви людьми работал в Комиссии по сохранению памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, а также преподавал историю и психологию в Сергиевском педагогическом техникуме (позднее - институте); там же работала и Наталия Дмитриевна. В 1922 году родился долгожданный первенец - Сергей. Общим духовным отцом супругов Шик стал старец Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий (ныне прославленный преподобный Алексий Зосимовский). По его рекомендации Михаил Владимирович в июле 1925 года был рукоположен в сан дьякона Патриаршим местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским). В ноябре - декабре того же года была арестована большая группа духовенства во главе с митрополитом Петром, в том числе и дьякон о. Михаил. К тому времени в семье было уже двое детей (в 1924 году родилась Машенька) и ожидался третий. (Я родилась через два месяца после ареста отца).
«Как утешительны эти наши импровизированные службы в тюрьме и в пути. Кругом гомон, брань, смех. Но не так ли в обычной жизни мы, выплывая из волн житейской суеты, стараемся оторваться от нее, чтобы сосредоточиться в молитве?»
После полугода тюрьмы папу вместе с несколькими священнослужителями и мирянами, проходившими по тому же «делу митр. Петра», отправили в административную ссылку в г. Турткуль - административный центр Каракалпакской автономной области. Этап длился больше полутора месяцев - с длительными остановками на многих пересыльных пунктах. Трудности этапа преодолевались молитвой. Вот один отрывок из дневниковой записи отца:
О. Михаил Шик
В Турткуле ранее сосланные туда же священнослужители уже создали домовую церковь, где служили Литургию. Вновь прибывшие включились в церковную жизнь.
Через год, 12 июня 1927 года, в день Св. Пятидесятницы, о. Михаил был рукоположен во иерея архиепископом Симферопольским и Таврическим Никодимом (Кротковым). В это время в Турткуле находилась и наша мама, приехавшая «на побывку» с пятилетним Сережей. Освободившись из ссылки в начале 1928 года и едва успев к рождению сына Дмитрия - «турткульского мальчика», о. Михаил вначале служил в Воскресенско-Петропавловской церкви г. Сергиева, затем под угрозой нового ареста перебрался с семьей в подмосковное Томилино на Казанской железной дороге. Оттуда он ездил в Москву, где служил в разных храмах. Как пишет С.М. Голицын в своей книге «Записки уцелевшего», отец Михаил Шик «был очень известен по Москве как замечательный проповедник и вдумчивый философ». Со своего последнего места официального служения - храма Св. Николая у Соломенной Сторожки отец вместе с настоятелем храма - о. Владимиром Амбарцумовым ушел за штат в связи с отказом поминать митрополита Сергия (Страгородского) как местоблюстителя Патриаршего престола при живом и не сложившем свои полномочия Митрополите Петре (Полянском). Этот шаг, как мне видится, был вызван не личным неприятием митр. Сергия, а протестом против действия властей, фактически назначивших местоблюстителя, и тем самым грубо вмешавшихся в сакральную жизнь Церкви.
...
Мы очень весело праздновали церковные праздники. Кроме богослужения (на Рождество и на Пасху, а иногда и на Крещение - ночного), у нас всегда была Рождественская елка (в те времена елка на Рождество была запрещена как «вредный пережиток».
Вообще я не помню серьезных конфликтов с родителями, хотя нас совсем не баловали - у всех детей были свои обязанности: участие в уборке дома, работа в огороде и саду, уход за коровой, рубка на зиму капусты, чистка снега и т.д. Все это делалось, в основном, без принуждения - дружно и весело. У папы были свои требования к нашему распорядку: он не терпел утреннего «разгильдяйства» - долгого и несобранного вставания; считал вредным чтение даже хороших книжек по утрам, в дообеденное время; не разрешал садиться за стол полуобнаженными - мальчикам в безрукавых майках, девочкам - в сарафанах. Перед едой, конечно, молились, так же как утром и вечером.
