Текст о счастье на Правмире (на бумаге -- "Нескучный сад")
В чем несчастье гения?
Несомненно, что счастье - это состояние. Но его природа может быть разной. Есть небольшая притча о бедном рыбаке и его богатом соседе. Когда один лежал на берегу у своей лодки и смотрел на то, как солнце садится в море, второй подошел и спросил, почему тот не ловит рыбу?
- А зачем? - спросил рыбак. - Я сегодня наловил достаточно, чтобы прожить день.
- Как зачем? - удивился сосед. - Ты поймаешь рыбы больше, чем обычно, и продашь за деньги.
- И что дальше?
- Купишь себе еще одну лодку, чтобы ловить еще больше рыбы, наймешь работников, и они будут трудиться на тебя, а ты будешь богатеть.
- Ну и что?
- А потом ты будешь ничего не делать и наслаждаться жизнью, дурачок, - воскликнул богатый сосед.
- А что я, по-твоему, сейчас делаю?
Один из собеседников был явно счастлив, но был ли несчастлив другой, притом что оба наслаждались жизнью так, как они это понимали? Для богатого соседа большая часть отпущенного ему на земле срока прошла в ожидании этого состояния, когда, как в детстве, предвкушение летних каникул часто радует больше, чем сами каникулы, которые уже омрачаются неминуемым сентябрем. Наслаждение жизнью было целью, процесс достижения которой растянулся на всю жизнь.
Для рыбака счастье могло быть и вне его. Он мог соприкоснуться с ним, стать его частью. Его счастье могло вобрать в себя еще миллиарды таких же, как он, и счастья не стало бы меньше. Счастье же его богатого приятеля замкнуто на него самого и более ни на кого. Там нет места для лежащего на берегу соседа, но у этого соседа всегда рядышком найдется подходящее местечко.
Для того чтобы осмыслить, какой из подходов верен (или верны оба), важно попытаться понять, счастье - это понятие объективное или субъективное, временное или вечное? От этого зависит ответ на вопрос - возможно ли в принципе вывести некую общую для всех формулу? Как это будет правильно, по-русски: мы в счастье или счастье в нас?
Например, Google, не хуже романтичной восьмиклассницы, заполняющей на уроке литературы традиционную анкету с розовой кошечкой на обложке - «счастье - это…», найдя за 0,2 секунды 32 миллиона страниц, выдает результат, что счастье, как правило, бывает семейным, женским, еврейским, и в конце списка оптимистично заключает, что больше всего найдено определений «счастье - это просто».
Понятиями, близкими по смыслу, обычно считают эйфорию, экстаз. Мне приходилось встречать людей, которых уверенно можно было назвать счастливыми. Но ни в одном из них не было даже следа какой-либо экзальтированности. Их счастье было смиренным и радостным покоем духа.
Хотя Кант и утверждает, что «в отношении счастья невозможен никакой императив, который в строжайшем смысле слова предписывал бы совершать то, что делает счастливым», невозможно не отметить, что для счастливцев важно исполнение верного целеполагания. Однако преходящая цель рождает постоянную неудовлетворенность, так как по достижении ее наступает временное насыщение результатом, сменяющееся еще большей жаждой. Отсюда драма творчества. Художник всегда в смятении, гений не удовлетворен своим творением, потому что оно несовершенно. Цель отразить в тленном - нетленное обречена на неудачу. Поэтому гений обычно несчастен (в отличие от просто талантливого человека), потому что он не удовлетворяется земным, но и не в его силах самому постичь небесное. На пике этого диалектического единства противоположностей рождается острое ощущение собственной недостаточности и несовершенства творчества. Итак, возможно, верный критерий счастья не в земной жизни, а в сопричастности Небесному.
По следам праведного Иова
Но, как ни странно, счастье, как, казалось бы, вполне христианское понятие, не очень популярно в Священном Писании. В Синодальном переводе Библии слово «счастье» встречается лишь в одной, но настолько знаковой книге, что это не может быть простой случайностью. Речь идет о книге Иова.
«Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги; и был человек этот знаменитее всех сынов Востока. Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день, и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними» (Иов 1: 3-4). В полном соответствии с ветхозаветным миропониманием, счастье здесь объясняется как длящееся состояние земного благополучия, достатка, отсутствия внешних напастей. Это почти классическая античная ευδαιμονία - процветание, невозмутимое блаженство в добродетели.
У Ивана Сергеевича Тургенева есть рассказ «Живые мощи», который, можно сказать, написан по мотивам книги Иова, но уже в христианском миропонимании. Его героиня была, как описывает ее автор (повествование ведется от его лица), «первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал».
В момент встречи автора с героиней рассказа Лукерья лишена всего - она тяжело больна и недвижима. Но можно ли назвать ее несчастной (а ведь именно это слово просится на язык у сострадательного читателя)? Вот и автор рассказа обращается к ней:
«- И не скучно, не жутко тебе, моя бедная Лукерья?
- А что будешь делать? Лгать не хочу - сперва очень томно было; а потом привыкла, обтерпелась - ничего; иным еще хуже бывает.
- Это каким же образом?