Родители сами направляли наше чтение - папа привозил из Москвы книги, в основном русских и зарубежных классиков, по вечерам нередко читал нам вслух. Мы в это время рукодельничали. (Так была прочитана трилогия А.К.Толстого «Иван Грозный», «Царь Федор Иоаннович» и «Борис Годунов»). По воскресеньям, если не уезжал в Москву, отец читал и разбирал с нами Слово Божие.
Наталья Дмитриевна Шик с детьми. 1926 г.
Однако, при неприятии существующей государственной системы, мама оставалась патриоткой своей родины - России. Во время войны она никак не разделяла пораженческой позиции некоторой части нашей интеллигенции, пострадавшей от советской власти. Запомнился один эпизод из того времени, когда Малоярославец в течение двух с половиной месяцев находился в зоне немецкой оккупации. Среди малоярославецких знакомых был некий Владимир Александрович, часто бывавший у нас в доме и имевший свои претензии к власти. Когда немецкие войска в конце декабря 1941 года готовились спешно покинуть наш город, Владимир Александрович решил уходить с ними. Он пришел попрощаться - в немецкой форме и с автоматом. Бабушка, увидев его в окно, ушла, сказав, что не хочет подать ему руку, а мама строго спросила, указывая на его автомат: «Что же, Вы и в своих стрелять будете?» Он уверенно ответил: «А они мне - не свои». Сестра Маша, бывшая свидетельницей этой сцены, помнит, что мама отчеканила: «Уйдите - сейчас же - из - моего - дома!». И этот большой вооруженный человек как-то весь съежился и тихо вышел.
Еще характерно для мамы, что она никогда не могла оставаться равнодушной к нуждам других, хотя и самой жилось нелегко. Еще в Сергиевом Посаде, с тремя детьми и сосланным мужем, она непременно делилась чем могла с теми, кому было еще хуже: выделяла из присланных папой денег 5-10 рублей то семье сосланного друга папы - священника о. Сергия Сидорова, то еще кому-то, а одно время ежедневно находила тарелку супа для С.И. Истоминой, муж которой был на Соловках. Сидоровым посылали посылки в Муром уже на моей памяти, так как участвовали и мы с Машей - шили мешочки для крупы. А когда в голодную военную зиму после немецкой оккупации нас спасала от голода конина (мы с Димой выискивали за городом замерзшие туши убитых лошадей и привозили на санках большие куски), мама, не обращая внимания на наши с Димой (увы!) неодобрительные взгляды, щедро делилась этой кониной с одной непрактичной знакомой, у которой было двое детей младше нас.
Отца арестовали в феврале 1937 года. Мне только что исполнилось 11 лет. Вероятно, в разговорах родителей уже присутствовала какая-то тревога, полусознательно ощущавшаяся нами. Накануне я видела странный сон - мы с мамой (или с кем-то еще) собираемся ехать в Москву, но на вокзале первый путь занят каким-то другим составом, и когда мы пытаемся его обойти, то слышим: «Туда нельзя - там ЗАКЛЮЧЕННЫЕ». Это слово больно ударяет меня, и я просыпаюсь... Днем за папой пришли трое. Сказали: «У нас есть ордер на обыск». А папа тихо (но я слышала) сказал маме: «Ордер на обыск и арест». При обыске взяли и антиминс, и облачение - признаки домашнего богослужения. Меня и младших братьев папа успел благословить, а старшие были в школе (учились во вторую смену) и его уже не застали. Но Господь чудесным образом подарил нашим родителям последнее свидание. На другой день мама поехала в Москву - сообщить родным и друзьям о случившемся. И в общий вагон пригородного поезда, где она сидела, два конвоира ввели папу, которого тоже везли в Москву. Они сидели в разных концах полупустого вагона и не только обменивались взглядами, но писали друг другу на запотевшем стекле. Папа начертил на стекле крест - последнее благословение и предвидение своей судьбы...
Поиски арестованного по разным тюрьмам Москвы ничего не дали. Только в конце 1937 года в одном из справочных окошек маме письменно ответили на ее просьбу со ссылкой на свою глухоту: «Отправлен в дальние лагеря без права переписки». Тогда никто еще не знал, что это означало. Видимо, на словах было сказано «на десять лет», потому что я считала: «Когда папа вернется, мне будет уже 21 год». И мама не теряла надежды на его возвращение. Во всяком случае, при последнем обострении давнишнего туберкулезного процесса, потеряв надежду на выздоровление, она написала ему прощальное письмо, где говорила, что если он и вернется, они уже не увидятся, так как ей «уже пора». И она умерла в июле 1942 года в Московском Туберкулезном институте.
Правда начала открываться уже после маминой смерти, и то не сразу. В январе 1944 года В.И. Вернадскому (большому другу нашей семьи) в ответ на его запрос ответили по телефону из канцелярии М.И. Калинина что «М.В. Шик умер в дальнем лагере... 26 сентября 1938 года». Все - неправда, кроме факта смерти. В 1957 году получена справка из Московского городского суда, что «дело в отношении Шик М.В. производством прекращено за недоказанностью обвинения». В 1990 году брату Дмитрию пришел ответ из Комитета госбезопасности, где говорится, что М.В. Шик расстрелян 27 сентября 1937 года в г. Москве, но «о месте захоронения Вашего отца сведениями не располагаем». Дата расстрела - день Воздвижения Креста Господня! Это показалось символичным и было для нас немалым утешением. И уже в 1994 году выяснилось, что место упокоения о. Михаила Шика - всем теперь известный Бутовский полигон.
Елизавета Михайловна Шик
Информационная служба Преображенского братства
См. также:
ЛЮДИ ПОТАЁННОЙ ЦЕРКВИ
Без званий и степеней (воспоминания о Елизавета Михайловна Шик)
Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века: Письма М.В. Шика (Свящ. Михаила) и Н.Д. Шаховской (Шаховской-Шик).
Т. 1. 1911-1926. / М.: М. : Культурно-просветительский фонд «Преображение», 2015. - 216 с. ч.-б. илл.
Авторы публикуемых писем - Михаил Владимирович Шик (впоследствии свящ. Михаил) и Наталья Дмитриевна Шаховская (в замужестве - Шаховская Шик), родившиеся в конце XIX века, получившие образование в дореволюционной России и соединившие свои жизни в 1918 году.
Из воспоминаний Елизаветы Михайловны Шик - дочери и публикатора переписки:
Вступая в брак, они видели свою будущую жизнь более как служение, чем «счастье для себя».
Супруги поселились в Сергиевом Посаде, и Михаил Владимирович вместе с о. Павлом Флоренским, искусствоведом Ю.А. Олсуфьевым и другими преданными Церкви людьми работал в Комиссии по сохранению памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, а также преподавал историю и психологию в Сергиевском педагогическом техникуме (позднее - институте); там же работала и Наталия Дмитриевна. В 1922 году родился долгожданный первенец - Сергей. Общим духовным отцом супругов Шик стал старец Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий (ныне прославленный преподобный Алексий Зосимовский). По его рекомендации Михаил Владимирович в июле 1925 года был рукоположен в сан дьякона Патриаршим местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским). В ноябре - декабре того же года была арестована большая группа духовенства во главе с митрополитом Петром, в том числе и дьякон о. Михаил. К тому времени в семье было уже двое детей (в 1924 году родилась Машенька) и ожидался третий. (Я родилась через два месяца после ареста отца).
«Как утешительны эти наши импровизированные службы в тюрьме и в пути. Кругом гомон, брань, смех. Но не так ли в обычной жизни мы, выплывая из волн житейской суеты, стараемся оторваться от нее, чтобы сосредоточиться в молитве?»
После полугода тюрьмы папу вместе с несколькими священнослужителями и мирянами, проходившими по тому же «делу митр. Петра», отправили в административную ссылку в г. Турткуль - административный центр Каракалпакской автономной области. Этап длился больше полутора месяцев - с длительными остановками на многих пересыльных пунктах. Трудности этапа преодолевались молитвой. Вот один отрывок из дневниковой записи отца:
О. Михаил Шик
В Турткуле ранее сосланные туда же священнослужители уже создали домовую церковь, где служили Литургию. Вновь прибывшие включились в церковную жизнь.