-А у иного и пристанища нет! А иной - слепой или глухой! А я, слава Богу, вижу прекрасно и все слышу, все. Крот под землею роется - я и то слышу. И запах я всякий чувствовать могу, самый какой ни на есть слабый! Гречиха в поле зацветет или липа в саду - мне и сказывать не надо: я первая сейчас слышу. Лишь бы ветерком оттуда потянуло. Нет, что Бога гневить? Многим хуже моего бывает. Хоть бы то взять: иной здоровый человек очень легко согрешить может; а от меня сам грех отошел. Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать, да и говорит: “Тебя, мол, исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?” Но я ему ответила: “А мысленный грех, батюшка?”
Хуторской староста говорит о ней: “Сама ничего не требует, а напротив - за все благодарна; тихоня, как есть тихоня, так сказать надо”».
«Ничего не требует, а, напротив, за все благодарна», - это уже совсем по-евангельски, где любовь не ищет своего и благодарит за все. Такой человек недалек от Царствия Божия, но сама страдалица не считала себя совершенной.
«- Эх, барин! - возразила она. - Что вы это? Какое такое терпение? Вот Симеона Столпника терпение было точно великое».
Лукерья, несомненно, пребывала в том состоянии, когда даже смерть не может нарушить внутренний покой.
Вот как она описывает одно из своих видений: «И проходят мимо меня все странники; идут они тихо, словно нехотя, все в одну сторону; лица у всех унылые и друг на дружку все очень похожи. И вижу я: вьется, мечется между ними одна женщина, целой головой выше других, и платье на ней особенное, словно не наше, не русское. И лицо тоже особенное, постное лицо, строгое. И будто все другие от нее сторонятся; а она вдруг верть - да прямо ко мне. Остановилась и смотрит; а глаза у ней, как у сокола, желтые, большие и светлые-пресветлые. И спрашиваю я ее: “Кто ты?” А она мне говорит: “Я смерть твоя”. Мне чтобы испугаться, а я напротив - рада-радехонька, крещусь! И говорит мне та женщина, смерть моя: “Жаль мне тебя, Лукерья, но взять я тебя с собою не могу. Прощай!” Господи! как мне тут грустно стало!.. “Возьми меня, говорю, матушка, голубушка, возьми!” И смерть моя обернулась ко мне, стала мне выговаривать… Понимаю я, что назначает она мне мой час, да непонятно так, неявственно… После, мол, петровок… С этим я проснулась».
Христианское сознание видит божественную награду не в возвращении в земное благополучие, а в сопричастности к той Небесной радости, о которой говорит Христос в притче: «…войди в радость Господа твоего». Евангелие, в отличие от книги Иова, не знает категории счастья. Но Христос и апостолы неоднократно говорят о радости, причем радости, которая может быть соединена (правда, вовсе необязательно) с житейскими скорбями. Только в христианской аскетике было возможно появление выражения «радостотворный плач».
Почему страдания не омрачают счастья христиан? Потому что они разделены пропастью между тленным и вечным. Страдает вещественное, временное тело в этом мире, радуется вечная душа, сопричастная Царства Божия. Радуется, облекаясь во Христа и приобщаясь вечного Бога. И смерть - не просто окончание земных страданий, смерть, - врата в жизнь, и поэтому она может быть радостной, что немыслимо для ветхозаветного сознания.
Когда промыслом Божиим от Иова отнимается земное богатство, он, пораженный «проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его», восклицает: «…как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако. И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня» (Иов. 30 :15-16). Когда же Иов раскаивается в том, что «говорил о том, чего не разумел, о делах чудных… которых не знал», Бог возвращает его в прежнее состояние и награда за верность измеряется в количестве имущества и наследников: «И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери» (Иов. 42: 12-13).
Героиня тургеневского рассказа страдает подобно Иову, лежит в тяжкой болезни, так же верна Богу и терпеливо сносит свое положение, но ее награда оказывается выше земного благополучия. Она не одинока в своем мнимом одиночестве, дух ее мирен, мысль покойна. Она не осуждает ни жениха, бросившего ее после того, как она, получив травму, стала калекой, никого. Она радуется новому дню, забежавшему зайцу, запаху гречихи - любой мелочи… И тихо отходит в предсказанный ей во сне день, слыша колокольный звон с небес - символ того, что жизнь и смерть ее были угодны Богу, к Которому и стремится душа ее.
Значит, настоящее счастье - выше всего земного. Это причастие Небесного. По-русски славянское слово «причастие» переводится как «приобщение». Быть причастным, значит быть общником чего-то или Кого-то.
Пусть восьмиклассница с розовой тетрадкой, не задумываясь пока над смыслом, старательно вписывает в анкету определения типа: счастье - это когда тебя понимают, счастье - это смотреть на закат вдвоем. Ведь здесь так же отражено главное содержание понятия - счастье невозможно в одиночку и, добавлю, недостижимо вне Бога. И когда в душе мир и покой, в этой тихой радости сопричастности с Начальником Жизни все остальное становится незначительным. Действительно, Google прав: счастье - просто. Все остальное - иллюзии.
(авторская версия текста)
http://www.pravmir.ru/schaste-eto-prosto-2/
(c) Журнал "Нескучный сад"