Через год, 12 июня 1927 года, в день Св. Пятидесятницы, о. Михаил был рукоположен во иерея архиепископом Симферопольским и Таврическим Никодимом (Кротковым). В это время в Турткуле находилась и наша мама, приехавшая «на побывку» с пятилетним Сережей. Освободившись из ссылки в начале 1928 года и едва успев к рождению сына Дмитрия - «турткульского мальчика», о. Михаил вначале служил в Воскресенско-Петропавловской церкви г. Сергиева, затем под угрозой нового ареста перебрался с семьей в подмосковное Томилино на Казанской железной дороге. Оттуда он ездил в Москву, где служил в разных храмах. Как пишет С.М. Голицын в своей книге «Записки уцелевшего», отец Михаил Шик «был очень известен по Москве как замечательный проповедник и вдумчивый философ». Со своего последнего места официального служения - храма Св. Николая у Соломенной Сторожки отец вместе с настоятелем храма - о. Владимиром Амбарцумовым ушел за штат в связи с отказом поминать митрополита Сергия (Страгородского) как местоблюстителя Патриаршего престола при живом и не сложившем свои полномочия Митрополите Петре (Полянском). Этот шаг, как мне видится, был вызван не личным неприятием митр. Сергия, а протестом против действия властей, фактически назначивших местоблюстителя, и тем самым грубо вмешавшихся в сакральную жизнь Церкви.
...
Мы очень весело праздновали церковные праздники. Кроме богослужения (на Рождество и на Пасху, а иногда и на Крещение - ночного), у нас всегда была Рождественская елка (в те времена елка на Рождество была запрещена как «вредный пережиток».
Вообще я не помню серьезных конфликтов с родителями, хотя нас совсем не баловали - у всех детей были свои обязанности: участие в уборке дома, работа в огороде и саду, уход за коровой, рубка на зиму капусты, чистка снега и т.д. Все это делалось, в основном, без принуждения - дружно и весело. У папы были свои требования к нашему распорядку: он не терпел утреннего «разгильдяйства» - долгого и несобранного вставания; считал вредным чтение даже хороших книжек по утрам, в дообеденное время; не разрешал садиться за стол полуобнаженными - мальчикам в безрукавых майках, девочкам - в сарафанах. Перед едой, конечно, молились, так же как утром и вечером.
Родители сами направляли наше чтение - папа привозил из Москвы книги, в основном русских и зарубежных классиков, по вечерам нередко читал нам вслух. Мы в это время рукодельничали. (Так была прочитана трилогия А.К.Толстого «Иван Грозный», «Царь Федор Иоаннович» и «Борис Годунов»). По воскресеньям, если не уезжал в Москву, отец читал и разбирал с нами Слово Божие.
Наталья Дмитриевна Шик с детьми. 1926 г.
Однако, при неприятии существующей государственной системы, мама оставалась патриоткой своей родины - России. Во время войны она никак не разделяла пораженческой позиции некоторой части нашей интеллигенции, пострадавшей от советской власти. Запомнился один эпизод из того времени, когда Малоярославец в течение двух с половиной месяцев находился в зоне немецкой оккупации. Среди малоярославецких знакомых был некий Владимир Александрович, часто бывавший у нас в доме и имевший свои претензии к власти. Когда немецкие войска в конце декабря 1941 года готовились спешно покинуть наш город, Владимир Александрович решил уходить с ними. Он пришел попрощаться - в немецкой форме и с автоматом. Бабушка, увидев его в окно, ушла, сказав, что не хочет подать ему руку, а мама строго спросила, указывая на его автомат: «Что же, Вы и в своих стрелять будете?» Он уверенно ответил: «А они мне - не свои». Сестра Маша, бывшая свидетельницей этой сцены, помнит, что мама отчеканила: «Уйдите - сейчас же - из - моего - дома!». И этот большой вооруженный человек как-то весь съежился и тихо вышел.
Еще характерно для мамы, что она никогда не могла оставаться равнодушной к нуждам других, хотя и самой жилось нелегко. Еще в Сергиевом Посаде, с тремя детьми и сосланным мужем, она непременно делилась чем могла с теми, кому было еще хуже: выделяла из присланных папой денег 5-10 рублей то семье сосланного друга папы - священника о. Сергия Сидорова, то еще кому-то, а одно время ежедневно находила тарелку супа для С.И. Истоминой, муж которой был на Соловках. Сидоровым посылали посылки в Муром уже на моей памяти, так как участвовали и мы с Машей - шили мешочки для крупы. А когда в голодную военную зиму после немецкой оккупации нас спасала от голода конина (мы с Димой выискивали за городом замерзшие туши убитых лошадей и привозили на санках большие куски), мама, не обращая внимания на наши с Димой (увы!) неодобрительные взгляды, щедро делилась этой кониной с одной непрактичной знакомой, у которой было двое детей младше нас.
Отца арестовали в феврале 1937 года. Мне только что исполнилось 11 лет. Вероятно, в разговорах родителей уже присутствовала какая-то тревога, полусознательно ощущавшаяся нами. Накануне я видела странный сон - мы с мамой (или с кем-то еще) собираемся ехать в Москву, но на вокзале первый путь занят каким-то другим составом, и когда мы пытаемся его обойти, то слышим: «Туда нельзя - там ЗАКЛЮЧЕННЫЕ». Это слово больно ударяет меня, и я просыпаюсь... Днем за папой пришли трое. Сказали: «У нас есть ордер на обыск». А папа тихо (но я слышала) сказал маме: «Ордер на обыск и арест». При обыске взяли и антиминс, и облачение - признаки домашнего богослужения. Меня и младших братьев папа успел благословить, а старшие были в школе (учились во вторую смену) и его уже не застали. Но Господь чудесным образом подарил нашим родителям последнее свидание. На другой день мама поехала в Москву - сообщить родным и друзьям о случившемся. И в общий вагон пригородного поезда, где она сидела, два конвоира ввели папу, которого тоже везли в Москву. Они сидели в разных концах полупустого вагона и не только обменивались взглядами, но писали друг другу на запотевшем стекле. Папа начертил на стекле крест - последнее благословение и предвидение своей судьбы...
Поиски арестованного по разным тюрьмам Москвы ничего не дали. Только в конце 1937 года в одном из справочных окошек маме письменно ответили на ее просьбу со ссылкой на свою глухоту: «Отправлен в дальние лагеря без права переписки». Тогда никто еще не знал, что это означало. Видимо, на словах было сказано «на десять лет», потому что я считала: «Когда папа вернется, мне будет уже 21 год». И мама не теряла надежды на его возвращение. Во всяком случае, при последнем обострении давнишнего туберкулезного процесса, потеряв надежду на выздоровление, она написала ему прощальное письмо, где говорила, что если он и вернется, они уже не увидятся, так как ей «уже пора». И она умерла в июле 1942 года в Московском Туберкулезном институте.
Правда начала открываться уже после маминой смерти, и то не сразу. В январе 1944 года В.И. Вернадскому (большому другу нашей семьи) в ответ на его запрос ответили по телефону из канцелярии М.И. Калинина что «М.В. Шик умер в дальнем лагере... 26 сентября 1938 года». Все - неправда, кроме факта смерти. В 1957 году получена справка из Московского городского суда, что «дело в отношении Шик М.В. производством прекращено за недоказанностью обвинения». В 1990 году брату Дмитрию пришел ответ из Комитета госбезопасности, где говорится, что М.В. Шик расстрелян 27 сентября 1937 года в г. Москве, но «о месте захоронения Вашего отца сведениями не располагаем». Дата расстрела - день Воздвижения Креста Господня! Это показалось символичным и было для нас немалым утешением. И уже в 1994 году выяснилось, что место упокоения о. Михаила Шика - всем теперь известный Бутовский полигон.
Елизавета Михайловна Шик
Информационная служба Преображенского братства
См. также:
ЛЮДИ ПОТАЁННОЙ ЦЕРКВИ
Без званий и степеней (воспоминания о Елизавета Михайловна Шик)